Единственное, что получалось у неё просто прекрасно – это кривляться и обезьянничать, как в сердцах говорила мать. Девчонка без малейшей тени стеснения выступала в детском саду на утренниках, и воспитательницы всегда были уверены в том, что могут выпустить Светочку Звёздную на замену любому заболевшему ребёнку. Абсолютно не зная текста песни или стихотворения и не выучив движений танца, она так лихо импровизировала, что никто из зрителей-родителей не замечал подвоха, даже не догадываясь о том, что девчонка сочиняет свой концертный номер буквально на ходу.

Воспитатели часто сажали Светку на стульчик перед остальными детьми и со спокойной душой сваливали из группы на полчаса, а то и час, чтобы попить чайку в спокойной обстановке. Всё это время девочка с воодушевлением развлекала своих детсадовских товарищей различными историями: либо читала им вслух сказки, либо пересказывала наизусть любимые пластинки – разумеется, в лицах, с выражением, жестикуляцией и должной экспрессией. Дети восхищённо смотрели ей в рот и с упоением ловили каждое слово. Светка была для них кумиром, и она с удовольствием купалась в лучах этого поклонения и обожания.

Именно сшибающая наповал харизма (хотя это понятие ещё не было тогда заезженным и употребляемым повсеместно), недюжинное обаяние и потрясающая киногеничность – помимо, собственно, актёрского таланта – и сослужили Светке свою добрую службу, когда из тысяч советских школьниц на главную роль в фильме «Самое лучшее лето» выбрали именно её…

Помахивая пустым бидоном, Светка вприпрыжку приблизилась к магазину. Ей нравилось, как там пахнет: немножко подтаявшим сливочным маслом, немножко мороженым, немножко молочными коктейлями. Всё это девочка очень любила.

Она обожала намазывать масло на печенье «Юбилейное» и прихлопывать сверху другим печеньем – получался самый вкусный на свете бутерброд, который на ура шёл как с чаем, так и всухомятку.

Выбор мороженого в их городке был достаточно скуден: фруктовое, сливочное и пломбир, но желаннее этого лакомства в жаркую летнюю погоду не было ничего. Особое наслаждение – обгрызать по краям размякший вафельный стаканчик, уже начавший пропитываться сладчайшим кремово-молочным вкусом…

Коктейли продавались в гастрономе на Первомайской, в отделе «Соки – воды». Они готовились прямо у тебя на глазах: тётенька-продавщица в белом колпаке и переднике с кокетливыми кружавчиками наливала в огромный металлический стакан молока, добавляла туда пару ложек мороженого и доливала чуть-чуть фруктового сиропа – яблочного, малинового, грушевого или вишнёвого. Затем стакан устанавливался в миксер, продавщица нажимала заветную кнопочку… и аппарат принимался реветь, словно раненый зверь. Как объяснял Светке всезнающий Даня, этот агрегат разгонялся до скорости пятнадцать тысяч оборотов в минуту. Время, которое требовалось на то, чтобы взбить ингредиенты до состояния воздушной пены, а затем разлить райское питьё по гранёным стеклянным стаканам, тянулось мучительно долго, практически бесконечно. Но зато потом наступал миг блаженства!

Стоил коктейль всего-навсего одиннадцать копеек. Даня частенько угощал Светку с Шуриком, если на прогулках они вместе, как бы ненароком, заруливали в заветный гастроном. У Дани всегда было полно мелочи. Это у Светки в карманах вечно свистел ветер…

Даня с Шуриком были её лучшими друзьями с самого детства. Можно сказать, практически с рождения: их матери одновременно попали в роддом, произвели на свет детей в один и тот же день – пятого сентября – и за время, проведённое в больнице, сдружились так крепко, что даже после выписки продолжили задушевное общение.

Неулыбчивая суровая продавщица необъятных размеров налила в подставленный бидон три литра молока и выжидающе взглянула на Светку:

– Шестьдесят шесть копеек.

Девочка растерянно заморгала.

– А… рубль? Я же отдала вам рубль!

– Когда это ты отдала? – нахмурилась тётка. – Никаких денег я от тебя не получала.

Светкины глаза испуганно заметались. Потеряла? Выронила? Забыла дома? Карманов у неё не было, но рубль-то точно был, она держала его в руках, она отлично помнит! Ещё свернула его трубочкой для удобства, а потом… потом…

И тут её вдруг осенило. Ахнув и заливаясь краской, Светка пробормотала:

– А деньги, это самое… того… они в бидоне.

Изумлённая очередь крякнула за её спиной в едином порыве. Продавщица недоверчиво приподняла крышку с посудины, и восторженному взору присутствующих действительно предстал всплывший из молока на поверхность, как бумажный кораблик, злосчастный рубль.

– Вот посылают в магазин безмозглых, – в сердцах выругалась продавщица. – Возись тут с ними…

Очередь изрядно повеселилась, наблюдая, как тётка огромным половником выуживает банкноту из молока. Затем она брезгливо бросила рубль на прилавок, чтобы немного обсох (хорошо хоть, не успел размякнуть и порваться) и, презрительно выпятив нижнюю губу, отсчитала Светке сдачу.

Девочка побрела домой, и ей ещё долго мерещились насмешки и ехидные перешёптывания за спиной. Пожалуй, мама была права насчёт её бестолковости…

Трудно было представить себе более разные, непохожие друг на друга семейства.

Родители Светки были типичными представителями рабочих профессий: мама трудилась инженером на машиностроительном заводе, а папа водил городской автобус. Они не хватали звёзд с неба, зато крепко стояли на ногах и старались, чтобы всё у них было не хуже, чем у других: телевизор, магнитофон, полированная мебельная «стенка», добытая по большому блату на смену уже не такому престижному серванту, хрусталь и сервизы для торжественных случаев, ковры, стеклянные люстры с бесчисленными висюльками, а также многотомники советской классики – увы, исключительно «для интерьера», а не для чтения. По выходным мама занималась генеральной уборкой и стиркой, по праздникам пекла пироги, а папа уезжал с друзьями на рыбалку или проводил свободное время с пивом перед телеэкраном.

Даня же происходил из классической еврейской семьи. Дед его, известный московский хирург Наум Вайнштейн, был арестован на волне массового психоза по поводу нашумевшего «дела врачей-вредителей» и реабилитирован уже посмертно – сердце не выдержало. Вдова Наума, акушер-гинеколог Шули Меировна, сгребла в охапку дочку Диночку и переехала в Подмосковье, подальше от глаз любопытных и притворно сочувствующих соседей, а также откровенно злорадствующих сослуживцев – в городок Речной, где начала строить жизнь заново. Не то, чтобы в этом городишке вовсе не было антисемитов… но, по крайней мере, такие высококвалифицированные специалисты, как Шули Меировна, ценились на вес золота, и она благополучно проработала до самой пенсии в одном из местных роддомов.

Диночка незаметно выросла в целую Дину Наумовну и стала первоклассным стоматологом, а затем вышла замуж за коллегу – зубного врача Михаэля Шульмана. Разумеется, когда у молодой супружеской четы родился сын Даниэль (он же Даня), по умолчанию подразумевалось, что он продолжит династию: само собой, мальчик станет врачом, и только врачом.

Данина квартира выглядела совершенно иначе, чем Светкина. Никаких мещанских ковров на полу и стенах (даже для дополнительной звукоизоляции), безвкусных мебельных гарнитуров и пошлых стеклянных люстр. Только вышедший из моды антиквариат – штучные вещи, каждая со своей историей и индивидуальностью. Дубовый шкаф с затейливой резьбой, массивный буфет для посуды, стол и стулья из красного дерева, бронзовые светильники… Книжные полки прогибались от тяжести: в интеллигентной семье Шульман действительно читали, и читали запоем. По выходным же никто не тратил время на скучную уборку или просмотр телевизора – все вместе шли в кино или просто гулять.

Птицей совсем иного полёта казалась мать Шурика – Любовь Кострова. Она была буквально помешана на материальных благах и достатке. Женщина работала заведующей в комиссионке и водила короткие знакомства со всеми «нужными» людьми Речного и даже Москвы, многие из которых становились её любовниками (директора гостиниц, заведующие складами и спецбазами, партийная номенклатура и так далее). Она поддерживала тесную связь с самыми знаменитыми фарцовщиками, реализовывая их товар у себя в магазине по завышенной цене – заграничную одежду и аксессуары, косметику, виниловые диски иностранных исполнителей, редкие книги… в общем, представляла собой типичную спекулянтку, или, как назвали бы её уже после развала СССР, «пионеркой бизнеса».

Попав в квартиру Костровых, каждый понимал, что это уже абсолютно другой уровень, нежели чем у семейства Звёздных или даже Шульман. Здесь всё дышало не просто богатством и благополучием, а самой настоящей роскошью. Мебельная стенка сияла такой безупречно-гладкой полированной поверхностью, что становилось ясно – она произведена не в СССР и даже не в каких-то там ГДР или Чехословакии, а как минимум в Финляндии. Встроенный бар ломился от бутылок с иностранными этикетками. Восточные ковры на полу и стенах были привезены из Узбекистана – настоящие произведения искусства, ручная работа. Домашняя библиотека поражала воображение редкими изданиями художественной литературы, которые невозможно было разыскать в обычных книжных магазинах – Кострова приобретала всё это в московском валютном магазине «Берёзка», обменивая товар на чеки и сертификаты, полученные от многочисленных кавалеров.

Дочь тёти Любы всегда была одета лучше остальных и выделялась в толпе сверстниц – самая нарядная, самая красивая, в изысканных заграничных платьицах или костюмчиках. Справедливости ради, иногда кое-что из этого богатства перепадало и Светке – тётя Люба по дружбе приносила обновки прямо к ним домой, и даже недорого просила. Правда, Светкина мама незаметно морщилась: она понимала, что её дочке достаётся лишь то, что было отбраковано и отвергнуто самой Костровой. Дочь тёти Любы, с малолетства избалованная нарядами, иногда принималась кочевряжиться, находя, что то или иное платье недостаточно хорошо для неё. Но, переборов неприятный осадок, мама Светки всё-таки покупала у подруги предложенные вещи – благо, размер у девчонок был один.

В холодильнике Костровых всегда водились дефицитные товары, от осетрины до красной и чёрной икры, приобретённые по бросовым ценам или презентованные всё теми же богатыми покровителями. Тётя Люба уверяла, что у её дочери слабое здоровье, поэтому икра нужна ей каждый день, для повышения гемоглобина.

На самом деле, Александра была свежа, полна сил и энергии и абсолютно здорова («как кобыла», бесцеремонно говорила о приятельнице сына Дина Наумовна), однако послушно поддерживала легенду о своей мнимой слабости, запущенную матерью, и выгодно использовала это в своих целях.

Она вообще с детского сада была преисполнена невероятной важности и чувства собственного превосходства над остальными сверстниками. Даня беззлобно сбивал с заносчивой девчонки спесь, называя её Шуриком, и вскоре она и сама привыкла откликаться на это имя. Правда, тётя Люба страдальчески морщилась, слыша, как окрестили её драгоценную кровиночку друзья. Они словно обесценивали этим шутливым пацанским прозвищем всю «девочковость», даже раннюю женственность, которую культивировала в Александре мать.

Светку же, к слову, Даня величал преимущественно Веткой, реже – Веточкой или Светлячком.