Глава 9

Ярослав

Смотрю на хрупкую фигурку в розовом пуховике, которая лезет через сугроб. Гольцман пошатывается, оступившись, и хватается за урну, чтобы удержаться. Я хмыкаю, стоя в плавно отъезжающем автобусе. Господи, какая же она неловкая. Ну как можно ее не цеплять?

Бросаю прощальный взгляд на яркое пятно в вечерних сумерках и наконец отворачиваюсь. И что за цвет для куртки – розовый? Одевается как с чужого плеча. Видно же, что ей самой все это не нравится. Снова чувствую сильный прилив раздражения. Эта девчонка меня бесит так, что суставы выкручивает. Понять причину этого я не в состоянии. Но каждый раз, когда она рядом, все нутро подрывает. Прямо не могу молчать, постоянно хочется ее уколоть побольнее.

И одежда вот эта. Взрослая девка, а одевает ее мама? Что это, инфантильность сотого левела?

Почему я решил, что это мать составляла ей гардероб? Да потому что вижу. Как видно по самым матерым ботаникам, что их бабушка воспитала. Тут не промахнешься.

Пытаюсь себя притормозить и вспоминаю, как она сегодня сказала, что ее унижали в школе. Срабатывает моментально. Досада тут же тушит мое недовольство. Я, конечно, иногда веду себя как последняя скотина, но слабых я никогда не опускал. Я и с Гольцман закусываюсь только потому, что она всегда отвечает. Противостоит мне со всей возможной отдачей. И каждый раз это доставляет мне странное удовольствие.

Выхожу через две остановки после нее и иду домой, закуривая на морозе. Электронные сигареты – просто дар современности. Все тот же никотин и никакого запаха табачного дыма. Нет, поймите меня правильно, долбаные вредные привычки – это всегда плохо. Но я курить начал лет с десяти и с тех пор никак не соскочу. А сейчас просто радуюсь, что родные до меня не докапываются из-за запаха. Сам втайне надеюсь, что скоро смогу бросить. Чисто из финансовых соображений. Не выгодно ни разу.

Так еще сформулировал про себя странно – «родные». У меня один родной человек по факту. По крайней мере, в том смысле, которым я это слово для себя наделяю.

– Дед! – уже дома кричу из коридора, скидывая ботинки.

Квартира в ответ молчит. Тревожное предчувствие тут же подкатывает к горлу, и я стараюсь совладать с эмоциями, нарочито медленно двигаясь по коридору. В дверях зала останавливаюсь. Телевизор работает, там идет очередное молодежное шоу на видеохостинге. Дед уютно пристроился в любимом кресле, прикрыв глаза. Фокусируясь взглядом на его грудной клетке, я сам перестаю дышать. А он?

– Рано еще хоронить меня, – скрипучим тоном выдает он, не поднимая век.

– Де, – облегченно выдаю я на выдохе, – я ж зову, ты чего пугаешь.

– Испугался, что я умер?

– Испугался той суммы, которую придется потратить. Знаешь, сколько сейчас место на кладбище стоит?

– Дебил ты, Ярослав, – радостно оповещает дед, потягиваясь. – Я место на кладбище давно уже купил. Мне твои копейки нафиг не сдались.

Я раздраженно качаю головой:

– Де, ну ты шутник от Бога просто. Ты ужинал?

– Конечно, тебя же не дождешься.

– Таблетки пил?

– Коньяк пил, это считается за лекарство?

– Стопудово, – подтверждаю, включаясь в его вайб, вряд ли он и в самом деле пропустил прием лекарств.

Но на всякий случай иду на кухню и проверяю его таблетницу.

– Я без сопляков разберусь, – раздается за моей спиной.

Черт, умеет же он подкрадываться.

– Я пожрать зашел.

– И много жратвы в моей таблетнице?

– Де, ну хорош язвить.

– Это тебе хорош меня контролировать.

Пропускаю мимо ушей его ядовитый тон и открываю холодильник. Наскоро делаю бутерброд с колбасой. Он-то и встает мне поперек горла, когда дед сообщает:

– Отец звонил, в выходные заедет.

Вместо ответа я долго кашляю, пытаясь протолкнуть еду по пищеводу.

– За каким хреном? – наконец спрашиваю с красными глазами, едва справившись с чертовым бутербродом.

Он пожимает плечами, опираясь о столешницу:

– Захотел сына повидать. Ну, и отца, видимо.

Остервенело жую, мечусь яростным взглядом по полу кухни. Каждый визит папы – дополнительный стресс. Никогда мы не могли найти общий язык и вряд ли когда-нибудь сможем. Будь моя воля, я бы его видел почти так же редко, как мать.

Но мы с дедом пока слишком от него зависим.

– Окей, – наконец выдавливаю из себя.

– Попробуешь без скандалов?

– Это не я каждый раз начинаю!

Дед меряет меня взглядом, поджимая и без того тонкие губы. Подтягивает на пояснице серые треники.

– Ну, сами разберетесь, – говорит он и медленно идет по коридору обратно в зал.

Конечно, шоу сами себя не посмотрят. Хотя меня, конечно, бесконечно радует контент, который предпочитает Де. Никаких новостей и тупых сериалов, только молодежные шоу. Он у меня всегда был крутым.

Оставшись один на кухне, я наконец скидываю кожанку на стул и делаю себе еще пару бутербродов. Холодильник у нас всегда забит. Отец регулярно заказывает доставку, а два раза в неделю приходит Роза, наша повар. Готовит как на роту солдат.

У нее все получается вкусно, но иногда мне чисто из принципа хочется игнорировать ее кулинарные шедевры. Пусть лучше домой заберет – сыновьям.

Утолив голод, который только раздразнил идиотский карамельный попкорн, я иду к себе. Если честно, я купил его из тупого принципа. Хотелось насладиться выражением лица этой заучки, когда она увидит эту сахарную бомбу. И, знаете, это определенно того стоило! Такой гнев, чуть пар из ушей не валил! Картинка из комиксов один в один.

Ухмыляюсь, вспоминая ее лицо. Смешной маленький нос, который она наморщила, небольшие губы, сжатые в злой гримасе. А глаза? Как там принято называть такие, оленьи? Короче, такие большие, что и на человеческие не похожи.

Я свожу брови на переносице, когда осознаю, что слишком много думаю о Гольцман. Ну, ближайший месяц придется потерпеть. Напишем эту треклятую работу, получим автомат и разбежимся. А в том, что мы получим по пятерке, я даже не сомневаюсь. Заучка скорее умрет, чем сделает все не на отлично. Черт, вот и снова я о ней.

Раздраженно стягиваю через голову толстовку и отшвыриваю ее в угол комнаты прямо на пол. Ненавижу порядок. Чувствую себя гораздо более комфортно в хаосе. Поэтому все в моей комнате вечно перевернуто буквально вверх дном.

Сажусь за ноут, проверяю заказы на таргет. То, что уже в работе, крутится. Новых нет.

После я как-то даже автоматически захожу на страничку Гольцман. Смотрю немногочисленные фотки. Она явно сама себе не нравится. Везде с одного ракурса, идеально выверенное положение головы, ножка, выставленная в сторону, руки на талии. Она делает все, чтобы казаться более худой и, на ее взгляд, привлекательной. Открываю фото, на которых она отмечена. Судя по всему, она все их отфильтровала. Кроме одной. То ли пропустила, то ли еще не успела удалить. Там круглощекая и румяная Женя смущенно смотрит в кадр с первой парты. Понятно. Теперь понятно. Черт, да даже у меня сердце щемит, когда я вижу эти огромные глаза загнанной лани, как они могли ее травить?

Нащупываю электронку в кармане джинсов. Раздраженно затягиваюсь. Вот как так выходит, что все, что касается Гольцман, неизменно меня раздражает?

Выскочка, загнанная заучка. Как оказалось, тщательно это скрывающая. Что удивительно, она при этом остается привлекательной. Черт. Что? Я реально так думаю? Не, это какой-то сбой программы. Забудем.

Захлопываю крышку ноутбука и закусываю щеки изнутри. Так, чтобы больно было. Это отрезвляет. Раздеваюсь и ложусь в постель. Прислушиваюсь к звукам квартиры. Что-то бормочет телевизор в зале. Де наверняка уже уснул, но уводить его в спальню бесполезно. Только обложит отборным матом.

Уже на грани сна я слышу, что телефон бесконечно бренчит. Раз я могу пропустить, второй, третий, но на четвертый с раздражением подрываюсь. Хватаю смартфон и читаю сообщения от Жени.

Клокоча от ярости, я откладываю телефон. В свой выходной я вообще не планировал заниматься учебой! И уж тем более не хотел встречаться с Гольцман! Самая тупая затея в мире. Но она же как маленький бульдог!

Из-за злости я никак не могу уснуть. Ворочаюсь с одного бока на другой. Агрессивными ударами взбиваю подушку. Бред. Бред!

Это все долбаная заучка! Если бы не она, я бы вообще сегодня дома не ночевал! Придумала тоже, блин, энтертейнмент – в кино любоваться на слюни и сопли. При этом задрав голову! Кто вообще в здравом уме берет билеты на четвертый ряд?

А если хотите знать мое мнение, то героям вообще дружить не следовало. Могли переспать на старте и разбежаться. А то вот это потом выяснение отношений на сорок минут – ну такая скука.

Почти не раздумывая над своими действиями, с телефона снова открываю страницу Жени и смотрю на аватарку, где она выглядит такой тощей, что, кажется, и жизни в ней нет.

Господи, помоги ее не убить.

Через час я наконец засыпаю. А проваливаясь в сон, все равно будто слышу назойливую трескотню Гольцман. В этом пограничном состоянии я смутно пытаюсь уловить то, что меня тревожит, и никак не могу. В нервных метаниях я и провожу всю ночь.

Глава 10

Ярослав

На следующий день едва открываю глаза к двенадцати. Уснул только под утро, хотя я и при лучшем раскладе не встаю раньше десяти. Первым делом беру в руки телефон, и там уже с десяток сообщений от Гольцман. Я их даже не читаю. Сначала надо хотя бы поесть. Голодный я еще более негативный, чем обычно. Проверяю соцсети и вижу, что эта заучка маячит мне и оттуда. Хорошо хоть еще не позвонила. Мертвого достанет.

Поднимаюсь, натягиваю спортивки и футболку, плетусь умываться.

– Встал? – кричит мне из своего кресла дед.

– Нет, еще лежу!

– Засранец, – вяло парирует Де, и я ухмыляюсь.

Делаю себе яичницу и завтракаю под сериал. Настроение сразу улучшается. Наверное, это тупо, что мой эмоциональный фон напрямую зависит от наполненности желудка, но вот такая я примитивная скотина. Но я радуюсь ровно до того момента, как слышу повороты ключа в замке. Подрываюсь в коридор и успеваю к дверям как раз чтобы увидеть, как отец заходит в квартиру.

Сую руки в карманы и небрежно интересуюсь:

– Стучаться не учили?

Он скидывает ботинки, даже не глядя на меня:

– Зачем, если у меня есть ключ?

– Дед, – кричу в комнату, – напомни мне дверь на защелку закрывать!

– Ярослав, давай без ругани. Хотя бы в первые пятнадцать минут. Как у вас дела?

– Все путем.

Дед с кряхтением появляется в дверях комнаты. Уверен, что он каждый раз драматизирует, он у меня бойкий, не так уж и тяжело ему дается передвижение.

– Привет, Дим.

– Привет, пап.

Они замирают, глядя друг на друга. Ну прямо как после десяти лет разлуки в сцене из второсортного сериала.

Молча разворачиваюсь и ухожу на кухню. Мою за собой посуду. Такая у нас с дедом договоренность, и я стараюсь ее не нарушать.

К их диалогу даже не прислушиваюсь. У них свои отношения, которые меня не касаются.

– Чай сделаешь? – отец заходит на кухню уверенным шагом, прямо-таки по-хозяйски, и меня это нестерпимо раздражает.

За ним маячит Де.

– А что, прям по-семейному посидим? – едко бросаю я, но кнопкой чайника все же щелкаю.

– Ярослав.

– А что? Три поколения Шмелевых. Сейчас побеседуем, обсудим насущные дела.

Отец садится за стол, широко расставляет ноги, смотрит на меня исподлобья. Отвечаю ему таким же взглядом. Выглядит он, конечно, как чувак с обложки журнала про сытую, успешную жизнь. В сером спортивном костюме умудряется смотреться дорого. Хотя почему умудряется? Костюм и правда дорогой. Видно невооруженным глазом. У него и кипенно-белые носки кричат о том, что на них потратили неоправданно много денег.

Не выдержав, отворачиваюсь и достаю кружки. Завариваю чай, а дед с неизменным звуковым сопровождением режет ягодный пирог. Едва сдерживаю смех и чуть качаю головой.

– Шо веселимся? – интересуется он тихо, специально коверкая первое слово.

– Де, ну это прям МХАТ. Школа Станиславского.

– Ярик, ну не душни.

У меня буквально отпадает челюсть. Я округляю глаза:

– Давно слово новое выучил?

– Вчера, – довольно улыбается дед, – к месту употребил?

– Да, идеально.

И тут отец спрашивает, повысив голос:

– Над чем хихикаете?

Закусываю изнутри губы и перевожу дыхание. С бряканьем ставлю заварочный чайник на стол:

– О своем. Можно?

– Не запрещаю. Просто интересно.

– Вот уж спасибо, что не запрещаешь.

Дед в этот момент толкает меня плечом и приземляет рядом с отцом пирог.

– Садитесь, воробьи.

– Почему воробьи? – интересуется отец бесстрастно.

– Ершистые такие же, – дед с оханьем опускается на стул и бросает на меня хитрый взгляд. – Ну ладно, Дим, как дела? Какие планы? Чем живешь?

Я фыркаю:

– Де, ты один вопрос выбрать не смог?

– Как хочу, так и спрашиваю.

Отец отпивает чай:

– Все хорошо. На прошлой неделе вернулись с Бали. Варя вот в садик пошла на полный день.

Все внутренности в момент замораживает, хоть чай и горячий. Дыхание становится поверхностным, едва слышным. Хотелось бы, чтобы я перестал так реагировать на каждое упоминание о новой семье отца, но пока не выходит.

– Ну классно, – я отодвигаю кружку и встаю с места, – а мне надо в душ и к однокурснице, мы проект вместе делаем.

– Проект? В субботу? – переспрашивает отец, и в его голосе сквозит такой сарказм, что меня продуло бы до соплей, если б это было возможно.

– Да, проект. И да, в субботу. Можешь у своего дружбана Льва пробить, как ты все узнаешь про мою учебу. Он же там со всеми вась-вась, а? Проект по социологии. Узнай, пап, удостоверься.

Чтобы хлопнуть дверью, мне приходится проскочить арку, ведущую из кухни в коридор, и нервным шагом зайти в ванную. Но тут уж я силы не жалею. Воду включаю почти ледяную. Сжимаю зубы, стараюсь остыть – изнутри и снаружи. Только когда меня уже колотит крупная дрожь, добавляю горячую.

Не могу об этом слышать. Варя пошла в сад. Ну зашибись, че. Варя ходит на фигурное катание, Варя учится кататься на лыжах, Варя посещает английский. В три года. Мой отец с новой женой произвели на свет киборга, не иначе.

Мою голову, а потом остервенело тру ее полотенцем. Пытаюсь втереть себе мысль о том, что никто тут не виноват. Ни я, ни он, ни Варя. Но ни черта не получается.

Ванную покидаю стремительно, не глядя в кухню. У себя в комнате быстро одеваюсь. Свободные синие джинсы, белая футболка и первая попавшаяся толстовка из шкафа. Для Гольцман сойдет. Кстати, о ней. Надо бы предупредить, что приду раньше. Или нет? Ее же это взбесит? Было бы хорошо.

Когда обуваюсь, отец все-таки выходит в коридор.

– В кроссовках будет холодно.

– Ну, значит, замерзну.

– Ярослав, я не ругаться прихожу, – говорит он упавшим тоном, – хочу пообщаться. Вы для меня важные люди.

– Были бы важные, не ушел бы, – выпрямляясь, напряженным голосом отчеканиваю я.

Знаю, что это неправильно. Жизнь разная, не только черная и белая, я это уже уяснил, особенно когда мать ушла. Но я совсем…совсем не могу сладить со своей злостью из-за того, что и он нас бросил.

– Яр, – говорит отец тихо, и я отмечаю, как безжизненно висят его руки вдоль тела.

– Пап, без обид, – я наконец смягчаюсь, – реально надо идти. Ну хочешь, у Льва проверь. Действительно надо делать проект. Не скучайте.

Не дожидаясь ответа, ухожу.