***

Оказалось, что смерть одного-единственного Старого Леха освободила крайне много утреннего времени. Матрена даже встала позже, но все равно успела переделать все задолго до обычного часа выхода из дома.

Впрочем, сегодня прачка в любом случае не собиралась к оставшимся хозяевам.

Спешить было некуда. Странно и непривычно.

Матрена чаевничала – точно, как барыня – глядя в тусклое окно на белье, что сушилось на улице.

Вся куча-мала разбежалась. Старшая, светлоглазая и беловолосая, гибкая, похожая на русалку, спозаранку отправилась стирать, прихватив с собой на реку двух младших. Хозяйственная вышла девка, да только соседи намекали, что как бы в подоле не принесла. Приглядывать-то за ней некому: мать всегда занята.

Э-эх… Когда-то и сама Матрена отличалась пригожестью. Вся деревня заглядывалась – но нет же, выбрала забулдыгу-бочарника. С ним и сбежала в город. Годы прошли, она раздалась и одновременно ссохлась кожей, как старое яблоко. Прачка невольно взглянула на свои руки, обхватившие чашку – красные, распухшие, обветренные.

Что толку вспоминать былое. От сетований на ушедшую молодость мысли снова вернулись к детям.

У младших всегда хорошая доля: они теперь даже в школу при храме ходили. Видано ли – читать выучились. А средних Матрена давно уж определила: одного – в подмастерья плотника, другого – на текстильную мануфактуру, а третью в няньки отдала. Этих она с тех пор дома почти не видела.

Но какой выбор у вдовы? Как бочарника порешили, так Матрена едва по миру не пошла. Тут уж пришлось на все лады постараться, чтобы кусок хлеба раздобыть. Такого повидала, что и вспоминать не пристало. Благо, жизнь тогда выправилась… а уж почему – какое кому дело?

А теперь Матрена, видимо, и вовсе в гору поднимется.

Отставив чашку, прачка вышла в чулан, поднялась на цыпочки и сняла с притолоки увязанный в тряпье сверток. Старый Лех любил собирать всякий мусор, но говорили, что ценен он куда больше, чем новье.

До чего же хорошо, что в тот день чулки она все же надела. А ведь колебалась, полагая, что на улице слишком тепло. В последний момент надумала. В одном из них и припрятала находку, опутав сверху подвязкой.

***

Распустив темные волосы по спине, Елена в одном корсете накладывала грим перед зеркалом-трельяжем в собственной – кто бы подумал! – гримерной.

– Я чувствую, что все закончится очень скверно…

На кушетке Алекс, опустив голову, курил едкую папиросу и стряхивал пепел прямо на ковер.

Елена шумно вздохнула, однако намек остался не понят.

– Отчего бы тебе не использовать пепельницу?

Ехидно прищурившись и приподняв треугольные брови, он бросил окурок в вазу с цветами.

Сдерживаться дальше не хватило сил.

– Сволочь! – схватив маленькое зеркало в медной оправе, Елена запустила его точно в голову Алекса.

Оставив на лбу отметину, оно упало, но отчего-то не рассыпалось на осколки.

– Чего бесишься? Тебе сегодня же принесут новые.

Отвернувшись, Елена решила молчать. Ни к чему выходить из себя перед спектаклем. Однако всего через несколько минут она забыла о своем обещании и снова заговорила о том, что волновало:

– Алекс, скоро точно случится что-то плохое.

Собеседник досадливо скривился.

– Ты опять за свое. Никто не узнает.

– В этом больше нет никакого смысла!

– Дура ты, если думаешь, что все всегда будет так, как сейчас.

Следовало бы оскорбленно заплакать, однако заново накладывать грим уже некогда.

Поворачивая голову, Елена придирчиво оглядела результат. Вблизи вычерненные глаза да брови и меловая кожа выглядели жутковато. Но зато они должны быть хорошо видны зрителям дальних рядов… ведь зал наберется полным?

Оставшись довольна гримом, Елена взялась за прическу. Ее стоило бы делать театральной прислуге, однако актриса никак не могла себе пересилить. Она не терпела прикосновения женщин.

Мысли, тем временем, сделали пируэт и вернулись к премьере, намеченной на воскресенье. От тревоги снова потянуло живот. На уличных тумбах уже расклеили настоящие афиши… Что-то будет?

– Зря мы все затеяли. Не стоило и начинать! Помяни мое слово – добром не закончится.

– Опять зовешь неудачу… Знаешь, что? Раз так – уходи. Прямо сейчас. Десяток вместо тебя найду. Не хуже, чем ты.

Уязвленная Елена на миг утратила привлекательность.

– Правда? Ты так уверен, что любая девка сыграет Ирину?

– Ты про что вообще?

– Про «Три сестры». Забыл?

– А, так ты про это дерьмо, – перемена темы явно пришлась Алексу по душе. – Так бы и говорила.

– Зачем ты только согласился с Щукиным? Во всем идешь у него на поводу.

Он усмехнулся, но промолчал.

– Да, он сказал, что нужно заявить о себе, как о серьезном театре. После, якобы, уже никто не скажет, что я – не настоящая актриса. Но я не смогу! Ничего не выйдет!

– Было бы там, что уметь. Все будет в порядке.

За дверью послышался голос Щукина:

– Десять минут, дамы и господа! Десять минут!

Он обходил гримерные – пока их насчитывалось ровно три. Одну занимала Елена, в других разместились шесть остальных актеров.

– Как, уже? – она встрепенулась и принялась спешно одеваться. Снова справилась без помощи: яркое прямое платье, модное в сезоне, сложностей не доставило.

Начался спектакль, Елена вышла на сцену. Она хорошо знала монологи – да и в целом роль распутной Маргариты Готье не требовала особой игры – потому на реплики отвечала, особо не вслушиваясь, больше оглядывала зал в поисках новых лиц.

В первом ряду Елена заметила настойчивого господина в бежевом, встреченного недавно у дома Старого Леха. Не сказать, что он обладал примечательной внешностью, однако запомнился.

Сдержал обещание.

– Что вам нужно? Чтобы я стала вашей любовницей? – по замыслу реплика должна была прозвучать рассерженно. Однако, произнося ее, Елена словно делала предложение, пытаясь поймать взгляд зрителя.

Интересно, заметен ли столь слабый посыл из зала?

– Но ведь я вам уже сотни раз говорила, что я этого не хочу…

Господин в бежевом послал воздушный поцелуй.

Алекс редко смотрел представления. Надо надеяться, что он не изменил себе и теперь.

***

Макар весь день прошатался по улицам, тратя время впустую. А ведь мог бы пойти и наняться крючником в доках, предложить помощь на базаре, снова обойти лавки и мастерские. Хотя бы поденно – а там, кто знает, вдруг бы и настоящую работу нашел?

Между тем, хозяин барака, где находилась коморка – дом для самого Макара, его матери, сестры и двухлетнего сына – вчера опять приходил за арендой. Подождать еще немного отказывался. Частями брать не хотел. Сквернословил и грозился выдворить Веселовых с полицией. Мать с сестрой плакали, но не разжалобили.

Оставалось надеяться, что случится чудо – либо женщины нежданно смогут штопкой заработать столько, что покроются все долги.

А все проклятый сыщик Червинский и Макарова глупость.

Однажды – в ту пору его уже прогнали с завода – он отправился искать заработка в порт. Рабочий как раз присматривался, к кому подойти, когда его окликнул хорошо одетый господин:

– Эй, бродяга!

Макар не выглядел настолько плохо, однако, вопросительно глядя, приблизился. Может быть, нужно отнести чемодан или – ну а вдруг? – потребовались руки для разгрузки целой баржи. В таком случае нет никакой разницы – кто, как и кого назвал.

– Заработать хочешь?

Макар с готовностью кивнул.

– Тогда отойдем.

Отошли. Господин достал кошелек.

– Мы бросим его на дорогу. Я спрячусь там, за стеной, а ты встанешь поодаль и примешься наблюдать. Как только кто любопытство проявит – ты тоже подойдешь. Дескать, еще раньше заприметил. Если кто совсем ободранный, то сразу лопатник хватай, и говори, что твой. Если кто пожирнее, то тут предложишь поднять. Если не возьмет, то подберешь сам и дашь ему в руки. Но внутрь смотреть не позволяй. А потом выйду я и скажу, что мой. Открою и пойму, что в нем не хватает. Ты покажешь мне свой лопатник и скажешь, что у тебя там два рубля – я возьму и проверю, пересчитаю твое.

– Но у меня нет. Ни денег, ни кошелька…

– Тьфу, гольба. Возьми, – господин вынул из кармана очередной бумажник и протянул Макару. – Вот, значит, пересчитаю твое, а потом его попрошу. Если он упираться примется, то ты тоже поднажми – якобы, ты же свое показывал. Потом он даст мне лопатник, и я – деру. И ты тоже не зевай, рви со всех ног. Потом встретимся за складами и все поделим. Ну как?

Предложение не вязалось с щеголеватой наружностью, а она, в свою очередь, с грубым выговором. Однако, прельстившись легким, хоть и нечестным, заработком, Макар после минутного колебания согласился.

Забросили кошелек, стали ждать. Вскоре один из прохожих заинтересовался и наклонился. Макар быстро направился в его сторону. Заметив, господин тут же отпрянул и спешно ушел. Все в точности повторилось и в другой раз.

– Псс… – позвал наниматель из-за угла. – Иди сюда, бродяга!

Макар подошел.

– Ты чего их расшугиваешь-то сразу? Ты тихо подходи, гуляючи, а не напролом при.

Пришлось очень постараться, чтобы выполнить пожелание. Макар даже принялся тихо насвистывать, всем видом показывая праздного гуляку, однако снова безуспешно. Едва завидев его, человек, привлеченный находкой, устремился прочь.

Повезло на четвертый раз. Невысокий господин с бакенбардами, заметив кошелек, присел на корточки. Подняв голову, он приметил гуляющего Макара и поднялся, но уходить и не думал. Ждал.

– Ваш? – спросил прохожий.

– Нет. Но я на него смотрел, – ответил Макар, надеясь ничего не перепутать. Невысокий молчал, и потому пришлось продолжать: – Гляжу – неужто что лежит? Кошелек или нет? Любопытно.

– Да…

Указания выветрились из головы, и Макар не сразу смог сообразить, что нужно сделать.

– Посмотрим? – наконец предложил он.

– Можно.

Макар поднял находку.

– Полный, похоже, – заметил он. – Поглядите?

Прохожий протянул ладонь, и Макар положил на нее кошель.

Господин куда-то косился, и, проследив за его взглядом, рабочий увидел своего нанимателя.

– О, вот где мой кошелек! – радостно изумился он.

В ответ прохожий схватил его за плечо. Тот дернулся и бросился наутек, а вот Макар остался. Крепко взяв его за локоть, сыщик Червинский – а это был именно он – потащил задержанного в полицейский участок.

Там Макар рассказал всю историю и отдал бумажник, оставленный нанимателем – набитый, как выяснилось, резанной бумагой.

– Если не врешь, то ты – полный дурак, – у Червинского от смеха аж слезы выступили. – Неужели думаешь, что он бы с тобой поделился?

Сыщик собирался – по крайней мере, так следовало из его слов – на первый раз отпустить Макара. Но потом, как на грех, вошли те самые городовые, которые схватили на забастовке. Казалось, в рабочем не имелось ничего примечательного, однако они все равно признали.

– О, это же стачечник, что у нас в прошлом месяце гостил. Снова какую смуту затеял?

– Нет, ваш политический в простые подкидчики переметнулся, – ухмыляясь, ответил Червинский.

Тогда и последовало предложение: либо Макар отправится за решетку, как опасный рецидивист… либо разнюхает и расскажет сыщикам, кто такие невидимые и где их можно найти.

Так он впервые узнал о банде, что ныне сживала его вместе с семьей со свету.

– У нас в бумагах ты будешь зваться «Свист» – потому что свистел, как идиот. Кто же так шумит в вашем деле? Встречаться станем не здесь, а в гостинице «Офелия», в пятнадцатом номере. Я дам тебе ключ. Если нужно привлечь меня на улице – не подходи, сморкайся. И я тоже так сделаю. Сообщения для меня оставляй у портье… Постой-ка – ты ведь, поди, неграмотный?

– Грамотный, – с гордостью ответил Макар, окончивший даже не приходскую школу, а несколько классов реального.

– Вот и прекрасно. Значит, как что узнаешь, пиши мне записку со временем, и оставляй Феоктисту. Я тебе тоже буду через него сообщать, когда мы должны увидеться. Ты часы-то понимаешь?

– Помилуйте! На заводе работал…