Я убираю в сумку пенал и только тут понимаю, на что в действительности согласилась. Три свидания с Долиным! Зачем? Мы хорошо дружим, и, хоть я уверена в нем и наших отношениях, провоцировать его как-то нечестно. Могу ли я сказать ему об этом? Или это испортит эксперимент?
Застываю, задумавшись. Что важнее? Наша дружба или мой проект? Чувствую неприятное и какое-то липкое беспокойство. Честно ли так поступить с другом? И что вообще подразумевают под собой эти три свидания? Мы и так проводим много времени вместе. Ходим в кино или зависаем где-нибудь в кафе.
Принимаю решение ничего не делать до завтра. Может быть, Шмелев вообще передумает, я почти уверена, что он непостоянный. Сам не захочет заводить дружбу с девушкой. Для него это вообще противоестественно, судя по тому, что я слышала. Девочки в колледже обсуждают его на каждом углу. В туалетах, в столовой, в коридорах.
В кабинет заглядывает Алина:
– Жень, идешь?
– Да, – отмираю я.
Как робот следую за подругой, и мы спускаемся в столовую. Там я беру кофе и больше ничего. Склоняюсь над кружкой и дышу. Пахнет очень вкусно. И не только мой напиток. Здесь пахнет едой отовсюду. Аромат висит в воздухе и настойчиво тянется ко мне с соседних столов. Но мне есть нельзя. Пью кофе в надежде, что он обманет мой пустой желудок. Ничего, потерплю. А дома уже сделаю себе салат, без тонны масла, как тут в столовке привыкли.
– Жень, ты снова не голодная? – спрашивает Алина, уплетая пирожок с картошкой.
– Не голодная, – подтверждаю я, с трудом сдерживая слюноотделение.
Ничего, стерпится. Зато сила воли вырастет офигеть какая. Но я все же тоскливо провожаю взглядом очередной кусок пирожка, который исчезает во рту моей подруги, непозволительно стройной для такого аппетита. Отвернуться, не думать, переключиться.
Делаю глоток кофе.
– Так что вы там со Шмелевым? Договорились? – интересуется Алина с набитым ртом.
Я морщусь, но вовсе не от отвращения:
– Харитонова, блин, ты бы хоть прожевала, не разобрать, что ты там говоришь.
– Разобрались со Шмелевым? – повторяет она уже отчетливее.
Я же снова прихожу в нервное возбуждение:
– А как с ним разберешься?! Придумал какое-то идиотское правило, на которое я сдуру согласилась.
– Какое?
– Ну, вроде как я должна сходить на три свидания с Антоном, а Яр должен три недели пытаться подружиться с девушкой, – уныло поясняю я.
Верчу кружку, наблюдая, как ручка описывает ровный круг.
Подруга же приходит в полный восторг:
– Да ладно?! Это же круто! Я давно говорю, что вам с Долиным надо быть вместе!
Я подавленно молчу. В другой ситуации я бы уже принялась горячо доказывать, что мы с Антоном только друзья. Но сейчас на это нет никаких сил. Я просто снова подношу кружку к губам. И наблюдаю, как в столовую заходит Шмелев, вызывая шепот своих поклонниц. Обвожу взглядом помещение и вижу, что подавляющее большинство девчонок склоняют головы ближе друг к другу, чтобы поделиться эмоциями, стреляют глазами в его сторону. Что за идиотский природный магнетизм!
Раздражаюсь еще больше из-за того, что понимаю – я сейчас пялюсь на него точно так же, как и все остальные. Ну уж нет! Сердито отворачиваюсь.
А ведь в нашем колледже хватает парней. Правда, симпатичных не так уж и много, вот Ярику и достается такое внимание.
– Привет, малышка! – Долин чмокает меня в щеку и приземляется на соседний стул. – Алина, мое почтение.
– Ты только приехал? – удивленно выкатываю глаза.
Он лучезарно улыбается и пожимает плечами. Щелкает пальцем по моей кружке:
– Опять двигаешься на своем топливе?
– Мое топливо – это знания, Антон, – назидательно говорю я.
Он фыркает и громко смеется:
– Ну да, ну да. Как дела, девчат? Чего такие хмурые?
– Это ты слишком веселый.
Алина же со свойственной ей простотой выдает правду:
– Женька со Шмелевым поцапалась на социологии.
– А это что, новость? Малышка, не в первый же раз, ты чего загрустила? – он внимательно всматривается в мое лицо, а я неловко прячу глаза.
– Да им дали проект совместный.
Господи, замолчит она или нет?! В панике я перебиваю:
– Не важно! Не важно. Просто он меня взбесил, как обычно, вот и все.
Почему-то мне не хочется признаваться Антону, на что я согласилась. Даже если завтра мы спокойно поговорим со Шмелевым и отменим эту идиотскую затею, все равно будет ощущение, что я поступила как-то неправильно. Но почему? Я же наоборот говорила о том, что с Долиным у нас крепкая дружба.
Ладно, разберусь с этим позже.
Поэтому перевожу тему:
– Доля, а ты чего приехал? Ради одной пары? Уж прогуливал бы до конца.
– Так сегодня репетиция.
– Ой, а я пропустила, скоро КВН? – Алина облизывает масляные пальцы и берется за кусок пиццы.
Сглатываю слюну и пытаюсь вслушаться в ответ Антона. Рассеянно переспрашиваю:
– Когда?
– Жень, что со слухом? – Доля фыркает, разваливается на стуле и улыбается. – Перед праздниками, в пятницу на следующей неделе.
– Значит, ты учиться до пятницы не собираешься? – сварливо интересуюсь я.
– Ой, бабуль, расслабься.
– Ты бы хоть на первые пары приезжал.
– Жень, все, хорош, – Антон привычно осаживает меня.
Он подбирает с тарелки Алины корку от пиццы и с аппетитом вгрызается в нее.
– Фу, Долин! – кричу я.
Подруга смеется:
– Чего фу? Я ж ее не облизывала.
– Ну да, – подтверждает Доля, пережевывая тесто, – да и вообще это кощунство – оставлять самое вкусное.
Смотрю, как он сосредоточенно ест, и думаю, что Антон, конечно, тоже симпатичный. Не так очевидно красив, как Шмелев, но совершенно точно привлекательный. Тут же злюсь на себя, что сравнила его с придурком Яриком, но уже не могу остановиться. Думаю, что Долин более приятный, все время на позитиве, но не с издевательской ухмылкой, а с лучезарной улыбкой. Он кавээнщик – открытый, смешливый, общительный. Светлый ежик волос, зеленые глаза. И почему он мне не нравится?
Тут же внутренне вспыхиваю. Дожили. Из-за идиотского проекта я, кажется, уже свернула не туда. Нельзя так придирчиво разглядывать друга и выискивать причины, по которым он тебе только друг, понимаете? Идиотизм.
К счастью, Долин смотрит на часы и подрывается с места:
– Ладно, девчат, я побежал. Жень, не расстраивайся из-за Ярика, прими как данность, что вы с ним как кошка с собакой, и не обращай внимания.
Проходя сзади, он мягко толкает меня в затылок и задорно улыбается, когда я возмущенно оборачиваюсь.
– Малышка, не грусти! – кричит он мне уже в дверях столовой.
А я ловлю взгляд Ярика, который ухмыляется со вполне ясным посылом. Кривлюсь и еле удерживаюсь от того, чтобы показать ему неприличный жест.
Внутри все кипит от возмущения. Прямо чувствую где-то в недрах своего тела пузырьки гнева, которые поднимаются вверх и заставляют подпрыгивать крышку моего воображаемого чайника. В этот момент я решаю утереть Шмелеву нос. Он слишком самодовольный! Назло ему схожу на три свидания с Долиным! Только дурак может подумать, что между нами может быть что-то, кроме дружбы. Я докажу Яру, что он не прав. А вот когда он будет пытаться завести дружбу с девушкой, я уж от души покуражусь.
Когда захожу домой, там ожидаемо никого нет. Папа в командировке, мама на работе. А она так рано вообще никогда не возвращается. В коридор выходит мой рыжий кот.
– Привет, Рекс, – шепчу я и присаживаюсь, чтобы погладить животное.
Он довольно урчит. Не уверена, что это радость по случаю моего возвращения, Рекс просто знает, что скоро его накормят.
Я раздеваюсь – куртку на вешалку, ботильоны на полку, сумку отношу в комнату. Там я переодеваюсь в домашний костюм. Перед зеркалом задираю мягкую свободную кофту и придирчиво разглядываю фигуру. Хоть Шмелев сказал, что я тощая, я прекрасно вижу, что это не так, я не слепая. Просто он утрирует, как и всегда. Живот плоский, и я даже вижу очертания пресса, но мне бы хотелось быть более сухой. Идеальной, понимаете? У меня все должно быть идеально.
Иду на кухню, мою руки и распахиваю холодильник. Желудок реагирует радостным урчанием. Ничего, дорогой, сейчас. Достаю овощи, режу помидоры, огурцы, листья салата и редис. Заправляю все это бальзамическим уксусом. Он гораздо менее калорийный, чем масло. Наливаю себе воды с лимоном из графина. И наконец сажусь за стол.
Это моя любимая часть дня. Когда учеба заканчивается, у меня есть законный перерыв на отдых и еду и время побыть наедине с собой. В этот момент я по-настоящему расслабляюсь. Смакуя салат, я прикрываю глаза, делаю глубокий вдох и прислушиваюсь. Ничего. И мне это нравится. Обожаю тишину квартиры. Я никогда не ем под фильм или сериал, это не самая полезная привычка. А я стараюсь, чтобы все было правильно.
Открываю глаза и смотрю в окно. Все серо. Вроде бы весна должна пробуждать природу, но пока март только нагоняет тоску. Блекло, безжизненно, тускло – вот как выглядит мир из моего окна. Салат в моей тарелке – и тот гораздо более красочный.
Когда заканчиваю, сразу загружаю посудомойку, так меня приучила мама. Она ненавидит, когда в раковине стоит грязная посуда. Говорит, это сразу создает ощущение бардака.
Иду в комнату и сажусь за стол. Достаю ежедневник и отмечаю галочками дела, которые сегодня сделала. Проверяю записи на завтрашний день, нехотя добавляю туда встречу со Шмелевым, будь он неладен. Открываю часть, разлинованную точками, и заполняю строки, особо не думая. Это привычка, которая очень хорошо разгружает голову. Я просто излагаю все, что приходит на ум. В основном эмоции от прошедшего дня, но фишка в том, чтобы писать не думая. Я делаю это уже на автомате и потом зачастую даже не перечитываю.
Сажусь за уроки. Обстоятельно и не торопясь выполняю задания. Мой отдельный вид медитации. Забываю обо всем, когда погружаюсь в учебу, и очень люблю это ощущение. Потому что для меня это – безопасное пространство. Тут я все знаю. А что не знаю – с тем легко могу справиться.
Даже не замечаю, как на улице темнеет. В замке ворочается ключ. Отодвигаюсь вместе со стулом и растерянно моргаю – разве уже так поздно?
Иду в коридор. Там мама вешает полушубок в шкаф:
– Привет, зайка.
– Привет. Как день?
– Неожиданно легко, – она убирает сапоги в обувницу, – вот получилось пораньше уйти.
Я машинально смотрю на часы. Девять вечера. Мама перед зеркалом поправляет макияж. В этом она вся. Даже дома она должна выглядеть на все сто.
– Приготовить тебе что-нибудь? – интересуюсь я.
– Нет, зайка, я поела на встрече. Как в колледже?
– Все хорошо, – говорю я и потом вдруг добавляю, не успев прикусить язык, – проект дали по социологии, препод обещал автомат.
– Социолог? Он же не ставит автоматы, – морщится мама, припоминая, и идет к себе в спальню. Я бреду за ней.
– А нам решил поставить.
– Кому это вам?
Черт. Надо было вообще молчать. Так всегда – выболтаю ей сначала что-то, а потом жалею.
– Мне и еще одному парню из группы.
– Какому?
– Мам.
– Что? Нормальный вопрос. Отличник? Вниз тебя не потянет?
– Мам!
– Просто хочу, чтобы ты получила автомат, что такого?
Я смотрю, как она меняет брючный костюм на легкий домашний халатик. Моя мама очень красивая. И фигура у нее что надо. Хотя она никогда не придерживается какой-то особенной диеты. Жалко, что я этого прикола не унаследовала.
– Я получу.
– Вот и чудненько, – она целует меня в щеку, проходя мимо, и ее светлые волосы щекочут мне нос.
– Вот и чудненько, – повторяю я, оставшись в комнате одна.
Щелкаю выключателем, и помещение погружается во тьму. Я же остаюсь в смятении. Стандартная эмоция при общении с мамой. Она вроде бы участливая и заботливая, но во всем чувствуется неуловимая железная хватка юриста. Профдеформация. Или характер. Черт ее знает.
– Жень! – кричит мама с кухни. – Я же говорила тебе ставить тарелки в низ посудомойки!
Я вздыхаю и иду к ней:
– Да, мам, извини, но она же полупустая, какая разница?
– Такая разница, что есть правила, и их придумали не просто так.
– Да какие правила, мам? Это же ты сама и придумала.
– Ты видишь вот эти штырьки? – она надавливает мне на плечо, заставляя нагнуться. – Они тут не без причины. А специально для тарелок. И где? Внизу.
Я закатываю глаза и молча переставляю посуду так, как ей нужно. Разгибаясь, смотрю на маму, которая уже безмятежно наполняет свой бокал вином. Оно холодное, и стекло сразу запотевает. Мама снова выглядит, как белокурый ангел, особенно в своем молочном шелковом халате.
– Так что там с проектом?
– Ничего, – бормочу я, растеряв все воодушевление.
– А какая тема?
– Дружба.
– Что, без конкретики?
– Мам, – я уже откровенно нервничаю, – какая разница? Мой же проект. Я сделаю.
– Но ты же в нем не одна, – напирает она.
– Надо будет, сделаю одна! – рявкаю я. – Спокойной ночи!
О проекте
О подписке