Вячеслав
Выхожу из подъезда и облегченно выдыхаю. Ей-богу, как будто из тюрьмы! Какая же она… Не могу подобрать слова, чтобы даже в мыслях не обидеть девчонку. Я, конечно, предполагал, что она что-то учудит, но не до такой же степени, а?!
Соблазнять она удумала, ничего себе!
Я за столь короткий педагогический опыт чего только не повидал, ух… Сколько расстегнутых пуговиц, коротких юбок, оголенных пупков и прочих прелестей, выставляемых молоденькими девочками напоказ, чтобы заработать автомат или «плюс к карме». А эта пигалица превзошла всех… Надо ж, блин, было додуматься напялить худи и чулки!
Пришлось пугнуть ее немножко, вот только, по сути, пугать нечем. Никакого диктофона нет, хотя на моей практике и к подобному методу приходилось иногда прибегать. Я не могу привести весомых причин, по которым взялся за это репетиторство и до сих пор продолжаю заниматься с этой Ивановой. Мне просто из чистого упрямства хочется, чтобы эта маленькая колючка пообломала иголки и сделала уже то, что от нее хочет ее мать!
Понедельник у меня в университете самый простой и скучный день, как бы странно это ни звучало, но будущий понедельник обещает быть повеселее.
Ухохочусь, поди, с госпожой Мией Ивановой на пару.
До вечера воскресенья я даже, кажется, забываю про свою непосильную ношу, пока Тася не напоминает мне. Сегодня мы ужинаем у меня дома, потому что та репродуктивная клиника, в которой наблюдается сестра, находится недалеко от моей квартиры.
– Можно тебя попросить завтра после обеда забрать мои анализы? – просит Тася. – Просто этот смотр… Я не могу отлучиться, потому что эти таланты нужны мне, а не кому-то. У тебя же в понедельник до часу лекции?
– Я не могу завтра после обеда, – отвечаю я. – После обеда у меня завтра сеанс иглоукалывания.
– Что? – непонимающе вскидывает брови Тася.
– Репетиторство с колючкой-дочкой твоей подруги, вот что!
– Кстати, а что у вас там? – пытается изобразить минимальную заинтересованность сестренка, но, как говорится, уши уже торчком.
– Завтра ко мне на кафедру приедет госпожа Иванова Мия, заниматься с ней у нее дома я больше не собираюсь, пусть привыкает к стенам университета, – отвечаю я.
– А почему не дома? – удивляется Тася. – Ира же…
Перевожу взгляд с кружки на сестру и мысленно бьюсь головой об стену.
– Тась, твои попытки свести меня с Ириной не увенчались успехом, смирись. Я ей не интересен, она мне… Ну, будем честны, тоже. Ничего в душе не екнуло, а если просто потрахаться – у меня проблем нет, – пытаюсь без прикрас донести до сестры прописную истину. – Но из-за тебя мне теперь придется мучиться с ее дочкой.
– Ты с ней не общался толком! – бурчит Тася. – Вам просто нужно было поговорить вместе подольше, и не об успехах ее дочери… Ладно, прости, – опускает взгляд в кружку с чаем сестра. – Откажись от репетиторства, придумай что-нибудь, и я тоже скажу, что ты не смог, и все такое…
Отрицательно мотаю головой. Нет, просто так сдаться и уйти – хренушки, я такого удовольствия этой девчонке не доставлю. Наденет корону, возомнит себя укротительницей репетиторов и так и будет изводить мать, сидя у нее на шее.
– Но ты же не хочешь с ней заниматься… – морщит нос Тася, явно не понимая моей логики.
– Не хочу… Я, наверное, мазохист, – усмехаюсь я.
– Нет! Ты просто хороший, честный и бескорыстный преподаватель. – Тася кладет руку поверх моей и, чуть сжав, выходит из-за стола. – Значит, тебя завтра на смотре не ждать?
– Не ждать, – отвечаю я. – Прости, во вторник точно буду и составлю тебе компанию.
А в понедельник в два часа у меня по расписанию укрощение строптивой…
Мия
Открываю заметки и планы на сегодняшний понедельник:
Цирк, смотр в четырнадцать часов.
Университет, репетитор, четырнадцать часов.
Ах, как жаль, что мой смотр и репетиторство назначены в одно время… Что же мне выбрать, ума не приложу!
Расплываюсь в улыбке и с садистским наслаждением стираю вторую строчку. План прост: я говорю маме, что поехала к репетитору. Когда приезжаю в цирк, звоню Оленьевичу и говорю, что наш автобус попал в аварию и придется добираться с пересадками или ждать следующий. То же самое говорю маме. Потом просто возвращаюсь домой, строю виноватую мордашку, что очень и очень жаль.
Уж чему-чему, а расчетливо врать меня папочка научил. Не лучшее качество, но в жизни пригодится.
Если я пройду в цирковую команду, то репетитор мне больше вообще не понадобится и врать больше не придется.
– Мия, ты помнишь про Вячеслава Олеговича? – спрашивает мама, надевая туфли.
Сегодня ее позвали куда-то, какой-то очень крутой дизайнер, чтобы взять маму в свою команду. Она вся на нервах, а это еще один плюс в моем плане. Если мама на нервах из-за работы, то ей глубоко наплевать на детали моего неудачного репетиторства.
– Ты напоминаешь десятый раз за день, как тут забыть, – отвечаю я.
Провожаю маму, желаю ей удачи и обнимаю. В такие моменты мне становится жаль, что я не могу быть с ней честна на сто процентов, ведь я люблю ее, и она так много для меня сделала. Но быстро отметаю сентиментальный бред, потому что наши чувства – это слабости, и ничем хорошим они не кончаются, даже в отношении родственников.
«Показательный номер» все эти дни не давал мне покоя. Я сто раз перечитала афишу и статью на сайте, так и не поняв, что может значить это словосочетание. Но, решив, что они ищут таланты и нужно показать себя, я упаковываю с собой на смотр скейтборд, покажу им несколько трюков, разбавленных акробатикой, под крутую музыку.
Одеваюсь сразу в спортивную удобную одежду и к нужному времени покидаю дом. Как только выхожу из автобуса напротив цирка, набираю номер репетитора и прокручиваю свою нехитрую схему. Мама даже трубку не берет, а план с Оленьевичем вообще неожиданно срабатывает на ура!
– Я очень сильно опоздаю, у нас сломался автобус, – говорю я, направляясь ко входу в здание цирка.
– Правда, неужели? – В его голосе слышится усмешка. Я уже поняла, что он не дурак, явно все понял, но не прикопаешься, все предусмотрено. – Жаль, жаль… Тогда давайте перенесем занятие на четверг, чтобы у нас получилось полноценное занятие, а не огрызок, – говорит он.
Ага-ага, давайте на четверг, конечно… В четверг мы с вами вообще можем не встретиться, если меня примут в шоу!
– Хорошо, – мило отвечаю я.
– Договорились, – вновь слышу в его голосе улыбку.
Бал лицемерия, не иначе!
Захожу в здание, и в вестибюле меня встречает девушка со списком. Называю ей свою фамилию, и она провожает меня в основной зал, где на манеже уже кто-то показывает свои номера. Она уточняет, какой у меня будет номер и что мне для этого понадобится. Приходится объяснить в общих чертах свою задумку, к счастью, все предусмотрено, и для моего номера на манеже поставят деревянную площадку и необходимые препятствия. Показывать номер, оказывается, придется без музыки, а это немного расстраивает, ведь с музыкой все смотрится намного живее.
Участников вызывают по фамилиям, я вынуждена ждать. Сажусь рядом с остальными и осторожно оглядываюсь, выискивая взглядом тех, кто здесь главные судьи.
А вот и она!
Симпатичная молодая женщина сидит в третьем ряду, в руках у нее какая-то папка, и она там что-то записывает, глядя на пареньков, показывающих скучную акробатику на манеже. Я видела фотографии Таисии Вайнберг в интернете, и вот эта просто одетая женщина с собранными в бесформенную гульку волосами совсем не вяжется со сценическим образом немецкой пастушки…
Объявляют следующего участника, и это снова не я. Ненавижу ждать, я начинаю нервничать и, что самое страшное, сравнивать себя с другими. Одно дело, если я и правда лучше, как было на кинопробах, а тут, где у каждого свой номер, уникальные знания и навыки, сложно узнать, лучше я или же нет.
Ряды участников редеют, причем происходит это тихо и спокойно. Если Таисии кто-то не понравился, то после к человеку подходит девушка-администратор и сообщает, что он свободен.
Отвлекаюсь на до сих пор ожидающих участников: разные возраста, кто-то один, кто-то в команде, все выглядят весьма профессионально и спокойно, а еще их количество увеличивается снова и снова. Вот, например, еще кто-то спускается по лестнице и заворачивает на третий ряд к Таисии Вайнберг. Садится рядом с ней, начинает перешептываться, и тут я понимаю, что знаю его, знаю лицо этого человека!
Оленьевич, твою же ж мать!
Перед глазами начинают плясать серые мушки, а пульс подскакивает в один миг. Он что… Он… Следил за мной?! Так вот чего он такой веселый был по телефону! А моя мама… Божечки, а что, если мама не взяла трубку потому, что тоже следила, проверяла меня?!
– Иванова Мия, – оповещает девушка со списком.
В тот же миг взгляд Вячеслава Олеговича натыкается на мой, и удивления в нем нет, лишь усмешка.
– Мия Иванова здесь? – еще раз зовет девушка, и я вскакиваю на ноги. – Отлично, показывайте свой номер.
Выхожу на уже устеленную для меня ровную поверхность и поправляю неправильно расставленные препятствия, после чего возвращаюсь в центр и ставлю ногу на скейт. Медленно вдыхаю и выдыхаю пару раз, стараюсь не думать о том, что в зале сидит прогулянный мной сегодня репетитор. Проверяю раскатку скейтборда одной ногой, потом второй и начинаю.
Мой номер прост, но он зрелищный. Показать что-то стоящее на столь малой площади сложно, но я готовилась, изучала в интернете ширину манежа и отрабатывала за выходные свою идею.
Я катаюсь между препятствиями, выполняю развороты и прыжки. Несколько раз делаю сальто через препятствие, ловлю скейт и продолжаю катать. Настолько увлекаюсь, что не замечаю, как девушка несколько раз говорит «стоп».
Тяжело дыша, я выхожу на середину и исполняю поклон. Не знаю зачем, но в видео с разных шоу все так делают, чем я хуже? Возвращаюсь на свое место и поворачиваюсь к Таисии, которая что-то пишет в телефоне, в то время как мой репетитор, задумчиво подперев подбородок, смотрит куда-то в одну точку на манеже.
– Извините, Мия, вы можете быть свободны. – Вздрагиваю от неожиданности, когда ко мне подходит администратор.
– Что? – переспрашиваю я в надежде, что мне послышалось.
– Спасибо за участие, вы можете быть свободны, – повторяет она.
В груди начинает щемить от обиды. Я считала цирк самой легкой добычей, самым простым способом пробиться, а выходит, что я даже здесь не подхожу? Неужели я настолько плоха? Поднимаюсь и, стараясь не смотреть на третий ряд, выхожу из зала. Не могу в это поверить, неужели и правда все так ужасно. Я же все сделала необычно, опасно, красиво… Или здесь, как в кино, нужно, чтобы кто-то с кем-то спал для достижения успеха?
Плетусь к вестибюлю, не желая верить в отказ.
Может быть, Оленьевич что-то?..
Шальная мысль появляется в голове, когда я слышу шаги за спиной. Поворачиваюсь на звук и вижу как раз Оленьевича, направляющегося ко мне с довольной рожей.
Мог ли он сказать Таисии Вайнберг что-то, чтобы она меня не взяла? Может, у них с моей мамой вообще заговор?!
Репетитор догоняет меня ровно к тому моменту, как я начинаю кипеть от злости и возмущения из-за придуманных мной версий.
– Что вы здесь делаете?! – возмущенно спрашиваю я. – Преследуете меня, господин репетитор, чтобы сдать маме?
– А мне кажется, что это вы меня преследуете, госпожа Иванова, – зло усмехается он. – Что вы здесь делаете?
– Прохожу кастинг в цирковое шоу, ищу свое призвание, так и можете передать моей маме! Она вам что, еще и за шпионаж приплачивает?!
Собираюсь как можно скорее уйти, но Оленьевич идет за мной следом.
– Я даже не общаюсь с мамой вашей! – шипит он, догоняя меня.
– Ну конечно же, вы сейчас оказались здесь совершенно случайно, – саркастично отвечаю я. – И в шоу меня не взяли совершенно случайно! Сидели там, что-то наболтали про меня, да? И наверняка, когда я приду домой, моя мама больше меня никуда не отпустит тоже совершенно случайно, да?!
Разворачиваюсь и снова спешу уйти подальше от него.
– Моя сестра – хозяйка шоу, Таисия Вайнберг, вот почему я сейчас здесь. Если вам так интересно, – вновь поравнявшись со мной, говорит Оленьевич, а я тотчас столбом замираю на месте.
Разворачиваюсь лицом к нему и пытаюсь понять, лжет он или нет.
– Вы серьезно? – приподнимаю брови я, и он кивает в ответ.
Не могу подобрать слов, мысли путаются, и уж слишком много подозрений падает на Оленьевича.
– Что-то еще добавите? – улыбается он. – Например, как ваш автобус свернул не туда?
Давит на чувство вины? Так у меня его нет! Не перед ним точно.
Он ведь и правда мог что-то сказать сестре из вредности, мол, вот эта «госпожа Иванова» сегодня прогуляла мои занятия, ну-ка давай-ка, сестренка, забрей ей к хренам всю будущую карьеру!
Щурюсь и смотрю в голубые глаза Оленьевича, стараясь уловить подвох, но лишь замечаю, насколько идеального оттенка радужка его глаз. Я не люблю, когда в глазах у людей есть пятнышки или крапинки, они меня раздражают настолько, что хочется заставить человека надеть оттеночные линзы. А у него тот самый идеальный для меня голубой цвет, я бы сказала, яркий цвет ясного неба, когда на нем нет ни единого облачка или тучки. В памяти сразу же всплывают воспоминания, как я училась кататься на скейте и падала, снова и снова оказываясь лежа на спине и глядя в небо. Оно было такое же голубое, успокаивающее мое отчаяние от неудач…
Стоп!
Не зацикливаемся, нет-нет-нет!
– Из-за вас меня не взяли? – спрашиваю я.
Вот так вот, прямо в лоб, а чего мелочиться?
– Что? – усмехается Оленьевич.
– Это вы что-то сказали своей сестре, да?
– Она даже не знает, кто вы, – отвечает он, – да и зачем мне что-то говорить?
– Чтобы проучить меня, – пожимаю плечами. – За прогул.
На лице репетитора появляется искреннее удивление, разбавленное милой улыбкой. Как бесит меня вот эта его физиономия с мимолетной улыбочкой!
– Вы считаете, что я бы пошел на такую подлость и низость? – приподняв брови, спрашивает Оленьевич.
Он реально оскорблен? Похоже на то. На самом деле мне даже обидно, ведь я надеялась, что это не я ужасно откатала программу и показала себя, а он сделал мне подлянку. Такой расклад мне было бы куда проще принять, чем это.
– Не хотите извиниться? – задает вопрос он.
Чего-чего? Шутка сейчас была?
– Не хочу, – фыркаю я, дерзко задрав подбородок.
Тяжело вздохнув, репетитор качает головой и разворачивается, чтобы вернуться обратно в зал. Отходит почти на пару шагов и вдруг бросает напоследок:
– До встречи в четверг на занятиях!
– А что, если у меня снова возникнут проблемы с автобусом? – прячу усмешку я, отвечая незамедлительно.
– Господи боже, Иванова, что с вами не так? – неожиданно зло смеется Оленьевич и вновь возвращается ко мне. Останавливается напротив и смотрит сверху вниз, изучает мое лицо.
– Со мной все так! – во мне поднимается встречная волна агрессии, и сдерживать ее все труднее. – Просто ко мне прицепились мама и вы со своей учебой, в то время как я пытаюсь найти свой собственный путь!
– Учеба – не отдельный путь для вас, как не поймете, а лишь приятный бонус на будущее! – говорит Оленьевич, и у него голосе проскакивает негодование. – Резерфорд был лучшим игроком в регби в своем университете, завоевывал командные награды, а еще он стал великим ученым, отцом ядерной физики! И чем же вам помешает поступление в институт?!
– Это драгоценное время, которое я могу потратить на что-то более стоящее, вроде смотра или кастинга в той сфере, которая интересна мне! – почти кричу я, и мой голос эхом разносится по зданию, отражаясь от стен вестибюля. – Я не хочу всю жизнь работать на той работе, которую ненавижу! Я не хочу поступать туда, где мне будет не интересно! Вот только выбора у меня нет, меня в угол загнали, времени у меня до конца этого лета, и мне катастрофически не везет!
Замолкаю и чувствую, как пощипывает в носу, предвещая о том, что скоро и слезы нахлынут на глаза. Черт… Одно дело – знать, но совсем другое – сказать вслух и осознать в полной мере происходящее. До конца этого лета, и… все. Либо универ, либо работа кассиром в соседнем супермаркете. Таков был уговор с мамой.
Смотрю в лицо Оленьевичу и вижу, как желваки двигаются на его скулах – злится. Теперь я понимаю, что мы оба на взводе, тяжело дышим и доведены почти что до белого каления. Хоть в чем-то у нас взаимопонимание с репетитором: я ненавижу его, а он ненавидит меня.
Ой, ну и пожалуйста!
Молча поворачиваюсь к выходу и собираюсь покинуть стены моей очередной неудачи, как вдруг слышу в спину:
– Хотите попасть в шоу?
Делаю несколько шагов и медленно оглядываюсь на Оленьевича.
– Издеваетесь? – Наклоняю голову набок.
– Ничуть. – Гнев и недовольство постепенно исчезают с его лица, и на губах появляется ненавистная мне добродушная улыбка. – Хотите или нет?
– Хочу, – подхожу к нему ближе и с подозрением щурюсь. – Поможете попасть в шоу по блату?
– Тася – моя родная сестра и владелец шоу, спешу напомнить, – говорит он. – Замолвить слово могу, но у меня есть условие…
– Имейте в виду, я с вами спать не собираюсь! – огрызаюсь я. – Знаю я, как в этих кругах все делается. Плавали уже!
– Не заинтересован в девушках, которые не знают, чем отличается вес от массы, – ехидно улыбается Оленьевич. – Так как, согласитесь на договор?
– Смотря какой, – все еще не понимая, к чему он клонит, отвечаю я.
– Насколько я знаю, ваша мама оставит идею с поступлением, если вас возьмут куда-то на работу, так? – Я киваю, подтверждая его доводы. – А я готов замолвить слово перед сестрой, и вас гарантированно возьмут в шоу, только при условии, что вы, госпожа Иванова, будете учиться и включите мозги. А потом попробуете поступить в вуз…
– Черт, да зачем вам это?! – всплескиваю руками я.
– Педагогический интерес, смогу или не смогу вытянуть, – спокойно отвечает он. – Обещаю, я верну деньги вашей матери, если вы провалите поступление в институт. Но имейте в виду, если сделаете это специально – вас вышвырнут из труппы Таисии Вайнберг.
Ох и гадость вы, Вячеслав Олегович!
Ненавижу!
– Это шантаж? – недоумеваю я.
– Чистой воды, – кивает он. – Так как, рискнет госпожа Мия Иванова на подобный договор или не хватит сил?
Не-на-ви-жу!
– С чего такая уверенность, что Таисия Вайнберг меня возьмет после вашей просьбы?
– У меня свои секреты, – ухмыляется Оленьевич.
Разволновалась я не на шутку, даже ладони начали потеть. Что я потеряю, соглашаясь на этот договор с «дьяволом»? Вроде бы только выигрываю, да? Я получу место в шоу, а значит, мама ослабит надзор и давление. Да, я буду вынуждена заниматься с Оленьевичем, но ведь поступать не обязательно, так? Я уверена, что меня не возьмут, ведь я совсем не шарю во вступительных экзаменах, тем более в физике, и это вряд ли сможет изменить репетитор.
Божечки, это что получается, я реально попаду в шоу и буду при деле?!
– Хорошо, я согласна, но у меня тоже есть условие! – прячу радостную улыбку я и получаю заинтересованный кивок в ответ. – Не называйте меня «госпожой», это ужасно!
– Слушаюсь и повинуюсь, – расплывается в не менее довольной лыбе Оленьевич.
О проекте
О подписке