– Этот вариант не годится – будет утрачена подлинность. Поступают иначе. Разбирают те части здания, которые не несут нагрузки и не влияют на внешний вид. Добывают кирпичи там и решают задачу. Именно так поступил я. Создал условия, при которых дефектные элементы генома исключаются и заменяются точно такими же резервными, которых в геноме по неустановленной причине великое множество. Операция, конечно, намного сложнее и рискованней, чем я рассказываю, но не следует ли попытаться довести ее до совершенства?

– Еще бы, конечно, следует, – оживился Адам.

– Однако не спеши с выводами. Как только удастся одолеть болезнь, возникнет неожиданный вопрос: а нужны ли нашему государству все те люди, которых я вылечу? То есть выяснилось, что я, творя из больных и чахлых людей здоровых и сильных, нарушаю некий тайный замысел. Исследуя эти проблемы, я сделал вывод: лечить следует не кровь, даже не генетику, лечить нужно общество, которое толком не знает или, что более вероятно, не желает знать своих ближайших перспектив. Пятьдесят весен назад кровь обновляли не чаще, чем раз в полгода, а человек, сумевший дожить до тридцати весен, обычно выздоравливал сам. Сегодня кровь обновляют, как правило, раз в две недели. Случаи полного выздоровления настолько редки, что по ним не ведут статистический учет. Уверен, это положение кого-то очень устраивает. Сначала мне вежливо намекнули, что мои исследования нужно свернуть – они бесполезны. А недавно прямо запретили заниматься этой проблемой. Разрушили отлаженную лабораторию, сотрудников, которым нет цены, рассовали по другим подразделениям, заставили заниматься чем попало и помалкивать. Меня, как видишь, бросили одного – доживать. Сегодня я готов заявить, что проблема практически решена. В доказательство я вылечил трех безнадежно больных, от которых отвернулись врачи. Эти люди больше не нуждаются в помощи Дальней лаборатории. Но когда я представил их ученому собранию, мне заявили, что мои методы напрасны – общество не созрело для их широкого применения.

– Это как же понимать?

– Очень просто, юноша. Человек, здоровье которого опустилось ниже определенного уровня, никому не нужен. Он становится обузой, лишним едоком, потребителем благ. От такого человека проще избавиться, чем лечить.

– Но вы говорите, что вылечили этих троих.

– Вылечил. А зачем? Ведь меня никто не просил.

– Теперь я понимаю, почему некоторые ребята исчезают, не закончив университет. Они что же, закрывают за собой дверь? Так это называется? Это похоже на прореживание…

– Ты думаешь верно.

– Получается, что вы можете вылечить, а вам не позволяют?

– Ну да.

Старик замолчал, а когда заговорил вновь, в его голосе была такая обида, такая горечь пропитывала каждое его слово, что Адам сжался от волнения и страха.

– Сегодня я могу вылечить почти всех живущих и наверняка тех, кто еще только родится. Но… должны быть приняты мои условия.

– Условия?

– Да, условия. Первое. Должна быть проявлена добрая воля властей на широкий эксперимент. Второе. Нужно немедленно вернуться к смешанным бракам. Давно известно, что они дают здоровое потомство. Ты наверняка не знаешь, что твой дед Гор родился от брака исступленного и плебейки. Наконец, третье. Следует отменить экстракорпоральное оплодотворение и вызревание плода в кювете. Разрешать только в исключительных случаях – по медицинским показаниям. Если женщина действительно не в состоянии выносить плод…

– Но это же невозможно, – оторопел Адам.

– Напротив, очень даже возможно. Ведь в моих предложениях нет ничего запретного или противоестественного. Я исхожу из того, что человечество едино – это первая аксиома. Если решиться на исправление ситуации сегодня, для первых двух поколений женщина должна происходить из плебеев – это вторая аксиома. Вынашивать ребенка женщина должна самостоятельно, а не поручать эту заботу паршивой кювете… Это третья аксиома. Противоположный вариант, когда мужчина плебей, а женщина исступленная потребует основательного изучения, здесь на серьезный успех я пока не рассчитываю.

– Значит и взрослого человека можно вылечить?

– Конечно. Доказательство перед тобой. Вот уже десять весен у меня совершенно здоровая кровь.

– Как вы это сделали?

– Сделал, – сказал Антон с вызовом. – А ты, смотрю, нетерпелив. Сделать-то я сделал, но в полной безопасности метода пока не уверен. Некоторый риск все же есть. Нужны дополнительные исследования.

– А если попробовать?

– Я же сказал, официально мне запрещены любые операции.

– Слишком много людей развелось?

– Именно. И все требуют внимания и заботы. Дорого получается. Куда как проще фильтровать детей на первом этапе жизни. А тех, кто уцелел и вырос, в течение остальной жизни. Дошли до того, что выработали критерий здоровья… Опустилось здоровье ниже определенного уровня – в отход. Как говорится, дальше некуда…

– Не понимаю…

– Это невозможно понять.

– Вы что, действительно можете вылечить взрослого человека?

– Могу. – Антон заметно ожил. – Только мало кто согласится быть подопытным кроликом.

– Герд согласится. Мой единственный друг. Я упрошу его.

– Тогда нет.

– Почему?

– Потому что друзьями не рискуют. К тому же кто-то должен дать здоровую кровь. Разумеется, при условии, что совпадают группы и некоторые другие параметры. Для полной уверенности в успехе. Конечно, кровь можно добыть в Дальней лаборатории, да кто же мне даст… Понадобится целый литр.

– А если я дам кровь? У нас с Гердом первая группа. У меня хватит крови на двоих.

– Тогда договаривайся с другом. – Старик неохотно согласился после недолгого раздумья. – Давай попробуем. Через неделю я подготовлюсь к операции. Сделаем анализы и вперед! Понадобится ассистент…

– Я готов…

Антона больше нет на Земле. Он вылечил Герда и вскоре ушел. Ему предложили уйти. Он спорить не стал – согласился…

Однако пора подниматься. Адам одним махом выбросил тело из кровати, вскочил на ноги, прошелся по диагонали комнаты, разминаясь, ощущая голыми ступнями приятную колкую шершавость сплошного ворсистого ковра. Замер перед зеркалом, внимательно рассматривая себя. Как же он отличается от сверстников. Пожалуй, он действительно человек другой породы. Напрасно обиделся на Герда, когда тот высказал догадку, будто он только частично исступленный, вторая же его часть, несомненно, плебейская. Иначе не объяснить отличий, бросающихся в глаза. Герд медик, он разбирается в таких тонкостях.

В доказательство своей правоты, чтобы успокоить друга, Герд терпеливо и вежливо перечислил его отличия от исступленных. Высокий рост, на голову выше любого, мускулистая грудь, тяжелые мощные руки, которые так мешают ему, широко развернутые плечи, большая голова на крепкой шее – все это решительно выделяло Адама среди низкорослых сверстников и подтверждало догадки Герда.

Он, конечно же, знал о своих особенностях, смирился с ними, как смирился с тем, что его организм не содержит ущерба.

Завершив утреннюю разминку, он вступил в замкнутое пространство душевой кабины. Герметичная дверь плотно затворилась за спиной. Он коснулся пальцем светящегося изображения горшка на панели управления. Из задней стенки на консольном поддоне бесшумно и плавно выдвинулся горшок темно-коричневого цвета с ярко-желтым пластиковым сиденьем, принял его тело, дождался, пока Адам выбросит отработку, скопившуюся за сутки, и так же бесшумно спрятался в стене.

Очередным значком было изображение падающей воды. Адам коснулся его и тотчас на голову, на тело обрушился сплошной столб ледяной воды. Удар был настолько сильным, что он с непривычки присел, но вода скоро слилась, ушла сквозь сетчатое дно кабины, сменившись приятно согревшей метелкой душа. Одновременно автоматически включился калорифер, пульсирующий поток теплого воздуха заполнил объем кабины и высушил тело.

И сразу же в стенке, щелкнув, открылась шторка. Из окошка выдвинулась платформа с горкой свежей одежды, уложенной в порядке, в котором следовало одеваться.

Над шторкой засветился зеленый мерцающий прямоугольник, строки текста и цифр содержали параметры крови, пульс, артериальное давление, кислотность в желудочно-кишечном тракте… Читать дальше Адам не стал, ничего интересного дальше не было. Текст завершался словом, выполненным более крупным шрифтом вразрядку: «ЗДОРОВ».

Он знал, что отныне эта опция будет сопровождать его на протяжении всей жизни до той поры, когда вместо оптимистичного ярко-зеленого слова, подтверждающего здоровье, появится перечень болезней, избавиться от которых его заставят общим для всех исступленных способом, отдающим безнадежностью, – велят закрыть за собою дверь. Но это случится еще не скоро, успокоил он себя.

Он быстро оделся и вышел из душа.

В комнате Адама никакой еды не было – в жилых помещениях этого уровня держать пищу не полагалось. Придется завтракать в столовой на первом этаже. Но как же ему не хотелось видеть сейчас сокурсников. Они наверняка теперь там и, как всегда, строят грандиозные и однообразные планы на будущее.

Он спустился на первый этаж в открытой кабине лифта. На последнем переходе к столовой по ярко освещенной галерее из боковой ниши наперерез ему метнулась темно-серая фигурка в ниспадающем крупными вертикальными складками балахоне с остроконечным капюшоном, наполовину скрывавшим голубовато-бледное лицо. Это была Тея.

Адам немедленно узнал ее по желтым, несоразмерно широким и на вид тяжелым сандалиям. Невесомая фигурка Теи опиралась на них и, казалось, только благодаря этому противовесу удерживалась вертикально. Ее острый подбородок, видимый между крыльями капюшона, был надменно приподнят, узкие ярко-красные губы придавали лицу вызывающе строгий вид. Будоражащее чувство протеста ожгло Адама. Захотелось во что бы то ни стало избежать неожиданной встречи, но было поздно.

Тея откинула капюшон и Адам наконец-то увидел ее лицо целиком. Огромные серо-голубые глаза девушки блестели, они смотрели на него прямо, время от времени замедленно прикрываясь синеватыми веками. В эти мгновенья ее лицо мертвело и напоминало не лицо человека, а белесую плоскую маску, перечеркнутую ярко алой горизонталью губ. Ее редкие рыжеватые волосы были гладко зачесаны и собраны на затылке в жалкий короткий хвостик. Но глаза открылись и лицо ожило.

– Адам, сделай одолжение, – напористо заговорила Тея, – объясни, почему ты избегаешь меня. Почему ведешь себя так невежливо, точно мы совершенно чужие. Не даешь себе труда выслушать меня хотя бы из простой учтивости… Повторяю: я требую внимания. Ты должен усвоить простую истину: мы с тобой обручены. Это событие произошло давно – нас соединили в раннем детстве, ровно четырнадцать весен обратного отсчета. Мне тогда исполнилось три весны, тебе – шесть. Не понимаю, почему я должна напоминать тебе об этом? Зачем ты унижаешь меня? Нас с тобой связали навсегда, и отменить этот удивительный для тебя факт не в силах не только никто из живущих на земле, но даже сам… Владетель, храни его боги. Это государственное решение. Ни ты, ни я не смеем сомневаться в нем – нет у нас такого права. Ты же делаешь вид, будто ровным счетом ничего не знаешь о нашем союзе. Когда же ты наконец поймешь, что этот факт не подлежит обсуждению? Решение останется таким, каким было провозглашено в те давние времена, когда ни ты, ни я ничего не решали. И напоследок замечу: этому событию были многочисленные свидетели. Его ждал весь наш народ, все исступленные молили бога, чтобы оно свершилось. Теперь, Адам, говори, я тебя слушаю.

Когда ровный бесстрастный поток гладких обкатанных слов иссяк, Адам понял, что с трудом воспринимает их смысл. Он не мог согласиться с тем, что это неизвестно откуда взявшееся существо – синеватая мордочка с ярко-красными губами, кожаный мешочек с костями, неотступно преследующее его весь последний месяц, имеет на него какие-то освященные временем и людьми права и вполне серьезно намеревается жить с ним одной жизнью.

– Почему ты молчишь, Адам? Тебе нечего сказать?

– Я действительно ничего об этом не знаю, – вытолкнул из себя Адам и понял, что не в состоянии сосредоточиться и что он попросту жалок. – Возможно, это событие произошло на самом деле, и люди связали нас… как ты говоришь, воедино. Мне приходилось слышать о подобном обычае. Но когда это было? Прошло столько времени… Не понимаю…

– Ты обязательно поймешь, – произнесла Тея механическим голосом, в котором ожила угроза, – придет время… Ну, а если не поймешь… Тогда что ж… Остается универсальное наказание для клятвопреступников: ты закроешь за собой дверь. Поплотнее. Человек, нарушивший обещание, достоин только такой участи.

– Последнее время я часто слышу: закрыть дверь за собой. Что это означает, можешь мне объяснить?

– Ты и этого не знаешь? – Презрительная гримаса исказила лицо Теи, ее широкий рот дрогнул – возможно, так она попыталась улыбнуться. – Удивительно, чему только учат вас целых двенадцать весен. Ладно. Я высказала тебе все, что хотела. Теперь ухожу, ты остаешься. Надеюсь, ты поумнеешь, и тогда мы встретимся и вернемся к нашим проблемам.

Тея ловким движением натянула на голову капюшон, развернулась на месте и поспешила прочь, только желтые сандалии замелькали. А Адам подумал, что никак не может представить себе девушку в профиль, и эта мысль показалась ему странной и неуместной.

В столовой было пусто. Адам подошел к стойке, за которой суетилась маленькая девушка-робот. Она подняла на него голубые стеклянные глазки, часто захлопала густыми ресницами, что следовало понимать как вопрос о номере варианта завтрака, – роботы не смели заговаривать первыми.

– Пожалуйста, второй, – произнес Адам, стараясь, говорить как можно отчетливее.

– Нам недавно заменили детектор, господин, – сообщила девушка приятным высоким голосом. – Теперь я распознаю даже неразборчивую речь, а вы так четко говорите…

– Ольга! – грубый гортанный окрик исходил неизвестно откуда. – Ты чего это разболталась с молодым господином? Делаю тебе второе замечание. Опять отлыниваешь? Поторопись! Ты, кажется, достукаешься у меня. Я сдам тебя на запчасти…

– Не нужно на запчасти… – пролепетала Ольга. – Только не это. Я еще не отработала ресурс.

– Опять споришь? – Все тот же ворчливый голос давил.

– Будьте добры, оставьте девушку в покое, – попросил Адам вежливо. – Это я виноват. Нужно было остановить ее.

– Вы, молодой господин, не можете быть виноваты по определению. – Голос заметно смягчился. – Так и быть, по вашей просьбе второе замечание снимаю. Приятного аппетита, господин выпускник, кушайте на здоровье.

Ольга уже протягивала поднос с дымящейся тарелкой пресной овсяной каши, тонким ломтиком подсушенного хлеба и чашкой утреннего кофе – второй вариант завтрака.