Глава шестая. Испытание жизнью

Дома меня ждало сообщение от Людмилы:

«Рома, отзовись! Я хочу поговорить с тобой».

Я отозвался.

Казалось, я уже всё про тебя знаю. Мы давно переписывались с Людой, и на все вопросы я получил ответы. В этот день я понял, что знаю о тебе очень мало. Я бы, наверное, так ничего и не узнал. Но Люда мне рассказала. Не думаю, что она этого хотела. Так получилось.

В тот день Людмила ездила к тебе. Написала, что ты очень подавлена. В телефонном разговоре с мамой ты вдруг попросила похоронить тебя возле дедушки и бабушки, и чтобы там же похоронили Игоря. Мама в слёзы, давай звонить Людмиле: что это Тоня об этом заговорила? Ей так плохо? Люда бросилась к тебе. Весь вечер разговаривала с тобой, пытаясь успокоить, но разговор всё равно получился грустным. Ты сказала Людмиле, что у тебя такое состояние, будто из тебя высосали всю радость жизни. Что всё бесполезно. Ты ничего не хочешь, и пусть все оставят тебя в покое.

Ну, ничего не получается!

Не получилось с фистулой на руке. Не получилось с искусственным сосудом. Пока кровь для очистки берут через временный катетер. Он рассчитан на месяц, но у тебя стоит уже четыре месяца, и менять его не собираются. С этим катетером нельзя мыться и всё, что ты можешь себе позволить, это обтираться мокрой тряпочкой.

У тебя нет сил, и врачи не могут объяснить, в чём дело. В организме скапливается лишняя вода и доктора постоянно твердят, что надо меньше пить. А ты и так считаешь каждый глоток. Начала болеть пятка прооперированной ноги и тебе больно становиться на неё. Ты проголодалась, но не смогла дойти до холодильника и расплакалась.

«Пока я сидела у неё, успокаивала, пока ехала домой, я бодрилась, – писала Людмила. – Но только закрыла за собой дверь – и разрыдалась. Что делать? Как ей помочь?»

Чуть ли не через слово Люда вставляла грустные жёлтые рожицы, из глаз которых катились слёзы…

Я вспомнил мучивший тебя вопрос и в бессильном отчаянии написал Люде:

«За что же Тоне это наказание?»

И вот здесь, наверное, Людмила не выдержала.

Люда: «У Тони всегда была возможность вести другую жизнь. Но она выбрала эту жизнь, а вместе с ней выбрала и свою болезнь. И мы ей в этом помогли».

Я: «Ты хочешь сказать, Тоня сама себя наказала?»

Люда: «Ром, ты даже представить себе не можешь, как Тоня жила все эти годы!»

Так я узнал то, что мне не полагалось знать.

Я узнал твою историю. Узнал её такой, какой её знали только твои близкие.

Поначалу всё складывалось благополучно. Твой муж работал ювелиром, и пока существовал Советский Союз, хорошо зарабатывал. Когда я учился в институте, у вас уже была своя машина. Но потом родился Игорь. Игорёша. Почти все деньги стали уходить на лечение сына.

Рождение такого Игорёши стало для ваших родных шоком. Теперь Люде стыдно об этом вспоминать, но тогда ваша семья не приняла его. Узнав, что произошло, родители сразу постарели и изменились. Дед не хотел гулять на улице с внуком. Он стеснялся. Больного ребёнка постоянно разглядывали здоровые дети, тыкали в него пальцами. Бабушка тоже стеснялась выводить Игоря на улицу. Да и ты сама, и Люда. Когда смотрят, спрашивают – что отвечать? Тогда ведь было устойчивое мнение, что больные дети рождаются только у алкоголиков. Твоему мужу во время посиделок на работе один из подвыпивших сослуживцев вроде как в шутку сказал, что зачали, небось, ребёнка по пьяному делу. Вот он такой и получился. Наверное, так думал не он один.

Со временем все как-то примирились, что в семье по-

явился необычный ребёнок, но горький осадок остался. Ты это чувствовала и постоянно напрягалась, пытаясь вернуть сыну здоровье.

Врачи в роддоме сказали, что если будете лечить ребёнка, он поправится. Ты поверила и лечила Игоря как могла. Всё твоё время и силы уходили на сына.

За несколько лет ты объездила с ним чуть ли не весь Союз, испробовала все методы, которые были доступны. Вы не вылезали из больниц. Если не в больнице, то где-то в другом месте на лечении. Даже у знахарей побывала.

А однажды твой муж выпилил из фанеры фигуру человека с расставленными руками и ногами и к этому силуэту вы стали привязывать своего Игорёшу, чтобы руки и ноги привыкали к нормальному положению. Такая была методика. Но ничего не помогало.

Вы надеялись до тех пор, пока однажды к Игорю не пришла медсестра из того роддома, где он появился на свет. Уже что-то подозревая, вы через неё решили достать карточку на ребёнка, которая там хранилась. После неудачных родов вам эту карточку почему-то не показали. Медсестра выкрала документ из архива роддома, и из него стало понятно, что с ребёнком изначально ничего нельзя было сделать. Врачи об этом не сказали. Было воскресенье, ребёнок повернулся и запутался в пуповине. Говорят, надо было делать кесарево, но дежурного хирурга рядом не оказалось. Решили, что и так справятся. Возможно, они понимали свою вину, боялись ответственности, вот и обнадёжили вас.

К тому времени Игорю уже исполнилось десять лет.

Десять лет жить с верой, что ты можешь что-то изменить в жизни своего ребёнка… Как смириться с тем, что ничего уже нельзя исправить?

И ты продолжала лечить сына.

Надежда снова мелькнула, когда в Запорожье приехали врачи с каким-то новым методом. Они проделали что-то с нервными окончаниями Игоря и, видимо, так измучили мальчишку, что после этих лечебных процедур он стал жалостливо показывать, чтобы его больше не трогали. А ты на нервной почве заработала диабет.

Теперь ты уже лечила не только Игоря, но лечилась и сама.

Это было нелегко. Ведь Игорь не разговаривает, только ты его понимаешь. На ноги не опирается, руки ему неподвластны. Ты все эти годы была его руками и ногами. Пока муж был на работе, тебе приходилось самой поднимать его с постели, перетаскивать на диван. Одеть мальчишку – целая проблема: сначала натащить одежду на руки, на ноги… Потом пересадить в коляску и дальше весь день вместе с ним в одной связке – на кухне, в ванной, на улице. А коляска неудобная, широкая, Игорь то заваливается на бок, то сползает: своей опоры у него нет. Хорошо ещё, что вы жили в частном доме, и можно было летом оставлять ребёнка весь день на улице. Он любит погреться на солнышке.

Пока Игорь был маленький, ты справлялась, но по мере того, как сын взрослел, эти простые процедуры становились всё более трудоёмкими и изматывающими. Но ты терпела, не жаловалась, одновременно пытаясь бороться со своим недугом.

Ты была оптимисткой и все эти непростые для тебя годы держалась только на своём оптимизме. Изучила гору медицинской литературы и поначалу успешно превозмогала болезнь. Пила травяные настойки собственного приготовления, занималась дыхательной гимнастикой. При этом успевала по утрам, пока Игорь спит, сбегать к знакомой сделать маникюр и педикюр. Несмотря ни на что, ты хотела выглядеть красивой.

Тебе надо было бы каждый год ложиться в стационар, но ты не могла оставить своего Игорёшу и соглашалась на больницу только когда возникала крайняя необходимость. Если бы ты больше внимания уделяла своему здоровью, то сейчас бы не пришла к такому плачевному состоянию. Да ты, считает Люда, и сама это понимала. Но по-другому уже не могла. Вся твоя жизнь превратилась в искупление за судьбу Игоря.

Ради него ты отказалась в жизни от многих элементарных вещей. Поняв бессмысленность твоих усилий, Люда твердила тебе, что нельзя жить только жизнью сына, нельзя замыкаться в своём горе. Сколько раз и она, и твой муж буквально выгоняли тебя пройтись по магазинам или погулять с подругами. Но тебя уже было не переубедить. Час-полтора и – бегом домой. Там ведь Игорёша один без тебя.

Пытаясь недавно передать мне эсэмэску, ты вдруг поняла, что не можешь этого сделать и грустно так сказала сестре: «Люд, это как же я отстала от жизни, что даже не могу простую смс отправить?»

А потом ты устала. Жить за двоих тяжело. На гимнастику и травы сил уже не было. В ход пошли лекарства из аптеки. Силы будто кончились. И по мере того, как они убывали, нарастал страх за сына. Вдруг ты уйдёшь из жизни раньше него? Как же он будет без тебя? Кто его будет любить, заботиться о нём?

И вот во что этот многолетний страх вылился…

Первый раз ты попала в больницу прошлым летом. Только выписали – и через две неделе снова стационар. Тогда же тебе сделали первую фильтрацию почек. А однажды осенью стало так плохо, что пришлось вызвать скорую помощь. Тебя сразу определили в отделение гемодиализа.

Узнав, что почки сами не хотят работать и без диализа теперь не обойтись, ты погрузилась в депрессию. Люда часами разговаривала с тобой по телефону, чтобы отвлечь от грустных мыслей, но ты будто не слышала её: «Люд, получается, что жить мне осталось не так уж и много…» —

сказала ты однажды. Три раза в неделю по четыре-пять часов на диализе. И так до конца жизни. Сколько это можно выдержать?

Про твою сегодняшнюю ситуацию со здоровьем не знает твой муж, не знают родители. Только ты, Люда и я. Родителям рассказывать – только мучить их. Они ничем помочь не могут. Людмила попыталась рассказать твоему мужу про всё, что сейчас происходит с тобой, но он так испугался, что Люда больше с ним об этом не заговаривала.

Несколько лет назад он потерял постоянную работу, и теперь вы бедствовали. Когда случалась подработка, нужно было на кого-то оставлять ребёнка, и прежде его выручали мама или Люда. Но справиться со взрослым тридцатилетним парнем, который не может комара прогнать или почесать нос, им уже было трудно. Здесь нужна была мужская сила. Пришлось мужу отказаться и от случайного заработка.

Работы нет. Денег нет. Живёте только на пенсию Игоря и твою. Ты в больнице, состояние ухудшается. Как жить дальше?

Страшно.

Тоня, Тоня…

Твоя жизнь придавила меня так, что я не мог вздохнуть. События последних дней теперь выглядели совсем в другом свете.

Да, я знал о твоей судьбе, но знал в общих чертах. Я знал, что всё плохо, но при этом плохое не казалось отчаянно плохим. Теперь мне стало понятно и чувство безысходности, которое придушило тебя, и усталость от жизни, на которую ты жаловалась, и отчаяние, которое толкало к мыслям о смерти, и обида на весь мир за то, что с тобой так жестоко обошлись.

Мне тоже захотелось упасть на диван и разрыдаться.

За что? За что? За что?

«Пытаюсь глушить в себе все мысли, которые лезут в голову, молитвами, – писала Люда. – Все упования только на Бога. Всё в его руках».

За что?!