Девочка из Москвы

К нашим соседям на Речном переулке приехала на месяц погостить дальняя родственница – девочка Таня. Таня была на три года старше меня и уже ходила в школу, но ей тоже не разрешалось бегать на дороге с мальчишками. Зато ей разрешали ходить ко мне и играть у меня за забором. Мне нравилась фамилия Тани – Воронцова, а ей моя – Хименес. Родители Тани были военными, и она каждое утро делала зарядку, чистила зубы и заправляла кровать, чем мне каждое утро, когда я выползала из своей комнаты, «кололи глаза».

Фотография в альбоме. Мы с Таней сидим на скамейке. Таня коротко подстрижена, на ней летнее платье в крупную красную клетку. Таня сидит, выпрямившись и сложив руки на коленях. Рядом сижу я. Один гольф у меня на ноге спущен, длинные волосы не заплетены, а забраны под старушечью бабки Люсину косынку. Из-за того, что я дрыгала ногами во время фотографирования, обе ноги на фотографии неестественно выгнуты.

Мы с Таней любили играть в школу. Таня была учительницей, а я ученицей. Еще в садике я выучила алфавит, и Таня учила меня складывать слоги.

Хранилище памяти. Впоследствии Таня окончила институт и стала детским психологом. Талант к работе с тупыми детьми у нее, по-видимому, проявился еще в детстве, когда она сама была ребенком. Таня уже уехала обратно в Москву, когда в один прекрасный день я начала читать. А дело было так. Я сидела и рассматривала картинки в детской книжке и пыталась прочитать заголовок рассказа. Без всякого особого труда буквы у меня сложились в слово «Сашка». Я побежала к маме и, тыкая в заголовок указательным пальцем, кричала: «Сашка! Сашка!». К маминому удивлению я смогла прочитать и сам рассказ – историю о том, как Ленин был в ссылке и к нему прилетал воробей, которого назвали Сашкой.

Новый виток

Школа – это новый виток Лабиринта. В школе заканчивается беззаботная жизнь, и ребенок становится еще более «организованным». Советская школа воспитывала советских детей, строителей светлого коммунистического будущего. В школе к ученикам предъявляли требования не только по обучению дисциплинам, но и соответствия сначала канонам октябрят, потом пионеров, а потом и комсомольцев. До комсомольца мне как-то не удалось дорасти в связи с развалом Советского Союза и всей социалистической действительности, но октябренком и пионером я побывала, хотя никакого чувства приобщения к великому у меня от этого не возникло. Наоборот, у такого неорганизованного ребенка, как я, возникало лишь чувство досады от необходимости каждый день гладить шелковый красный галстук, который к вечеру опять становился мятым.

В этом месте, наверное, надо сказать, что в школу меня отправили с шести лет. Этому невольно поспособствовала Таня Воронцова, научившая меня читать и считать, поэтому мама не сочла нужным отправлять меня в подготовительную группу детского сада.

Я не смогла запомнить имен своих воспитателей, но имя первой учительницы, наверное, помнит до старости каждый человек.

Ходить в школу – это твоя работа…

Я не могла сначала понять, нравится мне школа или нет. В тот день меня привели на медицинский осмотр. Здание школы было мрачным, внутри стены были выкрашены краской защитного цвета до середины стены, а чуть выше маминого роста и до потолка была побелка. Обстановка школы напоминала детскую поликлинику и упорно ассоциировалась с болезнью.

В медицинский кабинет стояла очередь из детей моего возраста. С большим неудовольствием я отметила, что Лешки Перчука там нет. На мой вопрос мама замялась и неуверенно ответила, что возможно, и даже очень вероятно, Лешка Перчук пошел в подготовительную группу детского сада.

Мы с мамой стояли в очереди за толстым и высоким мальчиком с отцом в милицейской форме. Мальчик вел себя нагло и всем предлагал «попробовать кулака», на что его отец мило улыбался. Но перед входом в кабинет мальчик как-то присмирел, особенно после того, как моя мама многозначительно сказала, вроде бы ни к кому не обращаясь: «Наверное, там уколы делают», а сама ободряюще мне подмигнула. Но после выхода из кабинета мальчик (его звали Сережа Швидченко) бесцеремонно заявил мне: «Твоя мама – дура. Там уколы не делают». Я на это ответила: «А твой папа вообще мильтон», за что тут же получила кулаком в предплечье.

В медицинском кабинете меня взвесили и долго и бесцеремонно копались в волосах, даже распустили обе косички. Как потом мне объяснила мама, они искали вшей. Вши – это такие насекомые, которые живут в голове. Вшами я еще, слава Богу, не болела, только дизентерией. Потом меня взвесили и безапелляционно заявили: «Очень крупная девочка для шести лет. У нее ожирение». Тут я почувствовала себя совсем неуютно. Хоть мне и не было известно точное значение слова «ожирение», но я поняла, что у меня есть лишний жир, то есть, я жирная.

Понурившись, я шла с мамой домой. Школа мне определенно уже не нравилась. Перспектива учиться с Сережей Швидченко вместо Лешки Перчука, такого родного и верного друга, да еще если тебя все взрослые будут обзывать жирной, меня совсем не прельщала. Я робко предложила: «А может, мне еще походить в детский сад?», но мама твердо ответила: «Ходить в школу – это твоя работа».

Марина Ивановна

Холодным утром 1 сентября я надела коричневое платье с белым передником и сделала себе два кривых «хвоста» с белыми бантами. Настроение было самое паршивое. По случаю 1 сентября у мамы был отгул, обе бабки тоже присутствовали, причем бабка Люся привезла из Горелово собственноручно выращенный букет гладиолусов.

Я вложила свою потную от волнения ладошку в мамину руку, и мы всей семьей двинулись к школе. Во дворе школы толпилось множество народу, и я сразу стала бояться, что потеряюсь. Старшеклассники выделялись своим колоннообразным ростом, другим видом формы, а также тем, что поочередно бегали за угол школы курить. Мама нашла табличку «1 В класс», возле которой уже стояла небольшая толпа взволнованных родителей с моими будущими одноклассниками. С огорчением я обнаружила, что, несмотря на то, что было набрано три первых класса, Сережа Швидченко оказался как раз в моём. Он, будучи на голову выше сверстников, стоял со своим папой-милиционером и победным взглядом озирал хилых одноклассников. «Вот уж у кого точно ожирение», – подумала я, и настроение совсем испортилось. Я стояла, потупившись, и меня совершенно не занимало то действо, которое разворачивалось на школьной площадке. А там в это время все построились на торжественную линейку, и у стойки нашего класса появилась невысокая, худая и прямая, как палка, учительница. Потом долго говорили речи, трясли колокольчиком и играли торжественные марши. От волнения мне захотелось есть, но еды в ближайшем будущем не предвиделось, так как нас повели на урок мира. О чем там говорилось, мне так и не удалось запомнить, хотя этот урок мира проводили ровно десять раз за все время моего пребывания в школе.

Нашу учительницу звали Марина Ивановна. Я все время ждала от нее неприятностей, как минимум того, что она при всех объявит, что у меня ожирение. Этого, конечно, не случилось, но если неприятностей ждешь, то они обязательно наступят. Когда все достали школьные принадлежности, выяснилось, что у абсолютного большинства учеников тетради, прописи и даже учебники в полиэтиленовых обложках. Полиэтиленовых обложек не было только у меня и еще у одной девочки – Юли Безверховой. Нас поставили перед фактом, что на следующий день мы обязаны иметь такие обложки. Соответственный выговор был объявлен и моей маме, когда она пришла меня забирать. Мне было неприятно, что Марина Ивановна выговаривает моей взрослой маме, как провинившейся девчонке.

Остаток дня моя мама провела, бегая по канцелярским магазинам в поисках обложек, но так их и не достала, потому что вся дефицитная канцелярия была сметена с прилавков перед злополучным Днем знаний. Однако в коммунальной квартире среди ее обитателей имела место взаимопомощь, и одна полиэтиленовая обложка для тетради, мятая и старая, была предоставлена нам семьей Радченко. Но и этой обложкой мне не суждено было воспользоваться, потому что от отчаяния у моих домашних случился паралич мозга, и они взялись эту единственную обложку проглаживать утюгом. Разумеется, полиэтилен немедленно налип на утюг.

Марина Ивановна, между тем, пошла на принцип и в течение месяца не проверяла наши с Юлькой Безверховой каракули в прописях, до тех пор, пока прописи не сменили плебейские бумажные обертки на благородные полиэтиленовые. По этому поводу у нас с Юлькой возникла коалиция, основанная на осознании нашей неполноценности по отношению к остальным ученикам. Марине Ивановне мы дали прозвище Каркуша и по-другому ее между собой не называли.

28 августа 2010 года

Впоследствии выяснилось, что некоторые учителя советской закалки идут на принцип по поводу и без него. В этом году меня в очередной раз удивила учительница сына Нателла Ивановна. Лето 2010 года выдалось аномально жарким, и это было заметно уже в мае. В конце мая, за три дня до окончания учебы начальной школы, твердо установились температуры выше 25 градусов по Цельсию, и я разрешила Димке пойти в школу в шортах и футболке. Выговор последовал незамедлительно. В тот же день в дневнике появилась запись: «Без школьной формы не приходить!». Я провела ревизию нашей школьной формы, и меня взяла тоска. В наличии имелись черные шерстяные форменные брюки, шерстяной вишневый пиджак, хлопчатобумажные водолазки с рукавом и единственная парадно-выходная белая шелковая рубашка без рукавов. Я сама поразилась своей трусости, но ребенок на следующий день был отправлен в школу в шерстяных брюках и парадно- выходной шелковой рубашке, которая была белой только до того момента, как мой сын пришел на обед в столовую.

«Мармазетки»

«Мармазетки» – первое новое слово, которое я выучила в школе. Просто это было любимое ругательство Марины Ивановны. У нас за первой партой сидели Даша Ковальчук и Лена Орел. Их посадили впереди из-за маленького роста. Они дружили и постоянно затевали друг с другом на уроках веселую возню. Даша и Лена первые стали «мармазетками». Как нам было объяснено, мармазетки – это такие маленькие обезьянки, которые ни минуты не сидят на месте, а самое главное, всегда заняты друг другом, в частности, вычесыванием и поеданием блох. Мармазеткой можно было оказаться за любое отключение от учебного процесса во время урока. Я, например, стала мармазеткой за привычку грызть ногти, а кое-кто – за привычку ковыряться в носу.

Я и спорт – вещи несовместимые

В школу нужно было приходить за десять минут до звонка на первый урок. Объяснялось это просто: каждое утро в классе проводили зарядку. Причем не просто «мы писали, мы писали, наши пальчики устали», нет. Это была полноценная зарядка с приседаниями и наклонами. Кто придумал дружно потеть в составе тридцати человек в душном классе и потом потными садиться на первый урок, для меня до сих пор остается загадкой.

Зарядку я возненавидела в первую очередь за наклоны вбок. В один прекрасный день, когда я, пыхтя, пыталась наклоняться, Марина Ивановна подошла и сказала: «Да, талия совсем не гнется». А еще у Марины Ивановны был просто пунктик насчет осанки у девочек. Во время урока она подходила и хлопала ладонью по спине ссутулившихся за партой девчонок. Это было не больно, но неожиданно. Любимой лекцией Марины Ивановны был рассказ о том, что в царские времена в Институте благородных девиц сутулящимся воспитанницам привязывали к спине деревянные доски. Оставалось только радоваться, что мы учимся не в царском институте благородных девиц.

Другим не совсем радостным явлением в моей жизни стали уроки физкультуры. Так как у меня было ожирение, я сразу стала стесняться надевать отечественный спортивный костюм (синий с красными резинками в белую полоску), обтягивающий меня с головы до ног, а надев его, старалась спрятаться подальше. Ничего из этого не выходило. Наш учитель физкультуры Евгения Валерьевна старательно пыталась заразить нас любовью к спорту. Первоначально у меня еще хоть что-то получалось: я могла пробежать стометровку даже не последней и без одышки, подтянуться лежа нужное количество раз и вообще все, что требовалось, я выполняла. Но потом неутомимая Евгения Валерьевна попыталась приобщить нас к игре под названием «пионербол». Сейчас такое название никто не знает, а в то время между школами даже проводились чемпионаты по пионерболу. Так вот, пионербол мне не давался. Даже правила его я до сих пор не уяснила. Но самое прискорбное было то, что я попала именно в ту команду, где капитаном был Сережа Швидченко, и когда я в очередной раз неуклюже посылала мяч в «космос», он угрожал наподдать мне как следует. В результате я научилась прогуливать уроки физкультуры уже в первом классе. Просто когда у нас намечался пионербол, я говорила, что у меня нет формы, и сидела весь урок в раздевалке.

Первые звездочки