– А вот – убейте меня! Не хочу работать! – ковырялась Добрая Фея волшебной палочкой в горшке с геранью. – Нет никаких условий! Урожай собран, лавку с хрусталем фискалы прикрыли…А тут еще эта чертова дератизация!

Хотя, крестница, могу затолкать тебя в арбуз? И – под горку!

– Ну, уж нет! Эта вещица на балу явно лишняя! – вырвала Добрая Фея из рук Золушки швабру. – Никому не интересно где, как и при каких обстоятельствах ты научилась танцевать! И еще одна деталь: запомни, ты не в сабо, отсюда – каблуками по паркету не стучать! Хотя…разобьешь туфли – поранишь ноги, а по группе крови он тебя быстрее найдет!

– А принцу скажешь,– набивала Добрая Фея корсет Золушки ватой.– Что на похлебке и кашах сидишь не от бедности, а диета у тебя такая – растительная. Поэтому все сложные углеводы на балу проноси мимо рта, чтобы с непривычки прямо там не околеть.

– Я тебе вот что скажу, детка, – стряхнула Добрая Фея пепел с гаванской сигары. – Не везет мне в последнее время с работой: то ли чары с годами стали ослабевать, то ли народ туповатый пошел. Вот и тебя предупреждаю: до 12-ти на балу не уложишься – нога может отвалиться вместе с туфлей…

– И еще, – обняла Добрая Фея плачущую Золушку. – Почему ты решила, что он не кинется тебя искать? Это мы, невидимые миру романтики, всегда рассчитываем только на то, что поддается логическому объяснению. А вы, люди – непредсказуемы! В ваших головах столько неосуществимых фантазий и всяческого сумбура, что одному только Богу известно, что вы предпримите в нужный для истории момент! Хотя (Фея поправила шапочку и уложила выпавший из-под нее локон), я спрашивала Его об этом… тут…на днях. Он тоже, бедолага, – ни сном ни духом…

– Не знаю, как у этого повесы с творческим воображением, успокаивала Фея-крестная рыдающую в голос Золушку. – Поэтому, пока чары окончательно не рассеялись, можешь написать ему письмо.

Золушка вскочила, вытерла вспотевшие от волнения ладошки о фартучек и уселась за стол.

– Милый принц, – написала она красивым, каллиграфическим почерком. Потом передумала и зачеркнула обращение. – Ваше Высочество. Так будет вернее.

– Ваше Высочество, – выводила она, убирая со лба прилипшие пряди. – Мы с Вами едва знакомы, поэтому через несколько насыщенных событиями дней Вы уже не вспомните ту робкую девушку в хрустальных туфельках, которая приглашала Вас танцевать…

Я совсем не надеюсь, что потерянная мной на дворцовой лестнице туфелька будет найдена Вами…

– Дребедень какая-то получается, – подумала она, зачеркнула два предыдущих абзаца и начала совсем не о том.

– Если честно, Ваше Высочество, – небрежно написала она, опираясь на спинку стула. – Мне и замуж-то за Вас не очень хотелось! Просто, выражаясь образным языком, пришла пора. А у нас в деревне – что за женихи? Так, расстройство одно! Глаз положить не на кого! А уж пьют-то! Мама дорогая!....Снова не то….Черт! Что же ему написать! Так, чтобы искренне и со смыслом?

Золушка скомкала лист, достала из-под буфета новый, стряхнула пыль и вывела четким, ровным почерком: «Слушай сюда, парень! Что касается разврата и вольностей там всяких, к которым вы в своих дворцах привыкли, сразу – забудь! Я девушка, хотя и бедная, но гордая!»…Нееет! Нет! Все не то!.. Что же ему написать?! Время же, время! Ай, ладно, катись она к черту, эта семейная жизнь!

Замарашка перевернула исписанный лист и написала размашистым почерком «Рецепт баварского пирога с луком и свиными ляжками»…

– Ну, все, время, – встрепенулась задремавшая было Добрая Фея, выхватила у замарашки лист, не читая, свернула его пополам и засунула за лиф. – Сегодня же отправлю…

– Как-то Вы…ммм…раздобрели, Ваше Высочество, – съязвили фрейлины, хихикая в атласные кулачки.

– Так это во всем она виновата, жена, – перекатываясь с трона на паркетный пол, улыбнулся Принц, подавая Золушке руку и глядя на нее полными обожания глазами. – Кстати, а что у нас сегодня на ужин, дорогая?..

И вот, в 23.45 бедная Золушка, устав нервничать по поводу предстоящего побега из замка, решительно снимает роскошное платье, хрустальные туфли и какая есть предстает перед ошалевшим от такого зрелища Принцем.

– Понимаете ли, Ваше Высочество, – начинает она, прикрываясь тугими локонами, – через несколько минут чары рассеются, мое платье (рассеянно смотрит по сторонам) превратится в хлам, а туфли…

– Какие к черту туфли! – хрипит Принц, облизывая пересохшие губы. – Конец балу! Тьфу ты, дьявол! Балу – конец! Тушите свечи! Всех! Всех вон! (Хватая малютку на руки) Куплю! Куплю я тебе туфли, дитя мое! Не верю своим глазам! Мама! Папа! Господи! Спасибо! Это был лучший светский раут в моей жизни!

И прямо на балу у Золушки вдруг появилось самое сокровенное желание: чтобы все эти пляшущие, танцующие и орущие люди во главе с Принцем внезапно исчезли, и можно было бы, наконец-то, разуться, плюхнуться в мягкие кресла и нормально поесть…

– А ты там с превращениями ничего не напутала? Слышь, крестная? – занервничала Золушка, надевая на свою тыкву диадему.

– Чтобы быть счастливой, мне нужно совсем немного, – рыдала Золушка. – Прекрасного Принца – для здоровья, ведерко сажи – для перевоплощений и мешок гороха – для полной занятости. А туфельки, так и быть, отдайте сестрам!

– Что ни принц – то неврастеник, – вздыхала возвратившаяся во дворец под утро загулявшая Золушка, выметая с персидских ковров осколки хрусталя.

– Но помни, что ровно в 12 часов пополуночи, если ты не перестанешь жрать на балу халявное шампанское, твоя физиономия превратиться в тыкву! И тебе уже будет абсолютно фиолетово, что на тебе надето и какая на тебе обувь! – уговаривала себя Золушка…

– Слышь, крестная, а как же белье? – занервничала Золушка, опуская тяжелый кринолин на шерстяные панталоны.

– Вот те – здрасьте! – парировала Добрая Фея, надевая на мышей сбрую. – Зачем тебе белье, дурочка? Ты же на балу только до 12-ти! Обувь у тебя – дорогая, мордашка – глуповатая. Успех уже у нас в кармане!

– Ты на часы-то не смотри, дочка! – инструктировала Золушку Фея-крестная. – Где-то к полуночи Принц будет уже на рогах, ему, естественно, экзотики захочется. А тут – упс! – ты! В рубище и саже!

– Откуда у тебя фингал, дитя мое? – ласково спросила у возвратившейся с бала Золушки Фея-крестная.

– Она еще спрашивает, стерва! – огрызнулась замарашка, вытряхивая из подола крысу-кучера. – Что ж ты не предупредила нас, что в этом чертовом замке часы отстают?!

– А теперь то же самое, но помедленнее, – прижал Принц Золушку к стене. – Кто тебя ко мне подослал? С какой целью? К чему весь этот маскарад? Как вас пятеро влезло в тыкву?

Даже переехав во дворец, Золушка по-прежнему перебирала крупу по ночам…

И стыдливо вздыхала: «Привычка!».

И как же была напугана мачеха, когда спустя ровно месяц после свадьбы Золушка появилась на пороге дома с дорожным саквояжем в руках.

– Мать, заводи пироги! – зычно крикнула она прямо с порога, скидывая с ног золотые кожаные туфельки. – Я на побывку пришла!

– Так ведь медовый месяц только закончился, дочка, – приторно ласково, заметавшись по кухне, откликнулась Мачеха, доставая из-за печи решето. – Да, у нас и муки-то нет!

– А зачем нам мука? – хохотнула падчерица, доставая из сумки четверть самогона. – Нам бы солененьких огурчиков и миску маринованных грибочков!

– Так ведь ты раньше не пила, дочка, – засуетилась Мачеха, вынимая из буфета запылившиеся от времени бокалы. – А отец узнает?

– А отец узнает! – сложила «самокрутку» Золушка и поймала искру из печи. – Я раньше почему не пила? Потому что у меня половины королевства не было! А теперь у меня в брачном договоре поместье такое, поместье сякое, крепостные, имущество всякое! С такого-то богатства, мама, разве ж не запьешь?

– А как же муж? – озвучила последний аргумент Мачеха и полезла в погреб.

– А вот это хороший вопрос, мама…– неожиданно призадумалась Золушка и потушила сигарету. – Как же муж? Как же там мой муж, мама, будь он неладен! Где же мой муж? Где же я его оставила, мама? Помню, провожал, помню, гостинцы в карету складывал, помню, в карету сажал, за каретой бежал, потом, помню…лошади споткнулись…возница выругался…пылища поднялась…кровища брызнула!.. Ооооо…так я теперь никуда не спешу. Это к тому, мама, что торопиться мне теперь некуда. Это ж надо (вставая), какая у нас теперь жизнь с вами начнется, мама! Страшно себе и представить! Королевство такое, королевство сякое, крепостные, имущество всякое! А на троне – я, в слезах и лентах…Однако ж, не было бы счастья…словом, задался денек!

Представила, как изменилась бы сказка, если бы Золушка – в духе братьев Гримм! – потеряла бы во дворце не туфлю, а голову!

Выбежал бы на крыльцо запыхавшийся Принц, заметил краем глаза, как вдалеке крысы уносят на себе гигантскую тыкву, посмеялся от души.

И только бы воротиться назад, как глядь – а на краю лестницы изумленно хлопает синими глазищами женская голова…

Словом, сказке конец. Ибо душа – вон.

Узнав из добрых книжек, что она – плод чьих-то фантазий, Добрая Фея покончила с собой.

И мало кто знает, что благодаря стараниям Доброй Феи-крестной, невроз у бедной Золушки остался даже после удачного замужества: каждый раз, как только часы пробьют полночь, она вскакивала в супружеской постели, ощупывала себя, принца, проверяла карету под окном.

К пенсии Золушка навострилась выкладывать из проса, пшена и гороха монументальные полотна. И неделями сторожила свои шедевры от деревенских мышей. Но как бы ни старалась бедная женщина не спать по 3 суток,1-й бал Наташи Ростовой грызуны все же успели сожрать.

Царевна Лягушка/ Василиса Премудрая

– А кто, разрешите полюбопытствовать, батюшка ваш?– третий час пытал царевич Лягушку, намертво зажавшую губами стрелу.

– Так я тебе и сказала, придурок, – думала та. – Ты сначала женись, а сказки…

Сказки – они потом будут.

А еще, заприметив очередного, бредущего по зловонной жиже царевича, Лягушка поклялась себе, что на этот раз, невзирая на головокружение, легкую подслеповатость и радикулит, стрелу из болота она обязательно достанет!

Как ни крути – последний шанс!

– Твою мать! Стрельбище! – возмутилась Лягушка, хватая на лету очередную стрелу. – Ведь был же, был тихий затхлый водоем! Пока коронованные дураки свататься не повалили!

– Может, из боевого ее разок шмальнуть? – чертыхнулся Иван-царевич, увидев, кому досталась его стрела.

– Не нагнетай, царевич! – как могла, успокаивала Лягушка бьющегося в истерике Ивана. – Понимаю, история получилась неважнецкая, но я для тебя – самый идеальный вариант! Посуди сам. Стреляешь ты плохо, папаша – придурок, сам, вон, не семи пядей…Сечешь? А, попади твоя стрела, скажем, на псарню? И все! Пошла династия! Сукин муж, сукин сын, сукины дети! То-то!

– А вот, возьму, и в такую влюблюсь! Не целуя! – с жаром воскликнул Иван-царевич, отбрасывая в сторону лук и стрелы.

И у Лягушки внутри похолодело…

– А когда умрет последний дурак, болото придется осушать, – с горечью произнесла Лягушка. – Что зря штаны просиживать!

– И какого же рожна ей неймется, – с тоской думал Иван-царевич, наблюдая поутру, как располневшая на калорийных харчах царевна пытается влезть в лягушачью кожу.

– А в фас ты ничего, мордастенькая, – улыбнулся Иван-царевич Лягушке, утирая после поцелуя слюну. – И характер спокойный. Глядишь, уживемся.

– Начнем с того, сынок, что ты – не Петрарка! – выговаривал царь Ивану-царевичу.– Бумагу стихами марать – дело пустое. Девки нынче пошли неграмотные. Хочешь произвести впечатление – хлопни ее по заднице. Что значит – нету задницы?..

Это что ж, пятерня насквозь пролетает, что ль?

– Да, не торопись ты с женитьбой, Вань, – томно квакнула Лягушка Царевичу, вцепившись лапками в золотую пуговицу у него на рукаве. – Давай хоть погуляем сначала…

Вокруг сюрреалистично пузырилось болото…

– Иван....мммм…а можно мне задать Вам вопрос, который волнует каждую новобрачную? – облизывая пересохшие от волнения губы спросила Лягушка, прижимаясь скользким тельцем к Царевичу.

– Валяй, – отодвигаясь в сторону, ответил Иван, доставая из кафтана кисет с табаком.

– Даже не знаю, как спросить, – прилипла к кафтану Лягушка, вцепившись в него лапками. – Ну, в общем…я у Вас первая?

– Это смотря как посмотреть, – выпустил Иван струйку дыма, пытаясь оторвать земноводное от "одёжи". – Жабы у меня и до тебя были, нет здесь никакой тайны.

А вот чтобы переодетые в царевен…никогда!

– Давай, проходи, сынок, садись, – разлил Царь-батюшка по бокалам остатки медовухи. – И кто тебе сказал, что папа будет ругаться?