Глава 2

Не помню, как прошла ночь. Утром приехал папа и повез меня в больницу. Я, как могла, держала себя в руках и старательно избегала сочувствующих взглядов отца. Я чувствовала себя словно виноватой и за свою внезапную болезнь, и за неудавшуюся семейную жизнь…

Где-то там, в другом измерении, остались заботливая мама, мой единственный сын и непутевый муж. Впереди новая, неведомая мне ранее борьба, битва за собственную жизнь, за право находиться рядом со своими близкими.

Чувствовала я себя паршиво. Сильно кружилась голова, подташнивало, я вся обливалась потом. К тому же еще жара в тридцать с лишним градусов. Июнь. Кто-то рванул на Кипр, кто-то в Сочи, а кто-то загорает на даче в ближайшем Подмосковье, и только я, словно маленькая девочка, иду за ручку с отцом и стараюсь из последних сил не потерять сознание.

Я украдкой взглянула на отца, и сердце мое сжалось от жалости. Мне показалось, что он состарился лет на десять. Лицо осунулось, седые виски стали еще белее. Болезнь не щадит ни того, кто болеет, ни его близких.

В больнице нам пришлось долго ждать своей очереди в приемный покой в душном, неприятно пахнущем коридоре. Уставшие больные люди стояли, опираясь о стену, некоторые садились прямо на пол, кто-то постанывал от боли. В очереди были пожилые, молодые и совсем юные. Мы все были обречены, но очень хотели жить и, как утопающие, хватались за соломинку, надеясь на современную медицину и Бога.

Отец тяжело вздохнул. Наши взгляды встретились, и я увидела в его глазах слезы. Он заговорил о себе, о матери, о том, как сильно они меня любят. Он говорил и незаметно вытирал влажные глаза. Я слушала как завороженная и даже не пыталась его перебить.

Я поняла, что просто обязана выкарабкаться. Ради своих близких. И еще я осознала, что пронесу этот разговор через годы и каждый раз с содроганием сердца буду вспоминать слова отца, которые вселили в меня надежду и веру.

Подошла моя очередь. Меня позвали, и я попрощалась с отцом. Врач попросил меня лечь на кушетку и стал осматривать распухшие лимфатические узлы. Я увидела недоуменно растерянное выражение на его лице, и меня охватил панический ужас. Скоро вокруг меня собрался кружок медиков. Они громко спорили, размахивали руками, и из всего этого я поняла, что шансов у меня не осталось. Мне захотелось крикнуть, что я еще живая, всё слышу и чувствую, что это очень жестоко, но силы оставили меня.

Очнулась я в палате. Я ничего не соображала.

– Не переживай, все будет нормально, – сказал кто-то рядом.

Я повернула голову. На соседней кровати лежала девушка.

– Вы это мне?

– Конечно, а кому же еще? Кроме меня и вас, тут никого нет. Палата двухместная. Тут только поначалу тяжело, а потом привыкаешь. Давай перейдем на «ты». – Девушка нервно улыбнулась. – При нашей болезни лучше не думать о тонкостях этикета. Тебя как зовут?

– Вика. Виктория…

– Красивое имя. Виктория – значит победа. А меня – Мила. Я тут уже целый месяц лежу.

– А что с тобой? – робко спросила я.

– Рак молочной железы. – Мила помолчала. – Самое страшное уже позади. Опухоль вовремя вырезали.

– Ты думаешь, у меня тоже есть шанс?

– Конечно. Иначе бы тебя сюда не положили. Шанс есть у всех, даже у обреченных больных. Держи себя в руках и не раскисай, – потребовала она. – Тут главное – иметь деньги. Есть бабки – будут лечить. Нет – сдохнешь, как муха.

– И много нужно денег?

– Много. Рак еще толком не изучен, поэтому покупаешь сначала один препарат, если он не подходит, покупаешь другой, пока не наткнешься на тот, который тебе действительно нужен. Ты замужем? – неожиданно спросила она.

– Вроде бы да…

– А почему «вроде бы»?

– Мне кажется, муж от меня отказался…

Мила прикусила нижнюю губу и уставилась в потолок. Потом резко приподнялась и ударила кулаком о стенку.

– Суки! Господи, какие же они суки!

– Кто?

– Мужики, кто ж еще! Тут полбольницы сплошные брошенки! Сволочи, разыгрывают из себя невесть что, а сами – обыкновенные, жалкие и ничтожные гады! Будь моя воля, я бы их всех перестреляла! А еще бы повыдирала их вонючие яйца…

– Тебя тоже бросили?

– Меня нет. Я не замужем. Правда, есть у меня один крендель на примете. Хороший такой крендель, навороченный. Мой начальник.

– Твой босс?

– Да, а что тебя так удивляет? Он у меня бандит высшей категории. Умопомрачительный костюм, золотая цепь с собачий ошейник, тачка за сто тысяч долларов, самый настоящий замок в пригороде, квартира на Кутузовском… Если бы ты только знала, как мне нравится весь этот антураж!

– Наверное, он у тебя очень красивый?

– Он не красавец, зато жизнь ведет роскошную: дорогие рестораны, зарубежные курорты, дамы.

– Дамы? И ты не ревнуешь?

– Ревнуют те, у кого комплекс неполноценности, а я самодостаточная женщина.

– Ты работаешь секретаршей?

– Нет. Секретаршей я бы не выдержала и суток. Я телохранитель. Охраняю своего босса и получаю за это очень неплохие деньги.

– Ты шутишь? – не поверила я своим ушам.

– Разве я похожа на шутницу? Девушки-телохранители уже давно вошли в моду. Ты только представь себе такую картинку: в сверхнавороченный ресторан заходит до ужаса неформальный мужик, а рядом с ним – молодая красивая женщина. Все удивляются: такой известный человек и без охраны… Принимают меня за любовницу. И тут появляется кто-то из его врагов, даже не подозревая, что я профессиональный телохранитель. Реакция у меня – что надо. В момент нападающий окажется обезоружен, а может быть, даже и обезображен. Я в совершенстве владею боевыми искусствами и метко стреляю. У меня есть разрешение на ношение оружия.

– И ты не боишься?

– Нет. Это же моя работа.

– А если нагрянет целая кодла, да еще с автоматами?

– Тогда у меня другая задача: прикрыть патрона собой, довести до безопасного места и вызвать ментов. У меня есть телефон купленного начальника милиции. Начнут стрелять – я должна отстреливаться, пока тот с командой не явится. У шефа тоже пушка есть, и стреляет он не хуже меня. Правда, нападений пока не было. Шеф очень боится за свою жизнь, поэтому я у него не одна. Часто с нами идет парочка здоровенных костоломов.

– Вот это работенка! Тебя же могут убить в любой момент…

– А куда мне деваться, если я ничего другого делать не умею? Работа рискованная, не спорю, но кто не рискует, тот не пьет дорогого шампанского. Женщины-телохранители сейчас в цене. Понимаешь, все обращают свое внимание на двух шкафообразных мужиков и не берут меня в расчет. Я сплю со своим шефом и надеюсь выйти за него замуж. Поэтому и охраняю его с тройным рвением. Если с замужеством не выйдет, скоплю деньжат и открою свою школу для девушек-телохранителей. Сейчас таких школ больше, чем бандитов. Правда, ничему дельному там не научат, бестолковщина одна.

– А если ты выйдешь замуж за своего шефа, разве сможешь его охранять? Тогда тебе самой понадобится телохранитель.

– Так это же здорово. Бизнес-леди тоже пользуются нашими услугами. Кому придет в голову, что одна из двух подруг – профессионал-телохранитель.

Мила замолчала и застонала.

– Ты что?

– Грудь болит. Вернее, то, что от нее осталось.

– И что, много вырезали?

– Немного, но ощущения не из приятных.

Скоро мне пришлось убедиться в этом. Биопсия еще раз подтвердила диагноз, и я согласилась на операцию.

Помню, как долго и тяжело отходила от наркоза. Потом мне назначили химиотерапию. Я все ждала и ждала Андрея, но он так и не пришел. Видно, уехал на свою Чусовую. Я тяжело переносила физическую и особенно душевную боль. В эти страшные дни меня поддерживала только Мила.

Однажды дверь в палату широко распахнулась, и к нам вломились два огромных мордоворота. За ними следовал тип не менее устрашающего вида, в дорогом костюме и ботинках из настоящей крокодиловой кожи.

Я сразу догадалась, что пожаловал не кто иной, как шеф моей новой знакомой. Один из мордоворотов встал у окна, другой замер у входа. Шеф поставил на тумбочку роскошную корзину ярко-красных роз и расплылся в улыбке. Мила слегка приподнялась и улыбнулась в ответ:

– Марат Владимирович, очень рада вас видеть. Спасибо, что не забываете меня.

– Да разве тебя можно забыть! – Шеф сверкнул недобрым взглядом на меня и присел на краешек кровати. – Как самочувствие? Готовишься к выписке?

– До выписки еще далеко, но я не теряю оптимизма, верю – все будет хорошо.

– Это правильно. Оптимизм в наше время – самое главное. У тебя появился румянец. Я смотрю, новая соседка появилась, – заметил он, окинув меня заинтересованным взглядом.

Я слегка заерзала на кровати и испуганно опустила глаза. Раньше мне не приходилось видеть королей криминального бизнеса, тем более так близко.

– Это Виктория, – сказала Мила. – Совсем недавно ей сделали операцию.

Шеф сочувственно вздохнул и пробурчал под нос:

– Диагноз не спрашиваю. В этом мрачном заведении диагноз у всех один.

Минут через десять шеф Милы вежливо попрощался и удалился вместе со своими гренадерами. Мила уткнулась в подушку и расплакалась. Я с трудом встала с кровати и подошла к ней.

– Ты что? Ты же так хорошо держалась… – погладила я ее по голове. – Посмотри, какие роскошные цветы он тебе принес. Сразу видно, что он к тебе неравнодушен.

– Да ни хрена он обо мне не заботится! Пришел ко мне из жалости! – Соседка заревела еще громче.

– А разве у таких бывает чувство жалости? Мне кажется, что оно им вообще незнакомо…

Мила подняла голову и растерянно посмотрела на меня.

– Он пришел, чтобы дать мне понять, что больше не нуждается в моих услугах. Понимаешь, не нуждается, и все. Ни в охранных, ни в сексуальных. Скорее всего, он уже успел меня уволить и взять на мое место другую. Возможно, она не так красива, как я, но она здорова… Только в этой гребаной больнице начинаешь понимать, что красота не самое главное. Самое главное – здоровье.

Неожиданно на пороге нашей палаты появился ослепительно красивый мужчина, похожий на зарубежного киноактера. Его белоснежный костюм был безупречен. Казалось, незнакомец просто ошибся адресом, перепутал нашу больницу с каким-нибудь дорогим рестораном, где должен состояться грандиозный банкет. Шагнув в палату, он вдруг уронил на пол букет свежих роз и уставился на нас.

– Простите… А где мой сын? Он, что, умер?

Заметив, как бледность заливает его лицо, я не смогла произнести ни слова.

– Он жив, – торопливо привстала Мила. – Вы просто перепутали палату. Ваш мальчик лежит точно в такой же палате, только в другом крыле. Больница построена в виде круглой башни, поэтому тут легко запутаться.

– Костя жив? – Мужчина смотрел на Милу так умоляюще, что нам с ней стало не по себе.

– Конечно… – твердо сказала Мила.

Мужчина наклонился и трясущимися руками собрал цветы.

– Извините, ради бога, – пробормотал он и вышел.

– Сразу видно, породистый мужичок. Богачи все породистые, даже если и родословной никакой нет. У него тут сын лежит. Совсем молоденький, лет двадцати, не больше. Поговаривают, что протянет немного.

– Он должен умереть?

– К сожалению. Рак крови. Он уже, бедный, весь высох… Прямо труп.

– Вот горе-то какое, – вздохнула я и закрыла глаза.

Представилось детство и ласковая мама, аккуратно расчесывающая мои волосы. Даже страшно подумать, что от химиотерапии волосы поредеют за считаные дни…

Я испытывала комплекс вины перед родителями за свою болезнь, за неустроенность. Они прожили вместе около тридцати лет и смогли сохранить тепло семейного очага. Все эти годы я чувствовала огромную родительскую любовь и заботу. Мне хотелось сделать для них что-то приятное, как-то отблагодарить за любовь и поддержку. Я стала мечтать, что, когда выкарабкаюсь, обязательно заработаю денег и куплю дом где-нибудь на берегу Черного моря. Мама и папа будут отдыхать там целый год и наслаждаться красотами Крыма. А я буду смотреть, как они купаются, и украдкой вытирать слезы радости. Я просто как живой увидела этот домик. Каменистые ступеньки спускались к самому морю. Дом будет просто утопать в зелени – самый настоящий райский уголок. Во дворе станет шнырять моя любимая собака Зоська и лаять на соседских котов. Сын будет кататься на водном мотоцикле и весело махать мне рукой…

Все это будет, все это обязательно будет. Только сначала нужно выкарабкаться, сначала нужно выжить…