– Только высунулся за кладбище, а впереди как загрохочет. Из чего били, леший его разберет. И сразу взрывы пошли, скорее всего, начали детонировать боекомплекты. Видел, как покатилась по асфальту башня БМП… Ну, а спустя четверть часа прилетело звено вертушек. И давай лупить сверху.

– Вертолеты чьи?

– Думаю, украинского войска. У ополченцев-то своих вертушек нет.

– Выходит, свои по своим били?

– Леший их разберет. Да и некогда мне выяснять было. Думал, как раненых солдат разместить, чтобы салон не сильно окровенили.

С КРЕСТОМ И АВТОМАТОМ

Похоже, алый цвет сегодня самый распространенный на моей малой родине. Чуть не вступил в кровавую лужицу на асфальте, которую по периметру обсели сизые мухи. Тучились насекомые и над обрывками камуфлированного тряпья, судя по погону с четырьмя звездочками, куртки пехотного капитана.

С недобрым предчувствием подумал о Виталике: жив он или убит? Однако служивым было не до прорвавшегося через рогатки журналиста, а один из них, с багровой царапиной через всю правую щеку, порекомендовал мне валить отсюда впереди собственного визга:

– Пока только что приехавшему генералу на глаза не попался.

Воспользоваться советом я просто не смог физически. Дорога впереди и сзади перекрыта, а вдоль обочин густо лежали убитые. Хоть им сейчас и все равно, но не переступать же через бедолаг.

Прятаться от генерала тоже не имело смысла. Рано или поздно он узреет затесавшегося в камуфляжный ряд штатского с фотоаппаратом. Поэтому решил действовать напролом.

Изобразив нечто вроде строевого шага и остановившись в двух шагах от кучки военных, над которыми грозовой тучей возвышался генерал с похожими на лохматых гусениц бровями, спросил:

– Разрешите обратиться?

– Слушаю, – ответил генерал, и одна из лохматых гусениц обрела сходство с вопросительным знаком. Только лежачим.

– Учитывая сложность ситуации, на интервью с вами не надеюсь. А коль так, то прошу «добро» просто поприсутствовать. И заодно сделать несколько снимков.

– Валяйте, – буркнул генерал, и лохматая гусеница вернулась на прежнее место.

Воодушевленный высочайшим дозволом, я настолько обнаглел, что без зазрения совести прервал допрос, который вел следователь военной прокуратуры. Вообще-то, поначалу мне показалось, что эти двое, один обличьем смахивающий на новобранца, а второй постарше, с едва поместившимся в нагрудном кармане куртки деревянным крестом, просто толкуют «за жизнь» в тени подбитого броневичка. Однако ошибся и едва не был изгнан прочь поганой метлой.

– На каком основании интересуетесь капитаном Виталиком? И есть ли у вас аккредитация? – сурово спросил похожий на новобранца следователь.

– Аккредитован в этих краях еще в прошлом веке, – ответил я, стараясь придать вес каждому слову. – А нахожусь с персонального разрешения генерала. Полюбопытствуйте у него, если имеете сомнения…

– К генералу лучше не соваться, – подал голос тот, который с крестом в нагрудном кармане. – Он сейчас сильно занят. Нашему подполковнику клизму ставит. На скипидаре с рыболовными крючками.

– За какие грехи, если не военная тайна?

– С утра на блокпост налетела шайка… То ли Беса, то ли Сатаны. А может, и самого батьки Махно… Ну и вжарили, вначале из гранатометов, потом стрелковым причесали… А подпол, он в райцентре обретается, доложил наверх, что нашу располагу захватили ополченцы, и вызвал пернатых. Ну те и добавили нам с неба.

– Извините, что помешал.

– Ничего, продолжайте, – усмехнулся следователь. – Коль уполномочены самим генералом. А заодно сделаем перекур.

– Вопросов всего два: какова судьба капитана Виталика, и не кажется ли вам, что крест в нагрудном кармане и автомат на плече – вещи, исключающие друг дружку?

– Капитана вроде бы сильно поранило, его мужик на белой «Волге» в числе первых увез. Что же касается креста с автоматом, то они дополняют друг друга. Если заблудшая овца откажется внимать слову Божьему, ее приводят к повиновению при помощи хорошего дрына. Или чего другого.

– То есть жителей Донбасса вы считаете заблудшими овцами?

– Только тех, которые смотрят в сторону России.

Возвращаюсь пешком, стараясь не наступать на отстрелянные унитары, в которых ветер-низовка исполняет реквием по убиенным. Вон они, на обочинах и среди смятых гусеницами боевой машины посевов кукурузы, все до единого прикрыты одеялами, такими же короткими, как и жизнь солдата на войне.

А еще низовка пытается теребить опаленные ясеневые листья и кровавую лужицу на асфальте. Однако багровое озерцо за час с четвертью уменьшилось наполовину, и теперь не понять, что осушило его? То ли солнце, то ли виной всему сизые мухи, эти сродственницы падальщика-врана.

КОРМЧИЙ ПРОСИТ ОТГУЛ

Запланированную поездку на Саур-Могилу пришлось отложить. С утреца позвонил Вольдемар и попросил отгул:

– Руки дрожат, – объяснил он, – боюсь, разобью машину, а заодно покалечу нас с тобой.

– Никак перебрал вчера?

– Только собираюсь накатить пару-тройку стаканов. Иначе в меридиан не войду.

– Жена и теща достали? – спросил я, намекая на полузабытый скандал, который для нашего кормчего едва не закончился отсидкой за мелкое хулиганство.

Вообще-то, Вольдемар из породы покладистых мужиков, из-за забора целый день только и слышно: «Вова, нарви вишен на компот… Вова, вытряхни половики». И наконец: «Мы бы тебя покормили, но картошка еще не сварилась».

Однако если ангельскому терпению есть предел, то человеческому тем более. Собрался Вольдемар в законный выходной на речку, а дамы в один голос: «Какая рыбалка? Огород не прополот, в доме не прибрано, а у тебя развлечения на первом месте».

Короче, достали бедолагу, взбрыкнул почище норовистой лошадки. Слава богу, у дам сработал инстинкт самосохранения. Скатились в подвал, притихли за бочками, из которых запах прошлогодних солений испарился. И хотя на сей раз мужика никто ни о чем не попросил, он по собственной инициативе опустил в подвал пару одеял, буханку серого и бутылку газировки:

– Сидите, завтра вернусь, так и быть, выпущу на свободу.

– Объясни, Христа ради, что стряслось? – продолжал настаивать я. – Чтобы смог отмазаться перед шефом, если начнет спрашивать: почему отложили поездку на Саур-Могилу?

– А ты разве не слышал стрельбу на микрорайоне? Вчера, вечером?

– Какой-то шум имел место, однако значения, честно признаться, не придал. В наше время пострелушки такое же обыденное явление, как и насморк посреди гнилой зимы.

– Тогда слушай… Пошел я в автомагазин, а по пути решил пивком побаловаться.

– И?..

– Облом вышел. Укропы откуда-то налетели, три автобуса, крытые грузовики, легковушки и квадроцикл в придачу. Оцепили площадь, давай из автоматов в небо пулять. Мужиков, в том числе меня, положили мордой в асфальт, до сих пор правая бочина от берцев ноет… А рубашка там, на площади, осталась… Они рубашки со всех мужиков срывали.

– Проверяли, нет ли синюшности на плече от приклада автомата.

– Наверное. Поостерегся спрашивать… Короче, натерпелся такого, что до сих пор руки дрожат.

– Но почему рубаху оставил?

– На кой ляд она мне рваная, без рукава? Только потерял я кое-что большее, чем рубаха. Ты же знаешь, сколько мы ни ездили, я ровно дышал на укропов и на ополченцев и повода упрекнуть в сепаратизме не давал.

– А со вчерашнего похода?

– Сам догадаешься, или подсказать?

– Ладно, лечи нервы, а я по месту прошвырнусь. Все-таки уважительной причины брать отгул у меня нет.

РОЩА ПРИФРОНТОВАЯ

За впечатлениями не обязательно плыть к островам Зеленого мыса, а берёзки загородной рощи такие же обаятельные, как пинии в окрестностях Порто-Корсини, чьи стволы телесного загара беззастенчиво тискает многорукий плющ. Надо лишь приходить к ним с широко распахнутым сердцем.

О культурном происхождении рощи можно лишь догадываться. Природе хватило четверти века, чтобы размыть границы между насаждения, низвести кусты декоративной бирючины до положения беспризорников и засеять просеки боярышником.

Удовлетворившись содеянным, великая распорядительница всего растущего под луной теперь отдыхает. И попутно наслаждается соловьиным хоралом, который возвёл на музыкальный Олимп бесчисленное множество композиторов.

Завораживающе действуют соловьиные трели и на простых смертных. От их прикосновения с души сваливаются напластования обывательского дерьмеца, а сама она готова раствориться в кущах загородной рощи, где пронзительно пахнет пыльцой серебристого лоха.

Однако я бы поостерегся бездумно следовать порывам разбуженной соловьями души. Это все равно, что водить воздушного змея на линии боевого соприкосновения. Можно наступить на прыгающую мину или повредить опорно-двигательный аппарат о забытый под кустиком снарядный ящик.

Загородная роща – не исключение. Свежая колея приводит меня на позиции гаубичной батареи. Сейчас здесь пусто, как в покинутом цыганском таборе, однако еще пару-тройку дней назад в роще гремело почище, нежели на старой Муромской дороге, где Илья Муромец проводил воспитательную работу с Соловьем-разбойником.

При виде огневых вспомнил приятеля, жителя шахтёрской столицы, попросившего раздобыть десяток-другой корешков лопуха.

– А ты можешь гарантировать, – спросил я, – что вместо лечебного растения не выкопаю, скажем, противотанковую мину? И не покажется ли воякам подозрительным шастающий в прифронтовой роще с лопатой тип?

От воспоминаний отвлекли вопли сороки и человеческие голоса. На ромашковой поляне ватага мальчишек. При виде чужака умолкают. Однако в глазах ни капли страха. Такое уж поколение пошло. Никому не удивляется и ничего не боится.

– О чем спор? – интересуюсь.

– Да вот, – отвечает старший, – я им говорю, что патроны от пистолета Макарова, а они возражают, – протянул на ладони пару блестящих гильз.

– Твоя правда. Где взял, если не коммерческая тайна?

– В сорочьем гнезде. Вон оно, в куст боярышника запихнуто. Пока добрался, весь оцарапался.

– А оно того стоило?

– Интересно посмотреть.

– И что высмотрел?

– Яйца. Еще теплые. А на краешке гнезда гильзы. Нет, яйца мы не тронули, зачем они нам… А гильзы взяли. Дядь, а кто их туда забросил!

– Сорока и забросила. Как увидит что блестящее, так и тащит к себе. Мой школьный товарищ в сорочьем гнезде золотую серёжку нашел.

– Здорово!

– Я бы не сказал. Он с этой сережкой вниз сверзься, руку сломал. Так что, парни, осторожнее будьте.

«И вообще, – мысленно добавил я, – сидели бы вы лучше дома». Однако смолчал. Это еще неизвестно, что хуже – гулять в прифронтовой роще или чахнуть у монитора.

– Думаю, нам лучше перебраться подальше от гнезда, – предложил я. – Зачем сороку нервировать… Да и дождик вот-вот пустится.

– А вы? – спросил старший.

– Я, парни, на такие экскурсии без полиэтиленового дождевика не хожу.

На том и расстались. Мальчишки ушли, а я продолжал слушать вопли сороки и мелкий дождик. Птаха, наверное, обнаружила недостачу и пришла в расстройство чувств.

– Чего, глупая, горюешь? – молвил я вполголоса. – Этих гильз в округе столько валяется, что впору удивляться: как ещё живы мальчишки, да и мы тобой?

ТАЗИК НЕБЕСНОЙ БЛАГОДАТИ

Боюсь, как бы у нашего кормчего не затянулся процесс лечения стресса. Вчера вечером под аккомпанемент весеннего дождика по позициям укропов отработала батарея самоходок, на втором часу ночи на околицу прилетела ответка в виде пакета РСЗО «Град». Хорошо хоть опоенные влагой домишки горняков и яблони оказались плохой пищей для огня. Побило крыши, окна, да опрокинуло навзничь парочку опор линии электропередачи.

Впрочем, к радикальному средству накануне прибегнул не только Вольдемар. Сосед Колян выполз на улицу одним из последних.

Откровенно припухшими глазами он оглядел толпу, оборванные провода и ампутированные ветки растущих вдоль заборов вишен.

– По какому поводу собрание? – спросил явившийся к шапочному разбору Колян.

– А разве не ясно? – ответили в несколько голосов соседи. – У тебя самого окна хоть целы? Крыша не в дырах?

– Что, стреляли? – искренне удивился Колян. – А я вчера махнул полпузыря перед сном и ничегошеньки не слышал…

Счастливый человек, благодаря огненной водице сохранил нервы в целости и сохранности. Но если всякий раз предохраняться столь радикальным средством от пострелушек и лечить стресс, то есть шанс спиться задолго до окончания боевых действий.

Чтобы не маяться в ожидании, когда починят электролинию, решаю сходить в центр города, а заодно пополнить запас табака. Благо, низкое, как потолок убогой хижины, небо посветлело, и кое-где даже появились солнечные проталины.

Все же удивительные люди, мои земляки. Как только воцарилась тишина, божьими коровками облепили околоподъездные скамьи и прилавки старого рынка.

Ожил и рыбный ряд при входе. Правда, представлен он был исключительно мотоциклом с коляской, в которой поленьями возлежали толстолобики. У одного наискось разорвана спина, у другого – бок, у третьего…

– Осколками зацепило? – любопытствует ехидноглазый дедко из числа покупателей. – Говорят, снаряды так и сыпали в пруд.

– Скажешь такое, – возмутился хозяин мотоцикла, мужик в громоподобном дождевике. – Когда стреляли, а когда я товар привёз…

– Значит, «косой» добыто, – авторитетно заявил дедко. – Преступным орудием лова. А цену гнешь, будто законопослушный гражданин… Скости малость, так и быть, одного подранка возьму.

– Милость подаю лишь на паперти. Так что шлепай, пока у ветра сучки не появились.

А над рынком полный штиль. Выглядывающие из оцинкованного тазика пролески словно выкованы из металла цвета весенней лазури. Продает эту небесную благодать бабка с таким кислым лицом, что молочницы обходят ее стороной.

Однако покупатель, молодой еще парень, похоже, внешним раздражителям не подвержен.

– Сколько за букетик просишь, мамаша?

– Пятьдесят.

– Доляров, монгольских тугриков?

– Ещё чего? Наших, деревянных.

– Всё равно дорого.

– Хотела бы я поглядеть, сколько бы ты заломил. Пошла в «зелёнку» за пролесками, да чуть на тот свет не угодила… Слава богу, спину заколодило. Разгибаюсь и вижу впереди табличку, за ней – вторую. И надпись: «Заминировано». Кабы не заколодило спину, на небесах уже причёсывалась. Уж бежала, бежала… Едва сердце не лопнуло.

– Да, мины пострашнее радикулита, – согласился парень. – Ладно, мамаша, согласен. Риск – дело серьезное, оплачиваться должен сполна.

ПРОЕЗД ОПЛАЧЕН УНИЖЕНИЕМ

В тишину верится с трудом. Особенно если вглядеться в лица прохожих, на которых тревога и неуверенность обозначились серыми тенями. Поэтому, наверное, напрочь исчез из употребления полувопрос-полупривет: «Как твое ничего?» Вместо них: «Жив? Снаряд в окно твоей квартиры не заглянул случаем?.. Что же, для нашего времени уже расчудесно». Правда, задавать подобные вопросы моей знакомой, с которой я столкнулся на рынке, нет надобности. Гражданка во многих отношениях положительная, несмотря на два высших образования, очень миленькая. Одно смущает в ней, кого ни встретит, считает своим долгом исполнить духовный стриптиз. Вот и сейчас:

– Мама серьезно заболела. А как без пропуска в Мариуполь? Но всё равно, рискнула. На блокпосте укры меня, конечно, тормознули: «Давай пропуск или хотя бы телеграмму». Достаю из кошелька сотню гривен, протягиваю их тому, который мне старшим показался. А он отвечает: «Взятку беру только натурой». – «Да что ж мне, прямо на обочине отдаться?» Стою, реву. А старший и говорит: «Кому ты, старая кошелка, нужна. Топай на своих кривых куда шла». Ну ответьте, пожалуйста, это я – старая кошелка? Это у меня кривые?

Чтобы утешить знакомую, я сказал, что служивый ни черта не смыслит в женской красоте и, наверное, голубой. А вот о тазике с пролесками напрасно не упомянул, ведь на сегодня это единственная светлая частичка небесной благодати. Впрочем, и та была собрана на минном поле.

ЛОЩИНА МЕДВЕЖЬЯ

Незаменимая все-таки вещь – походный блокнот с гнездышком для шарикового карандаша. Достаточно одной фразы, чтобы во всех подробностях восстановить историю, которую на линии боевого соприкосновения поведал комбат ополченцев.

Вечером на нейтралке сработала светошумовая мина. И сразу не в заросшую боярышником безымянную лощину потянулись светлячки трассирующих пуль. С приземистого, как плохо выпеченный каравай, холма откашлялся миномет.

И пошло-поехало. Пострелушки разрастались, словно опара в дубовой квашне. По лощине били с двух сторон «Шилки», ВОГи, автоматы и прочая разношёрстная мелочь, применяемая при отражении разведывательно-диверсионных групп.

Однако ходившие рано утром в нейтральную лощину разведчики доложили, что виновником переполоха оказались не укры, а дикий кабан. Судя по отпечаткам копыт, матёрый. Весом в полтора-два центнера.

Нарушитель оставил ещё один след – густую струю, которой спозаранку завтракали мухи. Выходит, все звери без исключения, а не только косолапые, остро реагируют на испуг.

В то утро поросшая боярышником нейтральная полоса наконец обрела имя – «Лощина медвежьей болезни». Или просто – Медвежья. По крайней мере, так обозначил ее вчерашний бригадир горнопроходчиков, а ныне комбат, блиндаж которого врыт в обратный скат приземистого, как плохо выпеченный каравай, холма.

ДОРОГА ВТОРОСТЕПЕННОГО НАЗНАЧЕНИЯ

Эта дорога второстепенного назначения у водителей пользуется дурной славой. Особенно опасно закругление, где одиноко торчит пирамидальный тополь с разреженной осколками кроной.

Отсюда, с закругления, просматриваются козырьки траншей и похожие на осевшие кротовины блиндажи. Поэтому водители, Вольдемар не исключение, минуют простреливаемый участок на запредельной скорости. И, конечно, не успевают рассмотреть окрас восседающего на маковке тополя перепелятника.

– Здесь ездить, – ворчит кормчий, – приключения на пятую точку искать.

– Тормозни, пернатого красавца увековечу.

– Вояки заметят – пулю влепят. Давай уже на обратном пути сфотографируешь.

Я согласился и теперь сожалею о собственной покладистости. Впрочем, кто мог предположить, что во время нашего отсутствия фугас свалит многострадальный тополь. Осталась лишь досада на упрямого кормчего да робкая надежда, что перепелятник избежал осколков и теперь подыскивает себе новое дерево.

СИГАРЕТНЫЕ ВОРИШКИ

На моём наблюдательном пункте, откуда я слежу за пострелушками, завелся воришка. Стоит отлучиться на час-другой, как пепельница оказывается опорожненной на треть. И вдобавок кто-то приноровился размочаливать сигаретные фильтры.

Решил проследить. Подвинул письменный стол к окну, чтобы держать НП в поле зрения, и приготовился ждать.

Первым явился воробей. Вроде бы присел отдохнуть, а сам взглядом косится на пепельницу. Потом слетел вниз, подхватил окурок и шмыгнул под крышу соседского дома.

Собрался было забраться в дебри справочной литературы, однако вспомнил биолога Виктора Сиренко, который однажды сказал, что многие пернатые используют окурки для дезинфекции гнезд.

Чуть погодя прилетела лазоревка и принялась теребить окурок прямо в пепельнице.

Словом, если вам на глаза попадется обложенное по периметру окурками гнездышко, особо не удивляйтесь А заодно поразмыслите: так уж правы медики, предупреждая нас о вреде курения.

КОВЫЛЬНЫЙ ЗНОЙ