«Так, похоже, истина где-то рядом», – думаю я и спрашиваю:

– А на передаче будут другие эксперты?

– Ну… да.

– И кто?

– Ну… два чиновника.

– Откуда?

«Рит, колись!»

– Ну, один из Министерства, а другой представляет Институт развития интернета. Но поскольку режиссеру программы важно осветить точку зрения всех гостей, то сначала мы покажем сюжет, потом наша ведущая задаст вам вопросы, на которые вы должны будете ответить, после чего вы поучаствуете в общей дискуссии, и всё, – «радует» меня Рита.

– Я… что я должен буду сделать? – не верю своим ушам.

– В дискуссии поучаствовать… А что, что-то не так?

«Что? Рита, жжёт… Припекает!»

Сообразив наконец, во что же меня втянули (а я-то думал спокойно отсидеться где-нибудь в зрительном зале, пусть даже в первом ряду), я машинально тяну руку, чтобы потереть переносицу, что бывает со мной только в минуты дичайшего раздражения, но перепуганный вздох Алика возвращает мои пальцы обратно – на ручку кресла, где они и лежали.

– Рита, – откинув все игры в «холодно-горячо», смотрю на неё, – скажите, а вы моё выступление хоть как-нибудь с «Бакулевским» обговаривали?

– Нет, но это не требовалось, это и так подразумевалось. А что, что-то не так? – она глядит на меня.

– Да нет, всё так.

«Теперь вообще все так, потому что тебя и твою ведущую ожидает на ток-шоу громадный сюрприз. Но какой, я тебе не скажу – ты не моей стороне».

Пока Рита сверлит меня глазами, пытаясь сообразить, что у меня на уме, раздаётся стук в дверь, дверь распахивается, и на пороге с голубой стеклянной чашкой в руках появляется ещё одна девочка, но крашенная под «баклажан». Зато в толстовке с портретом Путина.

«Нет, это не „Останкино“, это какой-то паноптикум», – довольно злобно думаю я и, кажется, начинаю впервые по-настоящему понимать Алика.

– Ваш кофе, – «баклажанная» девочка ставит передо мной чашку на стол и спохватывается: – Ой, здрасьте.

– Здрасьте, – киваю я. – У вас причёска такая красивая.

– Правда? – оживляется «баклажан».

Пока я безмятежно киваю, Алик присаживается на подоконник и злорадно хихикает. Марго задумчиво щурит глаза. «Баклажанная» Таня, наивно поморгав на меня еще пару раз, разворачивается к своей начальнице.

– Слушай, Рит, мне только что с проходной звонили, – по-свойски тараторит она, заинтересованно косясь на меня, – так там ещё двое гостей на передачу пришли. Но если ты занята, – новый взгляд на меня, – то я могу их встретить. А ещё тебя Саша ищет.

«Саша. Какое прекрасное имя – Саша! Не Марго, не Алик, а Саша…»

Заметив, как при этом имени у Марго вспыхнули и заблестели глаза, решаю, что это её парень, и беру данный факт себе на заметку.

– А почему вы кофе не пьёте? – поворачивается ко мне «баклажан».

– А я его домой заберу, – любезно сообщаю ей я.

– Ой, вам действительно так понравилось?

– Так, похоже, мне теперь всё окончательно ясно. Таня, иди за гостями, – металлическим голосом чеканит Марго, и «баклажан» с Путиным, забыв попрощаться, стремглав вылетает из комнаты.

Марго, гневно раздувая ноздри, встаёт. Демонстративно отключает свой диктофон, в исступленном бешенстве готовится спрятать телефон в задний карман джинсов, но тут её айфон издаёт жизнерадостный писк, и Марго чиркает по дисплею злым взглядом. При виде отправителя сообщения её лицо чудесным образом расслабляется, она бросает на меня задумчивый взгляд, значения которого я так и не сумел разгадать, что-то быстро печатает, отправляет, получает ответ и, прочитав его, улыбается. Снова набивает что-то в своём телефоне. Уже явно торжествуя, сует мобильный в карман, хватает с вешалки пуховик и разворачивается к Алику.

– Алик, спасибо за всё, особенно за поддержку, – язвительно говорит Марго. – Кстати, – небрежный кивок в мою сторону, – то, что ты сделал… кожа… ресницы… пр-р-рекрасная работа!

Поскольку Алик равнодушно пожимает плечами, а я так вообще не затрудняю себя ответом, Марго решает напоследок как следует меня укусить.

– А с вами я, к сожалению, не прощаюсь, Арсен Палыч, – задушевно произносит Рита, – кстати, вам тоже большое спасибо за обстоятельный разговор по душам. Мне, как психологу, это было почти интересно.

– Не за что, обращайтесь: всегда любил поговорить по душам с подрастающим поколением. Кстати, вашему Саше привет! – окончательно вхожу в роль сволочи я и салютую Марго чашкой с кофе. При этих словах Марго, уже добежавшая до двери, останавливается.

– Вашему? – обернувшись, насмешливо тянет она. – Ну, вообще-то вы моего Сашу ещё не знаете, – и Марго, победительно треснув дверью, уходит.

– Ой, ну всё. Теперь вы у Ритки точно враг номер один. – Поднимаю глаза: в зеркале, за моей спиной стоит и улыбается Алик. – Только Ритка в отместку вам самое главное не сказала: Саша – это не то, о чем вы подумали. Это не он, это она.

«Мать моя поликлиника, – растерянно думаю я, – да у них тут все с отклонениями».

– Да нет, я не в том смысле, – прочитав мой взгляд, хихикает Алик. – Девочки просто дружат. Ну, как дружат… – Алик пожимает плечами, – Саша с Риткой в приятельских отношениях, а Ритка на Сашу равняется, потому что Саша у нас личность почти легендарная. Представьте, она работала на МУЗ-ТВ, но потом её наш коммерческий к нам переманил. Она наполовину эстонка, фамилия у неё Аасмяэ, но по-русски чешет так, что любого заткнёт за пояс… ну прям, как вы! И внешне тоже… ну очень! – произносит Алик и придирчиво рассматривает себя в зеркале. Налюбовавшись на себя, переводит взгляд на меня: – Только вы, Арсен Павлович, по-моему, больше на итальянца похожи, а Саша – настоящий северный тип. Ну, как с плаката, что вам понравился. – Подняв руки, Алик принимается любовно поправлять пучок на голове и ловит в зеркале мой озадаченный взгляд. – Ой, – всплескивает руками, – самое главное-то я вам не сказал: Саша и есть ведущая того ток-шоу, для которого я вас гримировал.

«Оп-ля, приехали. – Я перевожу задумчивый взгляд на плакат. – А вообще-то, занимательный разворот сюжета…»

– Арсен Павлович, а вы пробор всегда на левую сторону носите?

– Что? – вздрогнув, поднимаю глаза. Оказывается, Алик уже успел вытащить откуда-то здоровенную коробку с воском для волос и теперь подбирается с ней ко мне.

– Всегда, – осторожно говорю я. – А что?

– Тогда, чтобы я вам тушь на глазах не испортил, вы в последний раз вниз посмотрите, а я вам только волосы поправлю, и тогда точно всё.

«Ах ты, Господи боже мой… Ну ничего, ничего, – опуская глаза, мстительно думаю я, – ну ничего. Ваша Саша тоже ещё не всё видела».

5.

Телецентр «Останкино», Саша, за полчаса до ток-шоу.

«Я, уже в синем костюме, сижу на краю стеклянной столешницы в комнате, отведённой под гримёрку при студии, где сегодня будет сниматься наше ток-шоу. За окном – серое небо и влажный снег, размазанный по откосу, как масло. Склонив голову к плечу, постукивая об пол каблуком синей туфли, я слушаю запись интервью Риты с Сечиным. Поскольку это, в общем, не интервью и даже не стёб, а откровенная жесть, то я украдкой фыркаю, периодически поглядывая на непривычно тихую Ритку.

Рита, ссутулившись, сидит в тканном кресле напротив меня и, подвернув под себя правую ногу, мрачно грызет разноцветных фруктовых мишек, методично выуживая их из шуршащего пакетика с надписью «HARIBO». Раз в три секунды в комнату забегают члены съемочной группы, интересуются, не видели ли мы Генку, Димку или какого-то Артура, но, получив стандартный ответ «нет» или отрицательный кивок головы, исчезают за дверью. Там же, за дверью, слышатся сердитые голоса Лиды и главного режиссёра канала, которые о чём-то спорят. Фоном звучит топот ног и сингл «Ёлки» «Пара». На фразе: «Пара, пара, пара фраз» диктофон чеканит злым голосом Риты: «Так, похоже, мне теперь всё окончательно ясно, Таня, иди за гостями», после чего в мобильном что-то щёлкает и запись обрывается.

Ритка поднимает на меня задумчивые глаза:

– Ну и что скажешь?

– Клёвый чувак, – усмехаюсь я и возвращаю Рите мобильный. – Правда, не поняла, почему он редкостный гад и причём тут ходячий секс, но то, что этот парень отлично чувствует грань между грубостью и хорошим сарказмом – факт. Хотя я лично считала, что тридцатишестилетний мужчина будет всё-таки вести себя посерьёзней.

– Ничего, посерьёзней он будет вести себя лет в пятьдесят, когда окончательно разовьётся в то, чем он очень хочет казаться, – желчно, но довольно уныло комментирует Ритка и, запустив пальцы в пакет, выуживает жёлтого мишку. Покрутив мишку, грустно хмыкает и кровожадно откусывает мишке голову.

– А чем он хотел казаться? – не понимаю я. – На мой взгляд, на записи Сечин выглядит более чем естественно… Кстати, Лида эту запись, я надеюсь, не слышала?

– Что? – ушедшая в свои мысли Рита поднимает голову и пару секунд глядит на меня совершенно отсутствующим взглядом, словно в её голове засела и упорно вьёт гнездо какая-то мысль, которая никак не даёт ей покоя. Потаращившись на меня ещё пару секунд, Ритка поправляет чёлку, и в её глазах наконец появляется осмысленное выражение. Качает головой: – Нет, не слышала. Я ей сказала, что у телефона батарейка села.

– Ну и правильно, – одобряю я. – А она что?

– Да ничего, – хмыкает Ритка. – Лиде, к счастью, не до меня – у нее, видишь ли, декорации треснули, зато Димка, присутствующий при нашем разговоре, не мог на мой счёт не проехаться. Посоветовал мне в следующий раз бумажку себе на лоб клеить с надписью: «Не забыть зарядку от телефона», а то у меня не голова, а Шереметьево один, откуда всё вылетает. Да, кстати, по поводу Димки… – покрутив головой в поисках «чем-бы-вытереть-руки», Рита вытягивает верхний ящик стола, достаёт пачку салфеток, с треском распечатывает целлофан, выдергивает салфетку, вытирает ей руки и рот, после чего встаёт и бодро чешет к вешалке, на которой висит её пуховик. Покопавшись в его пуховых недрах, достаёт сколотые вдвое листы, возвращается к столу и протягивает мне распечатки:

– Вот, держи.

– Это что?

– Подводки от Димки. А что касается Сечина, – и Ритка снова падает в кресло, – то штука в том, что если он не утихомирится, то у него к пятидесяти разовьется мизантропия.

– Так, а мизантропия у нас – это что? – небрежно интересуюсь я – так, лишь бы поддержать разговор – и сосредотачиваюсь на листках с поминутной разблюдовкой ток-шоу. Пробегаю глазами текст, отмечаю те вопросы, которые я должна задать Сечину.

– А мизантропия – это, Саш, человеконенавистничество, или редкая форма индивидуализма, связанная с пессимизмом, неверием, подозрительностью и нелюдимостью, – на полном серьезе выдаёт Ритка и, порывшись в пакетике, выуживает красного мишку.

– Ой, да ладно тебе, – морщусь я. – Ну, подумаешь, ну повалял человек дурака, и что в этом такого? Что, теперь всю жизнь будешь ему это вспоминать?

– Не знаю, может, и буду, – глубокомысленно произносит Ритка и забрасывает мишку в рот. Я киваю, ещё раз просматриваю распечатки и возвращаюсь к куску, где расписаны телемедицинские услуги, предоставляемые «Бакулевским». Прикинув, что Сечин вполне бы мог развернуто рассказать о них, ну и, может, выдать ещё что-нибудь остроумное о государственном финансировании подобных программ, составляю в уме окончательный план того, как я буду завоевывать доверие доктора Сечина, а заодно, и беру себе на заметку тот факт, что его имя и отчество надо проговаривать полностью, не коверкая и не сглатывая окончания, как это проделывала Ритка. Складываю подводки и возвращаю их ей:

– На, Димке отдашь. Пусть на суфлёр их выкладывает.

– Ну вообще-то – усмехается Ритка, – Димка их туда уже выложил.

– Вот! – смеюсь я и назидательно поднимаю вверх указательный палец, – вот, а ты говоришь, что Сечин – гад, каких поискать. А, по-моему, пока это место исключительно за Димкой.

– Я не это тебе говорю, – начинает сердиться Рита. – Я пытаюсь до тебя донести, что Сечин твой очень хочет казаться тем, кем он не является на самом деле.

– Так, – вздохнув, отбрасываю распечатки на стол, – во-первых, он не мой Сечин. А во-вторых, если я правильно тебя понимаю, то этот излишне остроумный врач чем-то всё-таки тебя зацепил, и ты не успокоишься, пока ты не выговоришься. Ладно, давай, выговаривайся, я тебя внимательно слушаю. – Приподняв правый рукав пиджака, смотрю на свои металлические часы, застёгнутые чуть выше запястья, чтобы солнечных зайчиков в камеру не пускать. – По моим подсчётам, у нас есть ещё пять минут, пока сюда не ворвётся Лида.

Ритка переворачивается в кресле и вслушивается в звуки за дверью.

– Не ворвётся, – через секунду со знанием дела заявляет она, – Лида сейчас главному режиссёру мозги вправляет за декорации, а поскольку он сопротивляется, а она уже вошла в раж, то у нас есть, как минимум, десять минут. А что касается Сечина… – и Ритка поудобней усаживается в кресле. Прошуршав пакетиком, вытаскивает ещё одного красного мишку, – то я тебе сейчас кое-что расскажу, но только ты не смейся, а прими это к сведению. Саш, по-моему у Сечина очень большие проблемы.

«Ну, удивила! Можно сказать, проблемы Сечина – это сегодня новость дня».

– Рит, какая проблема? – вздыхаю я. – Та, что он стал безответной и вечной любовью Алика?

– Ха-ха, – грустно говорит Ритка. – Проблемы Сечина – это скелеты в шкафу.

– Потрясающий вывод… Слушай, Рит, – я прищуриваюсь, – скажи, ты знаешь очень много людей, у которых нет ни тайн, ни секретов? Таких уникальных представителей человечества, которые никогда никого не обманывают, которые всегда говорят только правду и которые с первой секунды откровенны с любыми, даже посторонними им людьми? Если ты таких знаешь, то им, прости, либо десять лет, либо они врут.

– Не в этом дело, – Ритка упрямо качает головой, – дело не в тайнах, а в том, каким образом человек пытается их спрятать. У нормальных людей – например, таких, как ты или я, – шкафы с скелетами открываются, если подобрать к ним соответствующий ключик.

– Рит, если ты о моих отношениях с Игорем, то это давно не тайна. – Я принимаюсь с преувеличенным интересом разглядывать каблук туфли. – В «Останкино» только ленивый не в курсе, что я с ним сплю.

– Точно, это все знают, – кивает Ритка. – Но для всех по-прежнему остаётся загадкой не почему ты с ним спишь, а что так долго держит тебя рядом с ним? Соловьев ведь не твой уровень, это же ясно.

Пауза. Удивление, злость. Минутный гнев на слишком умную Ритку. Злоба на любопытных, мусолящих по углам мою личную жизнь. И хотя то, что я ощущаю, не самое лучшее из человеческих чувств, но все же это гораздо лучше, чем мой панический страх перед тем, что сделает Игорь, если узнает правду.

– Хорошо, будем считать, что я безумно люблю Игоря, – наконец нахожусь я. – А у Сечина что за проблема?

– А у Сечина тайна системы тетрис, – не моргнув глазом, заявляет мне Рита.

– Что, что? – приподнимаю брови я. – Это что, какой-то новый психологический термин?

– Нет, – усмехается Рита, – это не термин, это мне, Саш, в голову пришло, когда я с ним пообщалась. Такое ощущение, что с Сечиным как в той компьютерной игре: чтобы выиграть у него и его тайну раскрыть, надо сначала пройти все уровни.

– Как в китайской шкатулке, да? Чтобы секрет отыскать, надо открыть один ящик, за ним второй, третий, четвертый и так до бесконечности, пока спрятанное не найдёшь?

– Почти, но только тут посложней. На первом уровне тебе вообще предстоит понять, где находится этот шкаф со скелетом. Поймешь – перейдёшь на второй уровень, чтобы найти ключ к шкафу. Оттуда доберешься до третьего уровня, где и выяснится, что это даже не шкаф, а бронебойный сейф, в которой спрятан сам Сечин. И он так надежно там сам себя запер, что – я клянусь тебе! – я даже скрежет слышала, когда пыталась отмычку к нему подобрать. Ты, когда интервью Сечина слушала, случайно ничего не заметила?

«Я? Заметила. Я заметила, что этот очень неглупый врач пытался аккуратно поставить тебя на место, хотя при желании мог заткнуть тебя очень грубо и быстро».

Но Ритку мне жалко, а Сечин мне абсолютно никто, так что я осторожно спрашиваю:

– Рит, а тебе не кажется, что тот диагноз, который ты пытаешься ему навязать, как-то плохо сочетается с его профессией? Он же врач, хирург. Он в социальной сфере работает. А там социопатов не держат в принципе.

– Вот и я, Саш, сижу и думаю: а как это в нем сочетается? – Ритка склоняет голову к плечу. – Ну, сама посуди: ты и я – мы, при всех своих комплексах, люди довольно открытые. А Сечин за полчаса интервью ухитрился не ответить мне прямо ни на один вопрос. Спросила о дне рождения – он сослался на паспорт. Спросила его о родителях – он от них чуть ли не открестился. Ему что, вообще нечем гордиться? Саш, так не бывает. Просто так не бывает – и всё.

«А ведь в рассуждениях Ритки что-то есть», – думаю я и, невольно заинтересовавшись, задаю новый вопрос:

– Ну хорошо, предположим. А ходячий секс тут причём?

– А от него сексуальным опытом бьёт, как от оголённого провода током, – деловито заявляет Ритка и отчаянно скребет локоть.

– Как от Игоря, что ли? – усмехаюсь я.

– Ага, как от Игоря, – иронично кивает Рита и, бросив чесать локоть, вытягивает из пакетика последнего мишку. Глядит на него. – Игорь твой – ты уж прости меня – когда на женщин смотрит, он их глазами лапает. Ну или облизывает взглядом, как конфету. А Сечин при желании может трахнуть тебя глазами, да так, что встанешь на задние лапки и попросишь ещё. Разницу улавливаешь?

Выдав это, Ритка закидывает мишку в рот и жует, пока я пытаюсь переварить сказанное.

– У тебя фотка Сечина есть? – прихожу в себя я.

– Честно? Хотела его щелкнуть. Но он как чувствовал – не давался. То глаза прикроет, то наоборот глаз с меня не сводит. Но я в отместку организовала ему место в студии на подиуме, ровно посередине между Репиным и Бастрыкиным, так что он у меня теперь на все телеэкраны страны попадёт, – мстительно обещает Ритка.

– Спасибо, – на полном серьёзе благодарю я, потому что это место в кадре действительно самое выигрышное.

– Саш, ты всё-таки с ним поосторожней, – грустно советует Рита. – А то я, когда увидела его, то от радости чуть не взвизгнула, а он в итоге меня чуть ли ни полчаса лицом по столу возил.

– А зачем ты его к Алику отвела? – напоминаю я.

– Что? А ну да, было. – Ритка смущенно морщит нос, – хотя я, правда, рассчитывала, что он под таким стрессом сломается и чего только о себе не наговорит.

– Вот он тебе и наговорил, – заключаю я, и Ритка обидчиво пожимает губы. – Ой, да ладно тебе, перестань, – дружелюбно тяну её за короткий рукав черной футболки. – Лучше скажи, – начинаю смеяться я, – Сечин Алика как воспринял?

– Как? А никак, – Рита пожимает плечами. – Вёл себя так, словно ему всё сообщество ЛГБТ каждый день глаза хором красит.

– Значит, непрошибаемый?

– Непрошибаемый, значит, – вздыхает Ритка и принимается теребить свою синюю чёлку, а до меня вдруг доходит…

– Рит, а ведь он тебе правда понравился, – очень тихо говорю я.

– Что? – Рита поднимает на меня вспыхнувшие глаза. Сообразив, что я поймала её, хмыкает, но огрызается: – Смотри, как бы он тебе не понравился!

– Спасибо, у меня уже Игорь есть, – кланяюсь я.

– Это, Саш, к счастью, – серьезно говорит Ритка и, смяв хрустящий пустой пакет, отправляет его в мусорное ведро под стол, на котором сижу я.

– Ещё раз спасибо, – изображаю поклон до земли.

– Ты, Саш, зря смеёшься. – Ритка переводит задумчивый взгляд за окно, рассматривает мокрый снег, хлопьями оседающий на откосе. – Игорь твой, несмотря ни на что, всё равно при тебе будет, потому что ни он, ни ты не умеете оставаться исключительно в позиции превосходства. А вот Сечин умеет. И он как бы ничей, понимаешь? – Словно что-то вспомнив, Ритка разворачивается ко мне и окидывает меня оценивающим взглядом. – Слушай, – тянет она, – а я только сейчас поняла: у тебя-то как раз есть все шансы заинтересовать его.

– Это что ещё за фантазии? – хмурюсь я.

– Нет, это не фантазии, – возбуждённая своим открытием Ритка не замечает моей реакции и усаживается ровней. – Там, в гримёрке у Алика, Сечин всё засматривался на один плакат. Тот, что с блондинкой, помнишь?

– Не помню, – немедленно открещиваюсь от плаката с обнаженной девицей.

– Нет, помнишь, – злорадно говорит Ритка. – Игорь твой, когда увидел ее, всем тогда рассказал, что ты на неё очень похожа. Вот рядом с этим плакатом Сечин и крутился минут пять, пока бегал от меня.

«Так, всё, приплыли», – думаю я и начинаю злиться.