Лучше, чем когда либо, я поняла ценность полной семьи.

«Ох, как бы Олежек, мой любимый дорогой, сейчас бы все уладил!»

Пришлось включить режим бензопилы. Шумно и занудно нравоучала я детей в заранее закупоренной спаленке. Высосав из детей и извергнув из себя жизненные силы мы уснули, последнее, что я запомнила надолго и по сей день удивляюсь этому, была фраза оброненная сквозь сон Тимошкой: «И родили они ещё себе девочку».

Мама -Няма, папа – Тяпа

Тимошка рос тихим, измученным аллергией ребенком. От своего старшего брата он отличался сильно. Антон физически был много крепче. Широкие плечи и грудная клетка, привлекли внимание тренера по плаванию. Его взяли с легкостью в школу олимпийского резерва, где он нехотя, вполсилы проплавал до второго взрослого разряда и бросил секцию с облегчением.

Естествознание – вот к чему он имел большую тягу. Кружок юннатов пришёлся Антону по душе. Он самозабвенно в любых погодных условиях считал и кольцевал птиц.

Тимошку ни в какой спорт не записывали из-за проблемы с кожей. Потеть нельзя, хлорка вредна. Весной никуда не выйти: береза цветет. Как сам Тимофей выражался: «Стоит на страже у подъезда».

С раннего детства заметили мы, что Тим имеет склонность поэтизировать.

На качелях раскачиваю его, а он папу увидел, возвращающегося с работы, и сообщает мне короткими совсем рифмами, но для годовалого возраста увесистыми: «мама – Няма, папа – Тяпа!»

В искусство его надо, решили. Согласился. На гитару рано-рано отправили. Попотел пару лет, да и охладел. «Я говорит, как деда Толя на баяне хотел играть, а вам надо было гитару дедушки Саши пристроить.» И правда, как дедушки не стало, гитара осиротела. А на баяне Анатолий Степанович играл каждый день, осваивая всё новые и новые произведения.

Пятилетку в музыкальной школе заставили Тима закончить для корочки, да и, чтобы дело довести до конца.

Тут же, племянник Григорий, без музыкального образования фигуристый инструмент перехватил. Сидит с гитарой, осваивает без устали. И заставлять не надо.

Через пару недель и Тимошка соскучился по струнам:«Привезите мне её, пожалуйста, обратно».

Как поймешь эту молодеж?!

Тим рано математику полюбил. Хотя успехи появились только к средней школе.

К Антошке она не прилипала ни с чьей подачи. Даже папин талант артистично, с сочными выражениями обучать не помогал. Хорошо считал Тоша только ворон за окном. Так нам его первая учительница сказала. И наблюдения её оказались небеспочвенными, если не сказать пророческими. Так отрицательная чёрточка стартующего ученика может оказаться полезной для досуга и образования в будущем.

Тимофей сядет, бывало, в уголочке с линейкой и меряет не знаю что, числа называет. Хотя, дядя его – математик, увидел в нем явного гуманитария.

Мой брат Андрей свою дочку считать учил с рождения. На улице, в подъезде, в машине: они всегда были погружены в какие-то подсчеты. Не зря, как оказалось. На Мехмат МГУ им. Ломоносова Мария поступила с большим запасом в баллах.

Видя Тима, Андрей сразу предлагал подсчитать ему, сколько на столе яблок или кусков… На фоне дочери Маши, наш отпрыск оказался запущенным. Брат решил поучить его часок. Сгреб десять конфет со стола и ушел с ним в уединенную комнату.

Вернулись на радостях. Разложили сласти перед собой. И по команде сосчитай, сколько их, Тимошка десять раз ткнул в одну и туже конфету и назвал число восемь, так как некоторые цифры совсем им не произносились.

Но любовь к арифметике в нём жила. Она просто была поэтическая. Если Тим вычитал, он со скорбью сострадал уменьшаемому и шептал: « Ах, бедненькая!»

Тумблерочек в голове переключился неожиданно. В четвёртом классе он отлично сдал математику и его взяли в инженерный класс.

В спорте наш поэт тоже те отстал. Заболел футболом. Не без родительской помощи, конечно. Папа на выходных после закрытия дачного сезона выводил детей на стадион. Они бегали на время, подтягивались и шли играть в футбол. Я вообще считаю, что семейный спорт самый правильный, самый оздоравливающий. Его преимущество еще и в том, что он разнообразный. Коньки, лыжи – зимой; плавание, пляжный волейбол – летом; велоспорт, ролики, бег – осенью, весной.

Тимофей сам записался в футбольную секцию. Бегал на занятия в тоненьких кроссовках, без куртки. В ужас приходила не только мама, но и соседи. Стали делиться теплыми вещами, а муж жуть как этого не любил. Упрашивали одеть зимние ботинки, хотя бы, когда ехал в музыкалку – бесполезно! Близость общеобразовательной школы совсем растормозила доморощенного моржа. Пока снег не валил обильно, так и бегал в рубашке. И ведь закалился: и организм и характер у этого организма.

Как педиатр теперь могу сказать, что закалка на аллергиков действует фантастически. С положительным эффектом!

Не предсказуема эта молодеж ни для мамы – Нямы, ни для папы -Тяпы.

Из темноты в президенты

На нашем дачном участке, при его покупке, кроме могучих сосен и берез с осинами стояла малюсенькая полуразвалившаяся коморка. Её привезли сюда для прежнего хозяина из рыболовного хозяйства. В ней имелось маленькое деревянное окошечко для выдачи путевок рыбакам. Когда-то мужички с уловом подходили к окну, рыбу забирали, взвешивали и возвращали после оплаты. До нас сохранились, написанные простым карандашом столбики сложения и умножения.

Мне она какое-то время служила кухонькой, детям – для игры в магазин или, что маме больше нравилось, в ресторан.

Напротив него стояла самодельная столешница на ногах – пнях. Мама повар накладывала кашу или разливала суп. Подавала в окошко. Малышня принимала тарелки и усаживалась под сосной.

В первый же заезд фанерный домик попал в статью «под снос». Когда вскрыли его, на нас вывалились сокровища дефицитных девяностых. А также сильно заплесневелые книги. Классиков мы прежде чем жечь, читали у костра. Крупные ненужные вещи вывозили на свалку. Нашёлся и полезный инвентарь: лопаты, лом, молоток…Решили каморку подчинить и оставить как временное убежище.

У неё еще имелось таинственное подполье. Временами от туда кто-то выползал, выпрыгивал или того жутче выбегал.

Первая встреча с обитателем подпола произошла сразу после приобретения участка. Муж менял полусгнившие столбики кухоньки, когда из-под неё выползла полуметровая гадюка. На спине резко красовался серебристо-чёрный зигзаг. Зрачки имели прямоугольную форму. Она подняла высоко голову и угрожала язычком. Гадюка чувствовала себя хозяйкой. У Олега в руках была лопата. Увидев в опасности супруга, я закричала так сильно, что прибежал сосед. Сергей Николаевич застал только кончик хвоста. «Вам надо было ее обезглавить», – развел руками дачник. Змея уползла под корень дикой яблоньки. И как оказалось навсегда.

Она нам уступила. Быть может потому, что супруг пожалел её, не убил. С тех пор по участку ползали только ужи и ящерицы. Не считая, чужестранок – черепах.

Подполье облюбовывали лягушки. Антошка их ловил и купался с ними в надувном бассейне. Истории о бородавках его не пугали.

Ящерицы ползали по его рукам. Антон бережно усаживал их на веточки в террариуме, устроенном в тачке. Папе это мешало в строительстве. Он терпел, но иногда не сдерживался. Особенно, когда вместе с лягушками из канавы он вылавливал сына. Позже тачка служила аквариумом. Он ходил с ней на рыбалку. Ловил карасей Антошка ловко. Иногда в тачке они размещались как сельдь в бочке. Я тайком варила из них уху и жарила рыбу до вкусных сухариков. Так меня научил папа.

Понаблюдав за карасиками, сынуля увозил их в тачке обратно к водоему и сливал их, помахивая им ручкой.

В середине следующего лета под рыбхозным домиком завёлся зверь неопределённой породы. Трусливый чёрный пес, с прижатыми от страха ушами выбежал к нам на утреннюю трапезу. Бесцеремонно слизал капли каши с импровизированной скатерти, отправил обрезки сыра туда же, и, как пылесосом шумно всасывая запах случайно скинутых детьми со стола съестных кусочков под столом, стал выгрызать их из травы. Перекусив, с ворчанием убрался в подпол.

Вылазки учащались. Бывало Дружище выходил из своего убежища повозиться с детьми. Мы могли лучше его разглядеть. Типичная всепородная: невысокая, в меру мохнатая, с печальным взглядом. Янтарный цвет глаз удачно гармонировал с чёрной шубкой.

Годовалая дочка Настенка радостно вскрикивала: « Ав-ба, аб-ба, аб-ба-ма!»

На выходные папа привез нам деда Толю. Анатолий Степанович не любит , когда его называют дедушкой. «Дед, я просто дед», – именовал он себя.

Увидев круговерть с собакой, мужчины озадаченно переглянулись.

Папа взял на руки Настюшку, и спросил у неё:

– Ну и кого вы тут приручаете?

– Абама! – кратко ответила доча.

Дед хмыкнул, почесал за ушком кабеля, и заговорил с ним:

– Ну что, Абамчик, скоро московскую прописку получишь?!

На что наш домостроитель укоризненно покачал головой:

– Даже не думай…

Супруг ни то чтобы не любил собак, напротив, он относился к ним очень великодушно. С удовольствием читал детям повести о доблестном Алом Ю. Коваля, об Арктуре, слепом гончим псе Ю. Казакова, «Кусаку» Л. Андреева. Слушая в машине аудио книгу«Лето я провела хорошо» С. Иванова, плакал вместе с детьми.

В реальности же супруг имел опыт проживания с собакой.

Альфа

К подстанции скорой помощи, где я работала в студенческие годы, приблудилась взрослая бездомная псина. Она родила на её территории щенков. Сильно после этого разболелась. Благо, неотложные фельдшера сумел ее вылечить: прокололи курс антибиотиков, выкормили. Но оставлять собаку дольше не полагалось уставом лечебного заведения.

Мои родители после тяжелых и длительных переговоров разрешили приютить несчастную.

Среднего роста, чёрная спина, рыжеватое брюхо, ушки как у овчарки и как будто подведенные тушью глаза. Назвали Альфой. Первая в нашем «Семейном приюте». Правда, Олег тогда об этом ничего не знал и знать не мог. А узнал бы, неизвестно было бы у него семь Я. Через пару лет он познакомился со мной, нашим домом и моей собакой.

Я с усердием занималась ее воспитанием. Она имела дурной характер. Видимо, бродяжничество испортило ей нрав.

Перед супругом предстала она не в выгодном свете. Набрасывалась на дворников и нищих, которые в прошлой жизни, наверняка, составляли ей конкуренцию у мусорных баков.

Однажды, я выводила Альфу из подъезда на прогулку. Она заприметила подвыпившего, небрежно одетого гражданина, сорвалась с поводка и стремглав рванула к бедолаге. Схватила его за перчатку, чтобы оставить от неё лишь клочья. Могла наша Первая вытащить батон колбасы , торчащий из сумки прохожего. Позорище для хозяев!

Выходя на прогулку, ей непременно надо было громко лаять.

Олег посмотрев на весь этот срам, мудро рассудил и поставил диагноз: очеловечивание питомца.

Поясню. Наше общение с собакой напоминало разговор товарищей.

Многословие, любезный тон, юмор, похлопывание по плечу, даже руко–лапопожатия. Ругали мы его несерьезно, как бы сочувствуя: «Ну, уж потерпи ты нас людей неразумных».

На Своих Альфа смотрела «обожательно». Детей не пугала, гостей в дом принимала с большой радостью. Вставала во весь собачий рост и лизала в нос. Встречая на улице школьников, она ласкалась к ним, и девочки, обычно, замечая красоту миндалевидных подведенных карих глаз, отвечали ей тем же.

На бабушкиной даче Альфа как кошка ловила мышей и кротов. Снимала на лету с крючка рыбу, пойманную дедушкой Сашей. Любила лес как свою стихию.

Ушла из жизни она не известно точно на каком году жизни от заболевания. Жалели её все, и Олег – не меньше!

Я не возражаю мужу, знаю будет так как я молчу

Прошло с той поры три года. В семье появилась в свой срок любимица Буся. От собак отвыкли. Перспектива иметь в квартире не поддающегося дрессировки кабеля не очень то радовала главу семьи. Прогнать пса из его подпольного убежища не представлялось нам возможным. И даже казалось подлостью. Решили его не баловать ни лаской, ни лакомствами. Но разве же такое возможно с кучей детей. Его непрерывно гладили и носили на участок всякие вкусности.

Я стала потихонечку учить Абама командам: «жди», чтобы он не хватал еду с налёта, «лежать», «сидеть», «дай лапу».

Пёс усваивал уроки.

Папа, приезжая на выходные, удивлялся, что он еще не ушёл. Дело в том, что и раньше к нам на участок заходили собаки. Но их не прельщала оседлая жизнь. Они были потомственные бродяги. Наевшись, удалялись и, наверное, возвращались в табор, таких же кочевников как они сами.

Наш президент с чёрной как смоль шерстью в стаю не стремился. Он не уродился для дикого коллектива необходимыми чертами характера. Абама панически боялся быть кем то замеченным. Поэтому прятался в потемках, маскируясь в своём цвете.

При этом из него струился мощный поток человеколюбия. Он был очень отзывчив на детское внимание к себе и отлично вписывался в детскую ораву. Осмелев, дворняга как ребенок скакала, догоняла, отнимала, горланила. Причём, пасть служила Абамчику рукой, так как лапы, естественно, неудобны для рукопожатия. Он нежно обхватывал запястья ребят и кружил с ними в карусели детских забав.

В последние дни августа мое сердце сдавила жгучая печаль. Даже яркие оранжевые шапочки подосиновиков, вылупившихся в траве под самым окном, порхание берёзовых листиков над головой и их плавное укладывание на моховые подушечки возле торфяных канав, живописные контрасты небесного свода, слегка желтеющей зелени деревьев, приобретающей от этого слегка салатовый оттенок, пестрый травяной покров – все это не могло радовать, в преддверии отъезда в город. Ситуация напоминала сюжет из рассказа про Кусаку. Муж не давал согласия посадить пса в машину и отвезти в Москву.

Накануне перед приездом отца вымыли потенциального питомца шампунем, который специально, привезла бабушка Люся, чтобы помочь подготовить дворнягу ко встречи с большим городом. Она состояла с нами в сговоре. Варвара принесла спрей от блох и мы обработали им Красавчика. Он и без того за месяц на регулярном питании заметно похорошел, а после такой банной процедуры шерсть стала лосниться. Мордаха выглядела как у бархатной игрушки.

Дети паковали вещи в свои крохотные рюкзачки и не чувствовали накала страстей. Одевали сохранившийся от Альфы ошейник на Абама, когда папа вроде бы как невзначай заметил :

– И что-то вы делаете, а?

– Олег, мы не можем оставить его! – произнесла я плаксиво, но очень уверенно.

– Я же предупреждал не приручать зверя! Мы и так не справляемся со всем нашим хозяйством. Кто будет гулять с ним?! – парировал муж на повышенных тонах.

Дети притихли, стали прислушиваться к разговору взрослых. На их лицах исчезли довольные выражения. У меня заслезились глаза и я напомнила папе книголюбу известную фразу А. Д -С. Экзюпери. Дворняга как сидела, так на хвосте и подползла к озадаченному Спасителю. Приоткрытой пастью обхватила кисть руки и посмотрела на мужа так своими янтарями, что папа невольно запел: «Эти глаза напротив…» Мы с облегчением вздохнули. Стало ясно – папу покорили.

– Ты у меня такой единственный! – расцеловывала я мужа.

– Не подлизывайся, лучше скажи, что постелить волосатому сынуле, ведь будет дуть внизу то?

Постелили старое стеганное ватное одеяло, загрузили скарб, завели машину, пригласили зверя в открытую дверь и…

Не судьба

Собака стала метаться, умоляющи вскидывать голову и ставить то одну, то другую лапу на подножку минивена. Олег вылез из машины и приподнял незадачливого пассажира за задние лапы. Гортанный визг пронзил дачное товарищество от ворот до самой водокачки, и отозвался, казалось, эхом в ней. Пес неловко вывернулся из рук водителя, лохмато вздыбив шерсть на холке и боках, и юркнул в темноту подполья. Теперь мы окружили сарайку и штурмовали её как цитадель. Народ пытался выманить трусишку ласковыми словами, лакомыми кусочками, просовывая палочки в подпол. Начало смеркаться.

– Ура, наш президент выбрал свободу! – весело шутя, заключил папа, – Садитесь все в машину, уезжаем.

Оставили пачку Геркулеса для Дружищи соседям и страдальчески всё им объяснив, так, что они не сразу поняли, забрались в салон.

Авто ехало рыдая, всхлипывая, дуя в носовые платки. Раскачиваясь от тяжёлых вздохов и перемещений по салону, в поисках сухих тряпочек для промокания глаз и носов. Кто-то утирался футболками или рукавами кофточек.

– Понимаете,– успокаивал папа, – в городе своя собачья конституция. Провинциалу бы это не понравилось. Жить по новым правилам для него было бы мучением.

Я поддакивала супругу.

– Он пропад-е-е-т без нас, будет скуча-а-ать, в разлуке погибнет… – стонали дети.

– Животному лучше прожить короткую, но счастливую, вольную жизнь, – пафосно заявил глава семьи.

Дети в исступлении стали засыпать. Я немного успокоилась, и в моей голове созрел план спасения животного от одиночества.

Испытание разлукой. И это счастье!

Как вышли из машины, проснувшаяся Настенька залепетала: «Аба ма, Абам».

– Абамчик дом сторожить остался. Скоро опять увидимся с ним, – сглатывая слезы, информировала я дочку.

– На следующих выходных надо к родителям съездить. День рождение все-таки! – напомнил Олег, посмотрев исподлобья.

Я закусила губу. Ведь праздничная дата совсем была мною позабыта.

– Может, одним днем погостим у деда с бабушкой. А в воскресенье на дачу съездим. – уговаривала я.

– Тяжело так. Вернемся поздно, а детям на утро в школу, – возразил супруг.

В середине недели я созвонилась с дачными кормилицами Абама. Они рассказали, как наш Дружище вылезал из своего укрытия, когда они оставляли миску с кашей на мясном бульоне и всякой требухой. Наевшись, удалялся под сараюгу. «Но сегодня каша в миске осталось не тронута. В подполье тихо.» Никто не выходил к заботливым опекунам.

События развивались не по плану. Мы взмолились с детьми.

Наши бабушка с дедушкой отговорили нас ехать к ним. Боялись заразить, так как немного приболели.

Папа нашел себе на выходные дела по строительству дачи. Предложил не ездить с ним из-за ночных заморозков.

– Ты хорошо утеплил дом, мы быстро согреем комнату,– возразила я.

Супруг согласился.

Накануне сбегали в зоомагазин и купили там хрустящий сухой корм. Надеялись им приманить собаку в машину.

Приехали почти ночью в пятницу. Сразу же сунули нос под кухоньку. Никакого движения или шебаршения.

Утром, как только рассвело, я ступила на покрытую инеем траву и прислушалась. Втянула терпкий аромат любимой Пушкинской поры: амбру отцветающих флоксов и георгинов, густой запах прелой картофельной ботвы, доносящейся с соседского участка и свежий покалывающий – первого заморозка. И все они – в ауре хвойного духа. Похрустела, по мягкому лиственно-моховому ковру, выдавливая сапогами торфяную влагу, к домику.

Присела и заглянула под него. Пахнуло сыростью и плесенью. Под кухонькой ни одной живой души.