Мой бессмертный полк. Отец

Так случилось, что мать с отцом расстались, когда мне не было и пяти. Визуально в моей памяти он сохранялся в соответствии с чёрно-белой послевоенной фотографией. В военно-морском кителе без погон, как положено демобилизованным вчистую, с двумя орденами Красной Звезды. Немыслимо молодой и серьёзный.

По мере моего взросления постепенно открывались какие-то факты о нём, исключительно в уважительном тоне. Мне не выдумывали щадящих историй, почему папа теперь не с нами. В положенное для детской психики время я узнал, что живёт он теперь далеко, очень далеко, на Дальнем Востоке, где-то в тайге, работает на биологической станции. Сами понимаете, приехать в таких географических условиях в отпуск повидать сына – дело почти невозможное. В положенное же время у меня появились во Владивостоке два младших братика. С которыми как-то даже одно время намечалось совместное путешествие по Волге в летние каникулы, но которое, к моему огорчению, так и не состоялось. Алименты же платились исправно, недостатка в мужском воспитании, благодаря деду по материнской линии, я не испытывал. Так и довзрослелся до юности, которую встретил в чине курсанта высшего военного училища.

Драю как-то раз в субботу полы в казарме, строю планы на увольнительную в воскресенье. Вдруг подходит старшина с бланком отпускного билета:

– Так, быстро переодеваться! Увольнение до утра понедельника, на проходной отец ждёт.

– Чей отец? – опешил я.

На меня посмотрели, как на идиота.

От казармы до проходной метров триста. Всё это время меня занимает одна мысль: наверняка в скверике у проходной, где лавочки всегда полны родственников, друзей и курсантских подруг, и сегодня достаточно народу. Ну и как я отца узнаю? Четверть века, прошедшие с момента фотосъёмки не могли его не изменить. К тому же, к такого рода встрече экспромтом я никак не готовился. Да и карточку, если честно, на груди не носил. Глупая ситуация.

Он узнал меня первым. Встал со скамейки, улыбаясь пошёл навстречу:

– Юра?

Потом было знакомство с братьями, два дня удивительно сумбурной и удивительно увлекательной программы отдыха и общения. Как выяснилось, семья перебирается из Владивостока в Рязань, где отцу предстояло заведовать кафедрой фармакогнозии (науки о природных источниках лекарственного сырья) в медицинском институте. Выяснилось и то, что отец – кандидат медицинских наук, имеет патенты на научные разработки…

Потом уже я поехал на их новое место жительство похвалиться лейтенантскими звёздами. Наши взаимные наезды в гости, к сожалению, были нечастыми и короткими. Понемногу раскрывалась передо мной судьба отца, его научные, профессиональные и житейские интересы. Так, я узнал, что предметом его гордости стала разработка отечественных адаптогенов: элеутерококка и лимонника китайского. Причём, разработка с нуля и до внедрения в практику, вплоть до введения экстрактов элеутерококка в бортовой паёк космонавтов. Но до поры для меня так и оставалось загадкой, что подвигло молодого человека, в роду которого не было никого, кто имел бы отношение к медицине, стать тем, кого раньше в народе называли травниками.

Как вышел тогда разговор на эту тему, теперь уж и не упомнишь. Всему виной, видимо, его домашние оригинальные настойки.

– Служил я во взводе инженерной разведки. Послали однажды нас троих, из тех, кто пониже ростом, понезаметней, в тыл к немцам. Вылазку планировали на несколько суток, а там – как получится, до выполнения задания. Командование, судачило солдатское радио, готовило атаку, а в обороне немцев много белых пятен было на наших картах. Вот мы и должны были, не спеша всё срисовать, что удастся. Экипировались, и ночью пошли. Поползли, то есть. Нам сапёры проход в немецких проволочных заграждениях сделали. Всё удачно, тихо получилось. К рассвету доползли до намеченной точки. Выбрали место для лёжки, поспали по очереди, приступили к наблюдению. Когда дело сделали, дождались ночью часа потемней – двинулись обратно. Подползли к проходу, а его нет. Не найдём дыры и всё тут! Откуда нам было знать, что немцы его обнаружили, заделали на совесть, да ещё фугас-ловушку заложили. Решили мы подручными средствами выкручиваться. Старший попросил передать ему плоскогубцы с кусачками, они у меня были, я с мешком инструментов замыкающим полз. Это меня и спасло. Трудно сказать, сколько я без сознания пролежал контуженный. День или два. Сроки нашего возвращения не оговаривались, к точной дате нас никто не ждал. Хорошо, погоды стояли прохладные. Настолько, чтобы мозги в режиме охлаждения травму оптимально пережили, но не настолько, чтобы голова к грунту примёрзла. Когда очнулся, вижу – перед глазами звёзды в чистом осеннем небе сияют. Вижу, а в толк не возьму – что за ерунда. Под носом, по раскладам пластунского передвижения, трава с комьями земли должны быть, а тут – звёзды. На дно воронки, на краю которой валялся, скатился, там до всего и догадался, очухавшись. От товарищей моих ни следа не осталось, не поскупились немцы на тротил. Правда, для меня не без пользы. Дыра в колючке от взрыва получилась – не дыра, а триумфальная арка, хоть в полный рост иди. Дополз кое-как до своих. Покормили, помянули товарищей. Старший нашей группы умный был мужик. Когда схемы немецких укреплений срисовывали, он велел по три копии делать, чтоб у каждого, случись чего, своя была. Как в воду глядел. Так что задание мы выполнили. Только я заикаться сильно стал от контузии. Спасибо, батальонный фельдшер у нас был старой закалки. Ты, говорит, покури, Коля. Хуже, дескать, не будет, а давно солдатами замечено, что помочь может. Оно так и вышло. Пару затяжек сделал, горячо голове сделалось, на душе полегчало. На другой день и речь восстановилась. Никотин расширил спазмированные после контузии сосуды, кровоснабжение проблемных зон улучшилось – вот тебе и результат. Это я теперь знаю механизмы никотинового опьянения и его эффекты. А тогда, по необразованности, мне это чудом показалось. Но и заинтересовало – что за субстанция такая в сушёном листе табака содержится. И что за сила такая в ней. Почему в никотине одновременно и вред зависимости, и польза, на моём примере испытанная, кроется. Так, видать, меня судьба и привела в Пятигорский фарминститут. Но давайте, раз уж былое вспомнилось, выпьем за тех, кто не вернулся. И за то время, что выпало на долю нашего поколения. Точнее, за то, чтобы никому больше и никогда не выпадали такие времена…

В то самое время шёл моему отцу, Супрунову Николаю Ивановичу, 1928 года рождения – пятнадцатый год. И был он юнгой Черноморского флота в осаждённом фашистами Севастополе.

Не знаю, не успел выспросить, как ему удалось обмануть или «уболтать» в сорок первом военкоматских, но на фронт он попал. И судя по наградам, это не было мальчишески-романтичным порывом съездить на войну. Как на экскурсию, поглазеть – что там и как. Денёк-другой пострелять и обратно. Чтобы по возвращении порассказать несведущим. В героических красках. Что там и как…

Не знаю, с какой даты началась его фронтовая биография. Но закончилась она 24 июня 1945 года на Красной площади в Москве, в рядах участников парада Победы, где вместе с сослуживцами провел перед трибунами Мавзолея служебных собачек, натасканных на минно-взрывное дело.

Ушёл из жизни отец светло. С аппетитом поужинал, пошёл смотреть футбол по телевизору. Жена хлопотала на кухне, услышала его возглас: «Гол! Закатили-таки. Молодцы!». Репортаж потёк своим чередом. Когда пришла в зал, отец сидел в кресле, расслабленный и умиротворённый…

В народе бытует завистливо-мечтательная рассказка – лёг спать и не проснулся. Вот и думай теперь. Просто случайно повезло моему отцу с вариантом последнего вздоха? Или Господь Бог решил за что-то, одному ему ведомое, присовокупить к его государственным наградам ещё и свою. Именную. Неформальную.

Мой бессмертный полк. Дядя Лёня

Так сложилось, что большинство родственников моей бабушки по материнской линии жили в станице Успенской Краснодарского края, многие их дети и внуки живут и сейчас. В мои начальные школьные годы, с наступлением лета, меня отправляли туда на каникулы до самого первого сентября. Родня была разной степени близости, среди них – чета: дядя Лёня и тётя Нина. Увы, за давностью лет память утратила их фамилию (быть может – Масалитины), но не утратила тёплой по ним грусти за их доброту, приветливость и ласку.

О дяде Лёне хочется рассказать особо. Выделялся он какой-то застенчивостью, не свойственной «в норме» людям его возраста. Был крайне немногословен, в родственных застольях вёл себя очень сдержанно, тихо и неприметно. Но его лицо… В любое время суток хранило печать едва заметной улыбки, мне по-детски казалось – символа какого-то запретного знания, глубокой непостижимой тайны. Загадочная улыбка Джоконды в строгом мужском исполнении. Таким и сейчас предстаёт он перед мысленным взором.

Из фактов его биографии зналось немного – в войну дядя Лёня был танкистом. Собственно, всё.

И вот как-то в разговоре с моим двоюродным братом Володей Макаровым приоткрылась завеса этой тайны.

– Помнишь дядю Лёню? – спросил он меня.

– Ещё бы! И тётю Нину, и всех, всех, всех…

– А помнишь его левую кисть?

– Если честно, на руки не обращал внимания. Вот улыбку…

– Ну как же! Она у него ещё изуродована была. Еле гнулась, почти как деревяшка…

– Не припомню, Володь. Не часто я у них гостевал. На велике на речку еду – заскочу компота вишнёвого в жару хлебнуть, и дальше…

– А я вот поинтересовался. Чего это, спрашиваю, у вас левая рука такая, будто корова её жевала?

– Ну, и?..

– А-а, это… – отвечает он – немец меня укусил. Ну, я и застрелил его из пистолета. Пришлось. Так он мне ответил. Без деталей, без красок, в чёрно-белом варианте. И тут же перевёл разговор на другую тему…

Такой вот неожиданный штрих к психологическому портрету. Больше ничего Володя от него не узнал. Зато у меня после передачи этого диалога вдруг всё сложилось, как в игрушке-пазле. Поскольку из других разговоров доходило до меня отрывочно кое-что из семейной саги.

– Представляешь! – в полголоса (но я услышал) секретничала на кухне моя бабушка с бабушкой Таней, одной из своих сестёр. – Лёньку-то чуть не посадили!

Та приглушённо ахнула.

– Ехал на своём мотоцикле с люлькой домой… С тока, повечерять. Остановился у колхозного поля – кукурузы молочной надрать. Обратно с сумкой выходит, а там районная милиция со станичными дружинниками уже поджидают. Компания по борьбе с расхитителями социалистической собственности, оказывается, проводилась. А ему персонально, видишь ли, не сообщили! Он им говорит – ребята, я ж это поле сам вспахал, сам засеял, сам культивировал, сам и перепахивать после уборки буду. Что же вы меня – за сумку кукурузы – в кутузку? А они ни в какую. План, дескать, у них.

– Господи, что же теперь будет-то?

– Председатель замолвил слово, вроде как поручился. Он же ведь у нас полный кавалер орденов Славы, к Героям Советского Союза приравнен. Строгача влепили и начёт сделали. Так что, обошлось пока…

В киноэпопее «Освобождение» есть новелла о танковой битве под Прохоровкой на Курской дуге. Тогда, как известно, лоб в лоб во встречном бою на узком пространстве сошлись более тысячи машин. Были подбиты сотни с обеих сторон. Впечатляющая сцена из ленты: горят рядом «Тигр» и «Тридцатьчетвёрка», выбираются экипажи, сходятся в рукопашной. У кого не оказывается оружия – катаются, сцепившись, по земле в тлеющих комбинезонах, бьют и душат друг друга в лютом неистовстве…

Когда я в юности смотрел фильм, подумал – художественное допущение. Оказывается, что нет, не вымысел.

Не знаю точно, к огромному сожалению: где и когда дядя Лёня начал воевать, где и когда – закончил. Не знаю, и нет желания сочинять, на какой боевой машине был он механиком водителем (а кем же ещё быть трактористу?). Не знаю, и нет желания выдумывать – участвовал ли он в знаменитом на весь мир адском танковом сражении. И не там ли пришлось ему схватиться в рукопашной со своим врагом…

Однако воображение живо рисует, как фашист вцепился дяде Лёне зубами в ребро ладони. До физического хруста разгрызаемых тонких пястных костей. Дёргать в попытке освободиться – себе дороже. Так же, как и бить в озверении драки свободной рукой по ненавистной морде. И без разницы – кто сверху, кто снизу…

Одно перед боем знает каждый солдат. Что скверный случай, когда на передёргивание затвора не будет времени, а быть может и сил, обязательно надо брать в расчёт. Опыт и логика войн диктует. Поэтому патрон, в обход инструкций безопасности, загодя загоняется в патронник. Чтобы в критической ситуации достало одной руки – выхватить пистолет, мгновенно сдвинуть большим пальцем предохранитель и выстрелить самовзводом. Успеть желательно первым.

Потом… Ладонь выдирается из ослабивших звериную хватку челюстей, в крови и слюне. Вперемешку, в чужой и своей. Потом… Судороги агонизирующего врага, мертвеющее лицо… Вскочивши на ноги, рефлекторно баюкаешь изгрызенную кисть, не сразу понимая всей глубины психической раны. И не до боли в невезучей руке. Потом… Будучи пусть и атеистом, но с вколоченным веками на генетическом уровне христианским человеколюбием, остыв от жестокой горячки боя, возвращаешься в реальность. В которой щебечут птицы, благоухает разнотравье, струится летний ветерок. Возвращаешься, чтобы навсегда остаться один на один с альбомом страшных картинок в мозгу. И «деревянной» изжёванной ладонью – каждодневным напоминанием, что всё это не пригрезилось в кошмарном сне…

Испытание не для слабых натур. Заулыбаешься тут.

Данные Википедии разнятся. В одних ресурсах значится, что механик-водитель мог иметь личный «ТТ», другие считают – полагался он только командиру танка. Но в одном все сходятся: трофейными пистолетами при первой возможности обзаводились все, хотя это номинально и не разрешалось.

Важнее другое. Орден Славы был учреждён в ноябре 1943, чуть менее чем за полтора года до окончания войны. Согласно данным всё того же сетевого справочника, кавалерами орденов Славы всех трёх степеней успели стать 2671 человек, включая и моего дядьку. По статусу награды, она вручалась за исключительную личную храбрость и мужество рядовому и сержантскому составу, в авиации – младшим лейтенантам.