Он хотел что-то сказать, но слова застыли в районе малого язычка.

– Иван Несторович, вам дурно? Что здесь такое произошло?

Оглушенный ординатор ясно слышал каждое слово. Веки его были по-прежнему смежены, но он видел лицо доктора Ларионова – до того отчетливо работала фантазия, предупреждая каждое событие следующей секунды. Как забавно!

– Вы придете в себя или позвать санитаров, черт меня раздери?

– Да-а, – медленно проговорил Иноземцев, с удивлением слушая свой голос, прорезающий вязкое пространство. Нет, даже не слушая, а наблюдая, как темно-зеленого цвета «да» тяжелой каплей падает в пробирку с синим желе.

– Что «да»? Как это объяснить? Не прошло и пяти дней, как вы разнесли здесь все в пух и прах! Так, значит, выглядят ваши ботанические опыты с травками и камушками? Кем вы себя возомнили? Сен-Жерменом? Калиостро? Напрасно я вам доверял! – Ларионов покачал головой и с глубоким сожалением добавил: – Сейчас же придите в себя и встаньте. Господи боже, что за запах здесь стоит! Что вы жгли? Лукьянов вечно ворчит на вас.

Не чувствуя рук и ног, Иноземцев повиновался. Теперь тело словно раздвоилось: одна половина изнемогала от тяжести, зато другая была подобна птице, порывиста и легка.

Не понимая, как в нем уживаются два человека, больной и здоровый, Иноземцев добрался до своего стола и пришел в удивление, обнаружив, что тот перевернут.

– Кто поступил так с моим рабочим столом? – с наивным видом возмутился он, проигнорировав вопросы заведующего. – Где мои записи и списки? Здесь стояла ваза с луносемянником, он еще нужен!

Ларионов протянул молодому человеку очки, тот живо надел их и, оглядев комнату, ахнул.

– Что же тогда, это был не сон? Лаврентий Михайлович! Кто-то из больных сбежал ночью, верно, из XIII отделения. Я видел, с фонарем!.. Кто это мог быть?

– Ай-ай! Это от вас ваше здравомыслие, Иван Несторович, сбежало. Квартиру госпожи Вольской тоже кто-то из больных спалил?

Иноземцев кашлянул и закусил губу: добрались слухи до заведующего. Нехорошо, погонит из лаборатории теперь.

– Не квартиру, а только одну комнату. Это паяльная лампа проклятая, избыточное давление случилось, я приоткрыл крышку… – стал он оправдываться.

– Уже полдень, друг мой, – прервал рассерженный Ларионов. – Сегодня, едва я ступил на крыльцо больницы, явились чиновники с ордером на арест – из Охранного отделения и двое городовых.

Иноземцев обмер. Достал свой карманный хронометр марки Dent London, с которым никогда не расставался: геликоидная спираль с завитком Бреге, фузея с цепью. Щелкнул крышечкой. Действительно полдень.

– Прямо из Охранного? – пробормотал он, продолжая пялиться на циферблат.

– Именно, голубчик. Справлялись о вас, утверждали, будто вы примкнули к банде бомбистов. Что, доигрались, доэкспериментировались до истории? Соседи ваши подали жалобу. Спровадил я тех из охранки, не волнуйтесь, наплел что-то. Мне-то известно, какой из вас бомбист. Тьфу, вы меня расстроили. Что скажет ваш отец? А мне где прикажете теперь толкового ординатора искать? Никто из докторов в сверхштатные идти не хочет! Снова рисковать и брать студентов, едва кончивших академию? И времени нет с вами возиться. Что я, нянька, что ли? Уже двадцать шестой год. Вбили себе в голову невесть что и балуете. А ведь какие надежды!.. Какие надежды на вас возлагали! Как же, Иноземцев, самого Федора Ивановича правнук! Розги крепкой на вас не хватает. – Заведующий перевел дух. – Ладно, здесь такое дело. Сейчас в докторской сидит дама, прибыла из Т-ской губернии. Могла телеграфировать, но нет, приехала сама. Очень спешит. В одном из уездов пустует больница. Доктора мрут как мухи, последний взял да повесился, остались одни фельдшерицы и сиделки. Даже аптекаря у них нет! Дама знатная, помещица, кроме всего прочего, нуждается в семейном враче для престарелого мужа, который умирает от какой-то африканской болезни. Не заразной, можете на этот счет не тревожиться. Я смотрел историю, что-то с психикой сделалось. По вашей, кстати, части. Поедете? Да что я вас спрашиваю, конечно, поедете! Меж Т-ской губернией и Сибирью не выбирают. Убьем, как говорится, двух зайцев, да и даме поможем. Уже и билеты помещица выхлопотала. Немного поутихнет здесь, выбелят дом госпожи Вольской – и вернетесь обратно. Авось Нестор Егорович и не узнают.

Иноземцев слушал вполуха.

«Так это были не галлюцинации? Или больные взбунтовались? – проносилось в голове. – Да еще кто-то донес на меня! Как есть больные. Нет, не они… Это духи, которых я случайно вызвал. Души тех, кто помер в нашем отделении. Этот, который с апоплексией. Или, может, тот, с правосторонним паротитом. Нет, ведь жив еще же он, господи боже. А нет же, нет! Это тот, что клялся, мол, доберется до меня даже с того света. Говорил, мальчишка, по глазам вижу, что трус… Как бишь его? Крупозный, резать его пришлось. Вот и добрался до меня сегодня ночью. Что я молочу? Я же врач, пусть пока сверхштатный. Какие могут быть духи?.. Что я сотворил с даурицином из луносемянника? Однако меня больше не мучает кашель. Терапевтический эффект был. Был, надо же!»

– Вы снова заснули, Иноземцев?

– Лаврентий Михайлович, у меня кашля нет, – просиял тот невпопад.

Лицо Ларионова вытянулось.

– Собирайте ваши пожитки и на Николаевский вокзал. Свежий деревенский воздух вернет вам рассудок. Заодно разберетесь, отчего доктора не выживают. Послушайте старика, господин Иноземцев, завязывайте с кислотами, концентратами и эссенциями. Вы надышались вредными парами до умопомрачения! Ничего не откроете, только себя погубите.

– Открою, – упрямо буркнул Иноземцев.

К вечеру здоровой половине Иноземцева сделалось худо, и она слилась с больной. Ивана Несторовича скрутило прямо в пролетке по дороге на станцию. «Бронхит усиливается», – констатировал он.

В вагоне разложил на коленях тетрадь и принялся конспектировать печальный опыт впрыскивания странной вытяжки из ягод луносемянника. Все записал: и о прекрасном лунном духе, и о том, как дух сей разбил все его реторты. И насчет романса тоже, который про гения. Но когда подобрался к моменту сотворения чудо-эликсира, вдруг понял, что совершенно не помнит, как синтезировал сию странную тинктуру. А ведь химия – наука наиточнейшая; в любом соединении, если хоть один атом вещества окажется лишним, выйдет совершенно иное соединение, не то, что было прежде, как, к примеру, графит и алмаз. Или еще проще: два атома кислорода мы называем кислородным газом, а три атома – это уже озон.

«18 июля, 19.30», – вывел он и замер, глядя перед собой. Эх, почему сразу было не записать. Пролистал назад – сплошь какой-то бред о страхе обнаружить у себя мозжечковую атаксию. Словно пытался оправдаться перед кем-то за непростительную для хирурга трусость.

– Уже в пятый раз пишу об этом. Или в шестой? – в ужасе прошептал Иноземцев, шелестя тетрадными листками. Пальцы дрожали. Находить и перечитывать одинаковые записи становилось все неприятней. Еще один неудачный эксперимент, и он потеряет власть над собой. – Надо остановиться. Правильно, правильно Ларионов ругал, правильно, что в деревню сослали, – свежий воздух возвратит здравый рассудок.

Вплоть до станции нижегородского вокзала Иван Несторович ерзал на скамье и грыз карандаш, потом переместился в почтовую карету, снова вынул тетрадь, но так ничего и не вспомнил. Витал в мыслях образ ясноглазой феи, а что с чем смешивал, ацетилировал ли или уже бромировал, что в результате использовал в качестве катализатора, как долго коптил – все из головы вон.

– Даурицин, ацетил… Луна, луна, в месяц раз меняющаяся, ей веры нет. Луна, луноверин, – бормотал он. – Что я сделал не так? Какую ошибку допустил, что этакое чудовище получилось? Непременно надо это выяснить, иначе снова топтаться мне на месте.

В тарантасе с ним ехали две девушки с гувернанткой-немкой, отставной чиновник и коммерсант. Стояла жара, мухи назойливо липли к лицу. Молодой врач тотчас вызвал любопытство у всей честной компании: одет по-столичному, в очках, при чемоданчике, держится особняком, бормочет что-то. Стали его расспрашивать – кто, откуда, зачем пожаловал в такую глушь.

– В усадьбу Тимофеевых, личным врачом-с престарелого генерала вызван.

– В Бюловку? – привскочил купец.

Что тут началось! Чиновник и торговец с жаром принялись обсуждать новость, девицы, выпучив глаза, глотали их оживленную болтовню, гувернантка яростно поглядывала на мужчин и иногда вставляла фразу на немецком, после чего осеняла себя крестом – не по-нашему, слева направо. О чем говорили пассажиры, доктор старался не слушать. Под опущенными веками всплыл образ незнакомки – той самой, что явилась к Ларионову с просьбой отпустить кого-нибудь из докторов для больного супруга.

Смелая женщина, эта Натали Жановна, француженка, еще молодая, двадцати пяти лет, с огненной копной волос, с россыпью веснушек и изумрудным взглядом, прекрасно владела русским. Щелчком веера она коснулась плеча Иноземцева и умоляла отправиться с ней в поместье и занять место покойного врача. Сколько их сменилось при ее супруге? Лаврентий Михайлович назвал довольно внушительное число.

Иноземцев вынырнул из воспоминаний и прислушался к спору.

– Видано ли, чтобы человек пропал на полвека, вернулся, нисколько не изменившись, и еще и женился на молоденькой? – горячился чиновник.

– Упырь, поди, – взвизгнула одна из барышень. – Живой мертвец!

– Это вряд ли, – возразил чиновник и хитро прищурился.

– Глаза по-волчьи горят, желтым огнем, – зарядил купец. – Видел я его, когда он еще не был к постели прикован. В город как-то наведывался. Чуть богу душу не отдал, как столкнулись на улице.

Иноземцев бросил короткий взгляд на пассажира, нахмурился.

– А может, авантюрист какой? – предположил чиновник и покосился на Иноземцева, верно, ожидал, что тот скажет. Но Иван Несторович отложил тетрадь, откинулся на стенку экипажа и, скрестив руки на груди, притворился, что спит. Мыслями он уже вернулся к луноверину. Может, это и не ошибка вовсе? Кашель ведь он смог унять. Может, испытать его еще раз?

Неумолкающая болтовня мешала думать.

– Что ни день – покойник, два. Уже и в газете нашей писали. Неведомо, о чем исправник думает.

– Здесь не исправник надобен, а батюшка, чтобы разогнал вурдалаков да упырей и отмолил бюловское поместье.

– Не батюшка, а жандарм крепкий. Он именно что авантюрист и выдает себя за генерала нашего. А авантюрист британский, точно вам говорю.

Какой авантюрист, какие, к лешему, упыри? Хорошо, доктор Ларионов дал свой револьвер. В такую глушь без оружия никак. Туда еще и железную дорогу не проложили, в эту Т-скую губернию.