Когда пришло сообщение по E-mail, что умерла бабушка, Саша сделал распечатку и положил перед господином Марчелло. Тот перекрестился, спросил:

– Твой дом – это далеко от завода, которым руководил господин Полухин, а теперь господин Кирилл?

– Это другая область, но рядом, километров двести, на границе с нашей.

– Для вашей страны двести километров – это не территория. Какой вы богатый народ! Езжай. Посетишь и завод, посмотришь их возможности по модернизации нашего оборудования.

Родителей Саша не видел почти десять месяцев, с октября 93-го. Да и тогда родители еле успели в Москву, в Домодедово.

– Ты давно в Москве? – спросил отец, когда они уже стояли на регистрации.

– Со вчерашнего дня.

– И не позвонил, охломон, – охнула мать.

– Да… тут… запутался. Такое творится…

– А это кто? – спросил отец, придирчиво оглядывая Таис, которая стояла чуть поодаль.

– Таис.

– Афинская?

– Почти.

– Как это у вас называется: ты её бойфренд?

– Папа, не будем, – прервал Саша ещё не начавшуюся тему.

И вот опять Россия. Самая, что ни на есть настоящая. Бабушку хоронили в деревне, без музыки, тихо – так пожелала. Стоял июнь. Ещё не обросла излишней травой земля. Деревья тянулись вверх, будто только народившиеся после короткой, прихваченной зимой, весны. Но река под церковной горой уже очистилась от весенних паводков и прозрачно стекленела под голубым высоким небом. Кладбище, рядом с бывшей церковью, не было даже огорожено. И места хватало для всех. Кто хотел здесь жить и умереть, уже сделал это. Собралось на похороны человек сорок, да и то, как говорила бабушка: «Почитай половина – летошние», – то есть приезжие родственники тех немногих, кто здесь остался.

Мать тихо рассказывала Саше, а может быть, себе:

– Мотенька позвонила, сказала, что плохо маме совсем. У меня на руках умирала. В последний день всё говорила: «Кажется мне дверь за головой, мама там моя. Зовёт», – а рукой всё по стене гладила.

Плакал Саша потом, не на кладбище. А когда помянул бабушку, вышел на огород, сел на лавочку, с которой видно было далеко-далеко, почти до самого Майдана, откуда она всегда ждала их красную машину. Радовалась потом: «Я вас сразу заприметила, как только с Майдана на дорогу выехали».

Саша снимал очки, надевал их, но Майдана не видел. Мешали слёзы.

Только разворачивалось лето, а в посёлке Чёрная Рамень, где базировался завод Кирилла Николаевича, уже горели торфяники. Из соседней области – откуда Саша добирался до завода – хорошей, с ветерком езды, было часа два. Но он ехал почти полдня. Если раньше автобус к соседям, в областной центр, ходил транзитом, то теперь разбитый ПАЗик доползал до границы областей, а оттуда, через три часа, шёл другой, но такой же расхристанный и грязный автобус.

У Кирилла Николаевича Сашу ждали. В едком торфяном дыму, в котором увяз посёлок, с трудом, но угадывались, благодаря ядовито-жёлтой окраске, двухэтажные, без архитектуры, дома. Длинные чёрные бараки, вросшие в землю, нехотя выпускали наружу, через перекошенные, сорванные с петель двери, своих обитателей, тянущихся к заводу, потому что работать здесь было по существу негде.

Саша попал в пересменок. Перед ним стояло серое, бетонное здание основного корпуса, ни на что не похожее, только на самоё себя: прямоугольное, мрачное, по цвету слившееся с дымом. Из него, будто выколупывали по одному, реже по два-три, закончивших смену рабочих. Словно сомнамбулы, они шли мимо Саши к автобусу и всё вместе: дым, корпус, люди, – изображали болезненный процесс, который обязательно должен сопровождаться жаром, опухлостью больного тела и полной обречённостью. Казалось, также безрадостно, навстречу этому потоку выходил из служебного автобуса другой: медленно идущий навстречь, но одинаково обречённый и молчаливый. Лишь изредка Саша слышал короткие вопросы и такие же ответы.

– Сколько на «немце»?

– Девятьсот.

– Слабовато что-то. Переплюну. А на «итальянце»?

– Тысячу. Опять одну «вторичку» дали. Задолбали уже.

– Так сырьё и не привезли?

– Завтра обещали.

Рядом с Сашей стоял директор, здоровался с каждым рабочимза руку. И как-будто чувствовал себя виновато. На вид директору было около сорока, но Саша знал, что он ровесник его отца, значит – сорок шесть. «Ничего, здесь быстро свой возраст наберёт», – подумал Саша и по-человечески пожалел Кирилла Николаевича.

– Вроде бы, не июль, – удивился Саша, – а у вас горит кругом.

– Здесь иногда с мая пожары начинаются. Заброшенные торфоразработки горят, неделю уже. Раньше государство тушило, а теперь само вот-вот полыхнёт. Не до нас.

– Вы местный?

– Нет. С областного центра. С октября девяносто третьего – директорствую. Как раз с московских событий.

– Не пришлось тогда в Москве побывать?

– Нет. Там другая страна. Им до нас нет дела, а нам – до них. А у вас как, в Италии?

– Долго рассказывать, – Саша и вправду не знал, что говорить. – Может быть, завод посмотрим?

– Конечно, – и директор повёл его в цех.

Саша шёл вслед за Кириллом Николаевичем, глядел ему в спину и резкими мазками набрасывал портрет директора: «Неудачник. С трудом десять классов или даже восемь. От силы техникум – вечерний. Что-нибудь по инструментальному делу. Работал мастером или в ПТУ уроки слесарного дела вёл. Летом – огород, зимой – рыбалка, чтобы от жены слинять, – Саша стал жалеть времени, потраченного на поездку. – Лучше бы с родителями побыл!»

– Кирилл Николаевич, а Вы как сюда попали, на этот завод? – хотел сказать: «В эту дыру», – но сдержался, хотя иронии скрыть не сумел.

– «Стреляли», – загадочно улыбнулся директор. – Фильмы-то наши, русские, не забыли ещё? – он повернулся вполоборота, держа руки в карманах.

«А мы, оказывается, с юмором!» – съёрничал мысленно Саша. Директор хотя и не походил на деревенского тракториста, – брюки в сапоги заправлены, – но желваки на скулах поигрывали.

– Можете, Кирилл Николаевич, на «ты» меня называть, я Вам в сыновья гожусь.

– Да уж избавьте. Вы с «италиев» приехали, а мы – вот тут.

– Я из деревни только что, бабушку хоронил, – Саша снял очки, кепку-бейсболку, расстегнул ворот рубашки.

– Извини, – буркнул директор. – Бардак тут пока у нас. В долгах, как в шелках. Пока приватизировались, только и делали, что митинговали, да на собраниях заседали. Половину завода растащили. Теперь обратно собираем, на ноги потихоньку встаём. А станки ваши хорошие. Производительные. До компьютеров нам, правда, далекоещё. Сам иногда думаю: «Зачем сюда пришёл?» Полгода «назначенным» работал. К людям привыкал, они – ко мне. Потом выборы: почти единогласно. Теперь с утра до ночи здесь. Дома всё забросил, – он остановился, словно задумался: идти ли в цех, но махнул рукой. – Ладно, пошли! Не я же до такого состояния завод довёл.

В цеху Саше сразу стало тоскливо. Виденные им в красочных буклетах аналогичные производства: с кафельными полами; стеклянными потолками, через которые лился естественный свет; персоналом в белых халатах, стоящими у чистеньких станков, откуда выходила разноцветная продукция; обязательными мониторами компьютеров, обслуживающих техпроцесс, – всё было совершенно из другого мира. Как изумрудное море Сорренто. Здесь, ярко-белый свет ртутных ламп под потолком с трудом пробивался через серо-сизый дым, заполнивший цех. Штабеля чёрных длинных труб проглядывали сквозь дым пустыми глазницами разных диаметров. На полу тяжело лежали лужи тёмного грязного масла, лишь кое-где присыпанные, набрякшими маслом же, опилками. Станки, выкрашенные скучной шаровой краской, монотонно шлёпали пресс-формами и сплёвывали в металлические поддоны унылые чёрные изделия. По пояс раздетые рабочие с грязными потёками на вспотевших спинах, сидели у станков: одни срезали облой с изделий; другие, развернув обрывки газет, углубились в чтение чёрных по белому строк. Дикий рёв дизельного погрузчика, плевавшего из выхлопной трубы синим дымом, заглушал общий монотонный шум технологического процесса. Кто-то молча тащил длинный трос; кто-то нёс стопу ящиков, и, казалось, она сама идёт на кривых ногах с закатанными до колен брючинами; женщина в розовом лифчике пыталась натянуть на себя кофтёнку раньше, чем к ней подойдут.

«Стриптиз», – ужаснулся Саша, имея в виду всё вместе взятое. Но всё странным образом работало. Начальник смены – молодой мужик с широкой улыбкой и шикарными усами, отвёл директора в сторону и стал спокойно о чём-то докладывать. Кирилл Николаевич записывал, потом подошёл к баку с сырьём, стоявшему рядом со станком, взял горсть, долго рассматривал, стал пробовать на зуб, выплюнул зло и опять что-то записал в блокнот. Потом включил рацию, висевшую на поясе, и стал резко кому-то выговаривать. Саша слышал только обрывки фраз.

– Ещё раз подсунете непроверенное лабораторией сырьё… а я говорю, что перемешали полистирольную группу с полиэтиленом… на участок надо почаще спускаться, да! Не в кабинете сидеть! – он выключил рацию, добавил с досадой. – Аборигены хреновы! – подошёл к Саше. – Ну, посмотрели? Короче: у меня перечень составлен по запчастям на ваше оборудование, готов проект договора. Кроме того, есть чертежи на пресс-форму. Можем делать здесь, в России, но у вас сейчас надёжнее. Ваши пресс-формы работают уже десять лет, и у нас к ним нет претензий. Весь объём заказа примерно на тридцать пять тысяч долларов. Валютный счёт у нас есть. Растаможка – наши проблемы. О компьютерах давайте через год поговорим. Думаю, что наши условия вашему программному обеспечению, не по плечу.

– Почему же? – обрадовался Саша возможности высказать, наконец, своё мнение.

– Потому что ваши программы и режимы рассчитаны на нормальное сырьё – ГОСТированное, а мы, как видите, на «вторичке» работаем. Параметры совершенно непредсказуемые: по текучести, температуре расплава, влажности, – и массе других показателей.

– Как же вы работаете!? – искренне удивился Саша.

– Как живём, так и работаем.

«А он не так уж и прост, как мне в начале показалось», – Саша даже обрадовался, что эскиз портрета на директора, оказался не совсем верным. Они уже поднялись в кабинет, где их дожидались трое молодых людей.

– Знакомьтесь, – представил их Кирилл Николаевич. – Соучредители, члены Совета директоров. Гриша, Юлек, Лёша. Вы почти ровесники, сами разберётесь, как друг к другу обращаться. Я в бухгалтерию, а вы тут побеседуйте. Я Александру вкратце изложил суть наших намерений. Проекты договоров на столе.

– Давай пощуримся, – сказал Юлек. Он придвинул бумаги к себе, поднял голову на Сашу. – Ты итальянец?

– Не напрягайтесь, ребята. Я – русский.

– По паспорту мы все русские, – Юлек протянул руку. Рукопожатие получилось вкрадчивым. – Давно в Италии?

– Скоро три года.

– Не торопишься возвращаться?

– Пока нет.

– Правильно. Надо тоже плацдарм создавать где-нибудь в Адриатике. В Порто-Гарибальди, например: с одной стороны море, с другой – голубое озеро Валли-ди-Комаккьо! Бывал?

– Нет.

– Дача в четырёх уровнях, площадка для гольфа, сад – апельсины, мирабели, оливки! Лёха, любишь оливки?

– Терпеть не могу.

– Да, это не сало. Ладно, пока нет директора – сугубо между нами. Он у нас из коммунистов, для него рабочий класс, как для Лёхи хохлы, а для нас с Гришей – евреи. Родня, в общем. Он, если его не осаживать, и в вентиляцию деньги вбухает, и зарплату рабочим увеличит, путёвки детям в пионерлагеря оплатит. В прошлом году учудил. Взял и со счёта старого своего предприятия одной девчонке учёбу оплатил, в Академии художеств. Прикинь! А в этом году опять оплатил, уже со счёта нашего предприятия.

– Ну, ты, Юлек, не прав, – возразил ему Лёха. – Их всего два человека со всей нашей области поступили. Талантливая девчонка. Вон её картина висит, акварель. Каждый раз приезжаю, и всё время она будто заново написана. Как на душе у меня, или какая погода за окном, такое и у пейзажа настроение. И девушка на берегу: то исчезает, то появляется.

У Саши что-то внутри защемило. Он медленно поднялся, подошёл к небольшой акварели, висевшей на боковой от него стене, прямо против окна. И на его глазах, словно на белой бумаге, опущенной в проявитель, на берегу реки, из тумана стала появляться девушка с длинными распущенными волосами и обнажённой фигурой. В углу акварели неяркая подпись: Таис. Он стоял долго, молчал и не мог отойти.

– Вот видишь, Юлек, человеку тоже понравилось. Мы ещё её картины им в Италию продавать будем. Все деньги и вернём, – Лёха за спиной Саши рассмеялся.

– Продайте мне, – повернулся Саша.

– А я тут, чем любоваться буду на Совете директоров? – растерялся Лёха, видимо, не ожидавший такого поворота. – Да и Кирилл Николаевич, как никак, здесь хозяин. Его спрашивай.

– В чём вопрос? – в кабинет вошёл директор.

– Это Таис? – спросил Саша.

– Ну, да. Она так подписывается. Дочь моих знакомых. Опять про учёбу, что ли речь зашла? Верну я вам эти деньги.

Юлек буркнул:

– Вот, Савва Морозов. Господин итальянец хочет купить акварель. Рафаэли и ботичелли всякие в Италии нынче не в моде.

Наконец подал голос из угла Гриша:

– Двести баксов.

Саша полез в бумажник.

– Шутка.

– Она не продаётся, – резко остановил Сашу директор. – Это подарок. Если автор разрешит, то – пожалуйста. Могу дать телефон. Но она сейчас в Питере. У неё сессия.

Видимо у Саши на лице что-то отразилось, потому что директор внимательно поглядел ему в глаза. Но что Саша мог объяснить чужим для него людям? Около часа сидели, правили договора. Накидывали «ключей», каждый для своей стороны, чтобы в случае чего дверь открывалась в пользу собственной фирмы. Юлек чего-то темнил, но когда директор в очередной раз вышел из кабинета, он напрямую предложил.

– Перечисляем в два раза больше. Открываем наши личные счета в итальянском банке. От разницы в сумме – восемьдесят процентов ваша фирма скидывает нам. Пять процентов – твои, Саша. Кирилла в курс не вводим, не поймёт. Проплата пойдёт с «Регионспецстроя», а не с завода. Согласен?

Саша понял, что завод куплен, чтобы скачивать прибыль. Ни о каком развитии речи быть не может. «А несчастные триста баксов за учёбу для Таис – пожалели!» – с обидой, будто это касалось его лично, подумал он.

– Мне надо посоветоваться с шефом. Но при любом раскладе, запчасти и пресс-форма вам нужны?

Юлек пожал плечами: – По мне, так ещё поработают, а там – видно будет. Широко шагать – штаны порвёшь. Решайте в своей Италии. Звоните. Домой когда?

– Сегодня ночью поездом в Москву, завтра самолётом – туда.

– А здесь заночевать? В баньку ночную сходим. Пиво, девочки, бассейн. В преферанс играешь?

– Спасибо. Дела.

Вскоре они на двух служебных «Волгах» мчались в город, где, будь это месяцем позже, Саша мог встретиться с Таис. Не довелось.