Пленного поставили на ноги. Игорь по-немецки спросил:

– Идти можешь?

– Могу, а где я?

– У русских в плену.

– О, майн гот!

– Будешь отвечать на допросе честно, останешься жив, посадят в лагерь для военнопленных.

– Ты что ему сказал? – насторожился Николай.

– Чтобы не дергался и все на допросе рассказал.

– Правильно. Ну, топай, фриц!

Оказалось, вышли на позиции не своего полка, а соседнего. Пришлось пешком идти по тылам. В штаб своего полка Николай привел Игоря и пленного под утро, сразу к ПНШ по разведке.

– Разрешите доложить – взяли языка!

– А где Федор Крапивин?

– Утонул при высадке на берег. Мне катерник помог языка взять. Краснофлотец Катков. Добровольно хочет в разведке служить.

– Да? Похвально. Документы.

Игорь вытянул из кармана документы. После вынужденных купаний в речной воде страницы книжки слиплись, чернила расплылись.

– М-да.

– Товарищ лейтенант, водные процедуры пришлось принять. Я свои документы сержанту сдал, а Катков купания не предполагал, – вступился за Игоря Николай.

– Тоже мне, адвокат нашелся, разберемся. Что за язык?

– Черт его знает!

– Разговорчики.

У пленного из кармана кителя достали документы. Они, как и у Игоря, были в плачевном состоянии.

– Наме? – спросил лейтенант.

– Дитрих Шлемм, восемьдесят четвертая рота снабжения, – отчеканил немец.

– Снабжения – это хорошо. А дивизия?

– Четвертая танковая.

– Кто командир?

– Ганс Юнк.

Лейтенант по-немецки говорил скверно, с сильным акцентом, не совсем правильно строил фразы. Игорю это произношение резало уши.

Лейтенант достал чистую карту, без пометок.

– Покажи, где располагаются части дивизии?

Немец стал показывать пальцем.

– Здесь 12-й моторизованный полк, тут позиции 35-го танкового полка, их прикрывает 290-й зенитно-артиллерийский дивизион. А в этой деревне стоит четвертый разведывательный батальон. Здесь занимает позиции сто третий артиллерийский полк.

– Кто командир?

– Клеменс Бетцель, баварец.

Видимо, лейтенант проверял, не врет ли пленный, насколько понял Игорь. Так делали почти всегда, сравнивая показания нескольких пленных. Пока все сходилось.

Лейтенант обратил внимание на голову пленного.

– Откуда у вас кровь?

– По голове ударили, когда в плен брали. До сих пор болит.

– Вам дадут отдохнуть. Ты, Бармин, определи его в кутузку.

При штабе всегда было охраняемое помещение для таких случаев. Лейтенант сказал:

– Похоже – «язык» интересный. Где взяли?

Игорь нашел на карте приблизительное место, ткнул пальцем.

– Верно, вас должны были высадить вот в этой точке. Хм, у тебя какое образование?

– Среднее.

– А военного нет?

– Никак нет.

– Занятно. Карту знаешь, как и немецкий. Я ведь за тобой поглядывал. Ты понимал, о чем мы с немцем говорим.

– Я не скрывал, знаю. На берегу с пленным разговаривал, Николай тому свидетель.

– Откуда язык знаешь?

– До войны по соседству с нами немка жила, из поволжских. В школе немецкий плохо преподавали, она натаскивала.

Лейтенант решил проверить уровень владения немецким у Игоря, перешел на немецкий.

– Ранения имеешь?

Игорь обмундирование задрал, показал рубец.

– Осколочное, – определил лейтенант. – Как в катерники попал?

– После госпиталя. В запасном полку не спрашивают.

– Где госпиталь, кто начальник отделения, фамилия?

Игорь сказал. Лейтенант проверить хотел, все должно сойтись.

– Как имя и фамилия?

Игорь назвал.

– Ты погуляй возле штаба, но далеко не отлучайся, позову.

Час шел за часом. Игорь и походить успел, и посидеть на бревне. Из-за угла Николай вывернул.

– Ты еще здесь?

– А где мне быть? Лейтенант приказал не отлучаться.

– Не, война войной, а обед по расписанию. Ты не уходи, я сейчас подхарчиться пораздобуду чего-нибудь.

Николай вернулся с котелком, полным каши.

– Пошли со мной.

– А лейтенант?

– Надо будет, найдет.

Но все же разведчик подошел к часовому у входа в штаб.

– Если морячка искать будут, он в разведроте. Голоден человек, подкрепиться надо.

В доказательство котелок с кашей в руке приподнял. Николай привел к землянке. Перед ней стол дощатый, двое бойцов за ним в карты перебрасываются, в дурака. Николай бойцам попенял:

– Увидит кто – пару нарядов получите. Освободите место, человеку поесть надо.

Бойцы молча карты собрали, ушли. В армии играть в азартные игры запрещается. Нарушали, когда начальство не видело.

Сам Николай уже перекусить успел и сейчас на правах хозяина взял шефство над Игорем, тем более чувствовал ответственность – сам пригласил.

Мало того, что котелок каши принес, как обычно на фронте – перловая на воде, только что горячей, так еще из землянки принес банку консервов.

Игорь прочитал немецкую надпись, засмеялся.

– Ты чего зубы скалишь? – обиделся Николай.

– Ты сам-то знаешь, что принес?

– Кабы по-немецки читать умел. А что там?

– Консервированные оливки. Они хороши к вину или к изысканному первому блюду. Перловая каша, шрапнель и оливки.

– Я от чистого сердца, трофей. Не хочешь – не ешь.

– Да съем, не волнуйся.

Игорь кашу поел, Николай ловко банку финкой вскрыл, понюхал, потом попробовал, скривился, выплюнул.

– Кислятина, чего в них фрицы хорошего находят? Выпить бы принес, да лейтенант учует.

– Обойдемся.

Игоря вызвали к ПНШ вечером. Часовой закричал:

– Катков!

Игорь опрометью бросился в штаб. Нехорошо заставлять начальство ждать. Он привлекал внимание морской формой. Все бойцы и командиры в обмундировании защитного цвета.

– Ну что, Катков, первоначальную проверку ты прошел. Смог я дозвониться до госпиталя, подтверждают. Время позднее, завтра с утра к писарям. Я распоряжусь – внесут в списки полка, выпишут красноармейскую книжку, на довольствие поставят. Где землянка разведчиков – знаешь?

– Николай, простите – Бармин, уже показал.

– Будете парой. Пусть на правах старшего покажет, где и что. Как завтра документы получишь, пусть сержант тебя переоденет.

– Есть!

– Свободен.

С утра в штаб, к писарям. Документы новые получил, потом в армейскую форму переоделся. Обмундирование б/у, но чистое, не рваное. Воротничок подшил, чтобы не хуже других выглядеть. Одно плохо. У всех сидоры есть, где бритвы хранят, трофейные пистолеты, портянки запасные. А у него личных вещей никаких, как сирота казанская. Николай помог сидор получить. Потом к оружейнику. Автомат новый дали, Николай потребовал холодное оружие.

– По штату не положено.

– На складе есть? Вот и выдай. Как разведчику без ножа? Я потом тебе из рейда часы наручные принесу.

– Только не штамповку.

– Договорились.

Оружейник открыл снарядный ящик, приспособленный для хранения мелочовки, достал из недр эсэсовский кинжал, на ножнах свастика.

– Свастику сбей, зато сталь хорошая, колючую проволоку рубит, и никаких вмятин на лезвии.

Свастику Николай своей финкой сковырнул сразу. Правда, вражеский символ был еще на навершии, но не бросался в глаза.

– На первое время сойдет. Длинноват кинжал немного. Вот у егерей или разведчиков немецких ножи классные, заводские. У меня самодельный, еще в Сталинграде умелец сделал из рессоры.

Так день в хлопотах и прошел. В небольшой коллектив разведчиков Игорь влился быстро. Парней немного, к новичку отнеслись доброжелательно.

В разведке зачастую жизнь одного зависит от другого, когда в немецкий тыл в рейд идут. Правда, полного доверия к Игорю не было, делом надо заслужить. Не струсил, не сбежал, помог в трудный момент товарищу – свой. Тогда для тебя все сделают – кусок хлеба поделят, последнюю рубаху отдадут.

Игорь об этом знал, не раз уже проходил. Надо только набраться терпения.

Ночью в рейд ушли трое, сержант вывел парней на берег, где в камышах лодку припрятали, реквизировав у местного жителя.

Гитлер еще одиннадцатого августа сорок третьего года отдал приказ соорудить «Восточный вал», укрепление по берегам Днепра, фактически от верховья реки и до Черного моря. Немцы пытались закрепиться на этом рубеже. В среднем и нижнем течении Днепр был широк и полноводен, и форсировать его было затруднительно. В штабах РККА разрабатывались планы, а для их планирования требовались свежие разведданные. Задействованы были все виды разведки – авиационная, агентурная и армейская – полковая, дивизионная. Каждую ночь в немецкий тыл уходили группы разведчиков. Только возвращались не все. Немцы активно внедряли радиопеленгаторы, и стоило выйти рации в эфир, как тут же район оцепляли, проводили облавы.

Однако каждый вид разведки делал свою задачу, но всей картины представить не мог. Самое ценное – взять языка, да не рядового с передовой, тот в лучшем случае может рассказать о своем батальоне. Идея фикс для любой разведки – захватить офицера-тыловика и как апофеоз – штабного, при картах. Но такие удачи случались редко. Данные стекались в штабы РККА по капле. Помогали партизаны, отслеживали передвижение частей, перевозку по железной дороге.

Было у немцев любимое занятие, этакий бзик – эмблемы присваивать дивизиям. Формировались дивизии еще до войны, в 1933–1935 годах. Командование дивизии выбирало символ, скажем – медведя или слона, наносили по трафарету на боевые и транспортные машины. На учениях удобно, сразу видно – из какой дивизии техника. И при захвате Германией Европы эмблема проблем не создавала. А в России немцы столкнулись с массовым партизанским движением, агентурной разведкой. Для разведчика эмблема части или соединения – как подсказка.

В наших разведуправлениях эмблемы немецкие знали. Появилась у немцев в ближнем тылу танковая часть с медведем, уже понятно – третья танковая дивизия. И командир ее известен, и количество танков, состав. Танковая дивизия – это не только танки. В ее состав входят пехотные, артиллерийские, зенитные полки или дивизионы, разведроты, роты связи, снабжения, ремонта. И каждая дивизия может иметь разную численность, в зависимости от типа танков. Если в начале войны все дивизии имели на вооружении легкие танки Т-II, средние Т-III и Т-IV, эти рабочие лошадки войны, то в сорок третьем году появились Т-V «Пантера» и Т-VI «Тигр». Фактически один батальон «Тигров» заменял собой полк Т-III. Правда, из-за сложности, дороговизны в производстве или ремонте батальонов этих было немного.

Любая, кажущаяся несущественной мелочь могла указать на важные передислокации. Был случай, когда партизаны обстреляли грузовик, думали поживиться трофеями – боеприпасами или провизией, оказалось – грузовик армейскую почту перевозил. Разочарованные партизаны поджечь его хотели, все же урон врагу, да среди партизан один сообразительный попался, потому как до войны срочную службу в разведке проходил. Собрал мешки с почтой, в отряд принес, под насмешки бойцов. Командир отряда по рации в штаб партизанского движения сообщил. Самолет У-2 за грузом почты прислали, дело удивительное для партизан. Армейская разведка письма изучила. По штемпелям на конвертах определили, что за полевая почта, ведь номера они имели, как и наши. В письмах солдаты писали, что перебросили их из благословенной Австрии в холодную и нецивилизованную Россию. Была получена первая и ценная информация о переброске одного из корпусов четвертой немецкой армии генерала Готхарда Хейнрицы.

После того, как разведгруппа к утру не вернулась, стали готовить другую. В разведку брали добровольцев. Сложно заставить человека приказом перейти на чужую сторону, на вражескую территорию. Он может отлежаться на нейтралке и вернуться ни с чем. Руками разведет – не удался поиск. Потому в разведке служили парни большей частью хулиганистого, шпанистого склада, склонные к риску. Только риск должен быть обоснованным, иначе можно товарищей подставить и задачу не выполнить. Разведчиков уважали за смелость, но штабные недолюбливали за независимость, за вольности. Кому еще на фронте позволено разгуливать с холодным оружием или иметь нештатное оружие? Все знали, что разведчики имели трофейные пистолеты, как последний шанс при боестолкновении накоротке. Не положено, но глаза закрывали. Или знали, что у всех есть трофейные наручные часы, кои не все командиры имели. Предмет зависти, но в разведке без них невозможно. Как в поиске действия согласовать? Ретивые командиры изымали порой ненадлежащие предметы, а они появлялись вновь. Какое на фронте наказание? На передовую, в пехоту? Так там риска меньше, чем в разведке. Ухитрялись разведчики в хромовых сапогах щеголять, а не в кирзачах и тем более не в ботинках с обмотками. Но желающих перейти из пехоты или других частей в разведку не много было. Недолог век разведчика.

Если в пехоте в траншее ранят, товарищи помощь окажут, сами перебинтуют, санитара позовут, в медсанбат отнесут. А во вражеском тылу надеяться не на кого. Серьезное ранение – считай, приговор. А убьют если, родным не похоронка полетит, а известие – пропал без вести.

И служили в разведке молодые, более выносливые. К тому же у молодых чувство самосохранения не сформировалось, оно с житейской мудростью приходит, с опытом.

ПНШ вызвал всех четверых разведчиков, что от взвода остались. Можно сказать – последняя надежда. Самые опытные, осторожные и везучие остались. На фронте везение – не последнее дело. Игорь сам сталкивался не раз, не по рассказам других. Вышел ночью по нужде из землянки, а туда минометная мина угодила.

И стала землянка братской могилой. А отделяет жизнь от смерти миг, секундочка.

Лейтенант разрешил разведчикам присесть.

– Получен приказ – взять языка. Предыдущая группа на лодке Днепр переплыла в этом районе.

Лейтенант карту на столе расстелил, ткнул пальцем. Вопрос существенный. Второй раз в этом же месте переходить не следовало. Либо на минное поле попали, либо ошибку допустили. Но немцы на этом участке после неудачной вылазки русских настороже, небось наряды усилили.

– Какие мысли есть?

А какие мысли могут быть? Самое трудное – Днепр преодолеть. Вплавь не получится – широк, да и оружие не возьмешь, на дно утянет. Остается лодка или катер. У Игоря, как и у Николая, с бронекатером не лучшие воспоминания связаны. Катер моторами шумит, сам по себе громоздок. А в разведке главное – тихо и незаметно во вражеский тыл войти, взять языка, на худой конец карту, где дислокация частей обозначена, и так же тихо слинять. Причем уйти, если язык уже взят, зачастую сложнее. Язык в плен добровольно ползти не хочет, да еще под обстрелом со стороны своих, а иной раз с обеих сторон. Приходится тащить связанного или принуждать силой оружия, слова в таких случаях не действуют. Нож в руке значительно убедительнее.

После некоторого размышления разведчики стали варианты предлагать. Игорь на карту смотрел. Днепр в этом месте почти ровно идет, с востока на запад от Ярцева до Смоленска и далее до Орши, потом на юг поворачивает. Если с нашей территории на чем-либо сплавляться, течение само к немцам принесет. Главное – время рассчитать, чтобы не слишком далеко забраться, потому как еще обратный путь предстоит. Уплыть можно хоть на бревне.

Вернуться как? С пленным по воде, да против течения, нереально. Южнее Днепра, по обеим берегам на карте местность заболоченная. Немцы в таких местах войск не держат, укрепления выстроить невозможно, траншеи и доты в воде будут. А вот пулеметные гнезда на сухих местах ставят. Чем еще болотистые места для разведчика хороши – минных полей нет, установить невозможно, тонут в жиже. Под днищем мины твердая поверхность нужна, чтобы взрыватель сработал, все противопехотные мины имеют взрыватели нажимного действия.

– Катков! – прервал его размышления лейтенант.

– Есть! – вскочил Игорь.

– Хочу вас послушать, и товарищам вашим тоже интересно.

– Большая группа не нужна, надо двоим идти. Сплавиться ночью по реке на бревнах или маленьком, в два-три бревна, плоту. Только время рассчитать надо, чтобы не снесло глубоко в тыл. Полагаю, ошибка предыдущей группы в лодке была. Пристали, лодку спрятали, в тыл к немцам пошли. Предполагаю – немцы на такой случай патрули по берегу пускали. Лодку обнаружили, на подходах засаду организовали. У них умельцы тоже есть, те же егеря. Поэтому, как к берегу пристанем, бревна оттолкнуть, пусть дальше плывут.

– Это полдела. Назад как?

– На карте в этих местах болота проходимые.

– Немцы об этом знают.

– Траншею в болоте не выроешь. На сухих местах посты стоять будут, дежурные пулеметчики. Большой группой уйти трудно, а двум бойцам с одним пленным – можно.

– За одну ночь не получится.

– Во вторую вернемся. Лучше так, чем группа поляжет, а языка не добудет.

Лейтенант размышлял недолго. Другие варианты были еще рискованнее, а гарантий никаких.

– Хорошо, принимаем. Идут в поиск Бармин, он старший, и Катков. Двоим оставшимся встречать у болота, на передовой. А сейчас к реке, надо скорость течения определить.

Все разведчики к реке отправились. Нашли бревно, шагами отмерили сто метров. Бревно в воду столкнули, время по часам засекли. Через сто метров второй створ и отсечка. Посчитали на листке. Получилось – шесть километров в час.

– Это у берега. На середине течение быстрее на пару километров, это учитывать надо, – сказал лейтенант. – Так, у нас до передовой полтора километра и там километра три-четыре проплыть надо. Итого – час в воде. Не Крым или Сочи, продержитесь?

– Надо.

– Тогда идите, подбирайте оружие, сапоги. А вы двое – делать плот.

– А как? – растерялись разведчики.

– Топайте к саперам. Два бревна, метра по три, скобами пусть скрепят. Ваша задача – чтобы к вечеру плот на берегу был. А как плот сделать, саперы лучше вас знают.

Оружие взяли немецкое, как и сапоги, по следам подошв на земле их не распознают. Игорь поколебался немного.

– Надену-ка я форму немецкую.

– После купания в воде все равно как чучело выглядеть будешь.

Игорь задумал чужую форму в плащ-палатку завернуть. Выгодно: выберешься из воды, в сухое оденешься. А уж по болоту придется в ней выбираться. Все равно потом выкидывать, от черной болотной воды не отстираешь, да и запах специфический, гнилостный, не отобьешь ничем. Глядя на Игоря, взял плащ-палатку для себя и Николай. Как старший поисковой группы, он взял несколько отрезков веревки – вязать руки, а если надо, и ноги, тряпку для кляпа. Мелочь, а как без них? Хотя, если не было веревки, с пленного снимали брючный ремень и вязали им. Причем опыт в умении связывать приобрели изрядный. Пара секунд, и пленный уже с кляпом во рту и связан.

Стемнело, разведчики вышли на берег, где у самодельного плота уже ждали двое других бойцов из взвода. Николай и Игорь разделись догола, форму и сапоги завернули в накидки, чтобы не замочить. Уселись оба на плот из трех бревен. Тесно, но бревна держат. Бойцы зашли по колено в воду, плот подтолкнули к центру реки. Его подхватило течением.

– Время засекаем, – напомнил Николай.

– Двадцать два тридцать.