© Климова Ю., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Глава 1,
в которой я рассказываю о своих друзьях и врагах

За три месяца вряд ли можно повзрослеть, но именно это со мной случилось. Я стала более спокойной, сдержанной, вдумчивой и терпеливой. Иногда казалось, будто ноги и руки вытянулись сантиметров на двадцать, чего попросту не могло произойти, а шея… О, на лекциях она практически скрипела от напряжения.

– Еще пять минут, и ты превратишься в зануду, – посмеивалась Симка, многозначительно приподнимая брови и улыбаясь. – Знаешь, я начинаю бояться за твой рассудок. Не забывай, это я, а не ты, обещала родителям стать лучшим финансистом столетия.

В профилактических целях Симка рисовала на полях моих тетрадей дурацкие точки, закорючки и рожицы, а после с наслаждением впитывала ответную реакцию (я издавала тихие стоны отчаяния, ерзала, грызла ручку и… смеялась).

Все же здорово учиться вместе с подругой: сидеть рядом, шептаться, осторожно толкать друг друга локтями, обсуждать все подряд, обмениваться быстрыми взглядами, пить чай или кофе на первом этаже в столовой и размышлять о будущем. «Экономика отныне и навсегда принадлежит нам!» – объявила в сентябре Симка, когда мы впервые переступили порог университета, и в конце октября я уже ничуть не сомневалась в этом.

Учеба могла быть в тягость кому угодно, но только не мне. Я отчаянно ждала окончания лета, чтобы, вырвавшись из стен бабушкиного дома, получить дополнительную порцию свободы, и этот счастливый момент наступил! Теперь первая половина дня всецело принадлежала мне, ее не нужно было делить ни с Эдитой Павловной, ни с Корой, ни с Семеном Германовичем, ни с Валерией. Но, конечно, это вовсе не означало, что тяжелая тень фамилии Ланье перестала падать на мою светлую голову. Она падала. Да еще как.

Я могла скучать лишь по Нине Филипповне и всегда радовалась нашим редким, почти тайным встречам в кафе. Почти тайным, потому что бабушка за три месяца ни разу не произнесла имя своей дочери, моей тети, и не стоило сомневаться: прощения в ближайшее время никто не получит. Эдита Павловна, мягко говоря, не терпела непослушания, а Нина Филипповна осмелилась сбежать из дома с семейным врачом – громоподобным, необыкновенно добрым великаном Львом Александровичем Брилем. Только при одном его появлении все болезни, а также тягостное уныние мчались прочь, не оглядываясь и больше не надеясь на триумф. Именно поэтому бабушка не отказалась от врачебных услуг Льва Александровича, она по-прежнему набирала номер Бриля при любом недомогании и требовала к себе повышенного внимания. Иногда в общении была сдержанна и холодна, а порой делала вид, точно ничего не произошло. «Дочерью больше, дочерью меньше», – однажды с усмешкой прокомментировала Кора и, прищурившись, изучающе осмотрела Бриля с головы до ног. В ее серо-голубых глазах на миг вспыхнул огонь, губы дрогнули, длинные красные ногти отбили короткую дробь по темной лакированной столешнице. Кора резко отвернулась, и мне лишь осталось гадать, как она относится к побегу и замужеству Нины Филипповны: иронично, с презрением, одобрительно или с завистью?

Обручальное кольцо на пальце Льва Александровича всегда притягивало взгляд – простое, широкое и блестящее, оно для меня являлось символом счастья, нерушимой гарантией того, что будущее обязательно сложится хорошо. Когда я вдохновенно рассказала об этом Симке, подруга ответила, что я ненормальная и в жизни все проще. «Любовь… м-м… она… м-м… босая. Понимаешь? Кольца и штампы в паспорте ничего не значат. Все эти бумажные обязательства, знаки… Ерунда! Она босая, – пытаясь доходчивее объяснить, повторяла Симка. – Вот точно говорю – босая!»

Свадьбы не было. В ней попросту никто не нуждался. В конце сентября Нина Филипповна и Лев Александрович сходили в загс и расписались. Я была первой, кто узнал эту замечательную новость (минут пять стояла у окна, сжимая в руке мобильный телефон, и улыбалась).

«Все же наша тетя – блаженная, – позже высказала свое мнение Лера. – У Бриля полно денег, он вполне мог сыграть свадьбу в первоклассном ресторане и…» Слова двоюродной сестры я пропустила мимо ушей, мои мысли уже неслись к Тиму.

Тим.

Да…

Только Симка знала о наших отношениях, ну и конечно, Господь, на которого я последнее время особенно уповала. Если Нина Филипповна вырвалась из дома Ланье, то я по-прежнему находилась под неусыпным контролем бабушки и не имела права встречаться с кем хочу, делать что хочу и любить кого хочу. Разве Эдита Павловна одобрила бы мои чувства к Тиму – ее служащему, шоферу и помощнику по хозяйству? Моя «вольность» тянула как минимум на смертную казнь… Нину Филипповну за гораздо меньшую провинность (все же Бриль обеспеченный человек, а это Эдита Павловна ценит) решительно и безжалостно вычеркнули из списка дочерей.

«Твоя тетя просто вышла замуж за любимого человека. И на дворе не каменный век! – недоумевала Симка. Она тяжело вздыхала и смотрела на меня с большим состраданием. – Может, мои родители успеют тебя удочерить до повешения, а?»

Именно поэтому я частенько представляла себя слоном, идущим по тонкому льду, воровато оглядывающимся по сторонам. «Хруп… хруп…» – тянется за мной паутина зловещих трещин, а впереди – далекая линия горизонта и солнце, слепящее глаза.

«Маленькая моя Ланье». Так называет меня Тим, и я готова быть слоном столько, сколько потребуется!

Наверное, наши отношения можно назвать странными. Мы не мечтаем о том, что будет когда-то, а просто живем сегодняшним днем: я контролирую свои стремительные, теплые, скучающие, нежные взгляды, а Тим свои (но у него это получается плохо – на троечку), днем и вечером мы встречаемся наедине не так уж и часто, подальше от глазастого и ушастого дома Ланье, а ночью… Иногда я совершаю невозможное: пробираюсь на третий этаж, чтобы утонуть в крепких объятиях и почувствовать себя счастливой. За три месяца я проделала этот путь пять раз – поистине подвиг.

Временами Тим зовет меня за город, шутит, что скоро и сам начнет приходить ко мне в гости (а на это я наложила строжайший запрет), ни на чем не настаивает и с улыбкой относится к моим многоярусным страхам. «Маленькая моя Ланье…»

Я стараюсь быть осторожной, чтобы не навредить Тиму, но за завтраком или обедом от воспоминаний розовеют щеки или, случается, уголки губ предательски тянутся вверх… Хорошо, если в такие моменты Эдита Павловна не говорит о чем-то сверхсерьезном и важном.

Однажды я улетела в облака в весьма подходящий момент – бабушка хвалила Максима Матвеева, и это был тот редкий случай, когда мое задумчиво-вдохновенное состояние получило одобрение. Эдита Павловна желала нашего сближения, но ее планы не могли увенчаться успехом: Максим относился ко мне покровительственно и дружески, а я была благодарна ему за это. После того как в наших отношениях появилась ясность, я наконец-то оценила и ум этого человека, и доброту, и благородство.

Приходя в гости, Матвеев никогда не садился рядом со мной, он держался вежливо и несколько отстраненно, был спокоен и немногословен, никто никогда бы не упрекнул его в том, что он морочит голову одной из наследниц Ланье. Не придерешься! Но Эдиту Павловну именно такое поведение Матвеева раздражало, бабушке хотелось видеть интерес в его голубых глазах. Огромный интерес.

«Максиму почти сорок лет, – как-то буркнула под нос Эдита Павловна, не подозревая, что я нахожусь поблизости. – Он собирается жениться или нет?»

Матвеев, наверное, собирался.

Когда-нибудь.

Почему бы и нет?

Летом Максим Матвеев дал мне понять, что восемнадцатилетние девушки его совершенно не интересуют, о столь юных особах он может лишь заботиться (в случае необходимости) и не более того^[1]. Устав от стратегических планов Эдиты Павловны, я тогда облегченно вздохнула: почти союзники, а это уже неплохо. Мне оставалось лишь гадать, рассердится бабушка на Матвеева, когда поймет, что он не собирается связывать свою судьбу с моей, или нет? Максим ничего не обещал, и ни один поступок нельзя было поставить ему в вину. Эдита Павловна могла сердиться только на себя.

Спокойный открытый взгляд, сдержанная улыбка, ровный голос… Мне нравится наблюдать за Матвеевым и знать, что мы заодно. Хотя «заодно» – это, конечно, громко сказано. Мы делаем вид, будто бабушкины планы от нас скрыты, киваем друг другу при встрече, неторопливо разговариваем за столом, пару раз танцевали (Эдита Павловна «вышла в свет» только через месяц после «побега» Нины Филипповны), и между нами больше не возникает напряжения, которое присутствовало почти сразу после знакомства. Но ни на минуту я не забываю о том, кто друг Максима Матвеева. Ни на минуту. Клим Шелаев – враг семьи Ланье, человек, в присутствии которого мне нельзя произносить «никогда», потому что это слово (по неведомому закону) сразу меняет смысл на противоположный. Я не видела Клима три месяца, но не проходило дня, чтобы я не вспоминала о нем, – плохое всегда трудно забыть, наверное, именно поэтому в голове частенько проносятся фразы Шелаева, а перед глазами всплывает его черный образ.

Бабушка указала Климу на дверь, и он исчез, словно фамилия Ланье никогда и ничего для него не значила. «Растворился в воздухе, точно дьявольский фантом», – состроив страшную гримасу, пошутила Симка.

Нет, Шелаев не доставлял Эдите Павловне удовольствий: он не появлялся то тут, то там, не упоминал ее имя в разговорах (иначе бабушке стало бы об этом известно), не старался хоть как-нибудь уколоть или отомстить. Клим пошел другим путем, он обрек Эдиту Павловну на особое одиночество – жизнь без главного и лучшего врага. Иногда я задавалась вопросом: «Кто кого наказал?» – и ловила себя на том, что сама тоже улыбаюсь почти дьявольски.

Я ругала себя за воспоминания, за редкую непонятную дрожь в руках и ногах (при мыслях о недавнем прошлом) и настойчиво выращивала в душе равнодушие к Шелаеву, но оно по закону подлости совершенно не выращивалось.

«Ты останешься на ночь? Сегодня или еще когда-нибудь?»

«Какого цвета на тебе платье?»

«Помни, Анастасия, я жду, когда ты станешь очень сильной».

Разве можно забыть подобные фразы? Вот у меня и не получалось… Иногда они пришпиливали меня к стенке, приходилось закрывать глаза и сжимать губы, решительно перечеркивая все, что только можно!

В сентябре Лера встретила Шелаева на загородной вечеринке и случайно сболтнула об этом за завтраком: «Клим приехал к десяти и остался почти до утра. Гладко выбрит, в белой рубашке навыпуск… М-м-м, какой же он красавчик… – она подперла щеку кулаком и добавила с раздражением: – Шутил, веселился и звал всех к себе домой!» Эдита Павловна не остановила Леру и не проронила ни слова. Неторопливо поставив чашку на блюдце, промокнув губы салфеткой, она устало вздохнула и привычно дотронулась до крупных черных жемчужин ожерелья. Но я заметила в глазах бабушки всполох огня – один, второй, третий… Уверена, внешнее спокойствие далось ей нелегко. Клим не смел шутить и веселиться, он должен был плохо жить без Эдиты Павловны (не есть, не пить, не спать). Он должен был… скучать? Да, бабушка наверняка желала этого, но Шелаев уж точно не собирался огорчаться и впадать в уныние, даже представить его расстроенным совершенно невозможно, тем более расстроенным из-за Ланье.

Слова Леры и в моей растрепанной душе оставили корявый след. Целая неделя потребовалась на то, чтобы признать: я бы хотела оказаться на той вечеринке, хотела бы поймать взгляд Клима и… равнодушно отвернуться.

* * *

Симка сидела на подоконнике и уже минут десять размышляла о том, что осень – самое скучное время года. Подруга ругала дожди (их как раз можно было оставить в покое, потому что они закончились две недели назад), противный ветер, мрачные тучи, утреннюю и вечернюю темень, голые деревья и нелучезарные лица прохожих. Симка так и сказала: «нелучезарные», скривила губы и недовольно посмотрела на дверь библиотеки.

– Сколько мы уже ждем? Вот каторга… А тебе не кажется, что мы единственные студенты, которым за всю историю существования университета понадобилась библиотека? И никто никогда не объявится и не откроет эту пуленепробиваемую дверь!

На третьем этаже действительно было пустынно, здесь не проходили лекции, зато в половине кабинетов шел вялотекущий ремонт. Я сидела на стуле напротив Симки, вытянув длинные тощие ноги, и думала о Тиме, в связи с чем могла ждать библиотекаря хоть до утра.

– Вообще-то это была твоя идея, – начала я, но подруга посмотрела на меня как на лютого врага. – Молчу, молчу, молчу…

– Ждем еще пять минут и уходим. Я просто хотела как в старые добрые времена… Понимаешь? Правда, этих времен я не застала, но прабабушка рассказывала, – Симка улыбнулась. – Ладно, есть же на свете Интернет и книжные магазины! А скучно мне, потому что мы никуда не ходим. Учеба – дом, учеба – дом, и так до бесконечности. Личная жизнь моей прабабушки гораздо богаче нашей: у нее есть покер, два белых пуделя и доктор филологических наук. Давай сегодня отправимся в ночной клуб, а? – Симка соскочила с подоконника и скрестила руки на груди: – Только не говори «нет».

В отличие от Леры я не очень любила вечерние гуляния по ресторанам и клубам – моя двоюродная сестра могла до утра пить шампанское и танцевать, я же предпочитала книги и здоровый сон (хотя меня часто мучила бессонница, объяснение которой не всегда находилось). Да и без Тима подобное времяпровождение не казалось интересным.

– Хорошо, договорились, – согласилась я, выполняя долг дружбы перед Симкой.

– Бабушка тебя отпустит?

– Должна.

– Попроси, чтобы тебя забрал Тим. Это будет… опасно и волшебно!

Симка знала почти обо всем и при случае с удовольствием подшучивала над моим тяжелейшим положением. Ее оптимизм и неукротимая вера в светлое завтра весьма положительно сказывались на моем душевном состоянии. Не так-то просто жить в ожидании неминуемой погибели…

– Очень смешно, – хмыкнула я, сдерживая улыбку.

– О, смотри, кто идет.

Я повернула голову и увидела Лизу Акимову, сестру Павла, уверенно приближающуюся к нам. Приталенное черное платье подчеркивало красоту ее фигуры, каштановые волосы идеальными волнами лежали на плечах и чуть подпрыгивали в такт стуку каблуков, пухлые губы были сжаты (это скрытое презрение, бесспорно, относилось к нам).

Лиза иногда здоровалась со мной (всегда с явной усмешкой), но чаще подчеркнуто игнорировала, видимо, желая задеть. Внешне она слабо напоминала ту девочку, с которой я познакомилась в деревне около пяти лет назад. Пожалуй, если сравнить эту Лизу и ту, то общими окажутся лишь высокомерие и стильная дорогая одежда. Сестра Павла выросла, превратилась в утонченную холодную красавицу, знающую себе цену, считающую себя как минимум королевой. Мы с Симкой в ее глазах, наверное, были двумя букашками-альбиносами, по крайней мере, так казалось. «Ты не понимаешь! Наоборот, она пережить не может то, какая ты! Ты… настоящая, а она нет, – объясняла Симка. – Ну, красивая, и что? А мы? Да мы вообще бесподобные!»

Лиза не простила мне отношений с Павлом, и я даже не знаю, в чем, по ее мнению, состояла большая часть моей вины: в том, что ее брат встретил меня на своем пути, или в том, что я прекратила с ним общаться. Наверное, я была виновата абсолютно во всем и особенно в том, что живу на этом свете.

Лиза прошла мимо нас, не повернув головы, и Симка, смотря ей вслед, счастливо улыбнулась.

– Терпеть нас не может, – удовлетворенно выдохнула она и добавила: – Значит, мы – сила.

* * *

Я уже подходила к двери, когда во двор на своей белоснежной иномарке въехала моя двоюродная сестра. Эдита Павловна выполнила обещание и купила Лере машину, что автоматически потянуло за собой постоянные штрафы за нарушение правил дорожного движения и чуть ли не каждодневные траты на мойку. «Моя красотка не может быть грязной, она должна находиться в идеальной форме. Всегда!» – попыталась оправдаться Лера, когда бабушка указала на стопку счетов. «Попробуй ее мыть сама, Валерия, это наверняка пойдет тебе на пользу, – ответила Эдита Павловна и многозначительно подняла брови. – А если мне придется оплатить хотя бы еще один штраф, то…» Лера, закатив глаза к потолку, пообещала вести себя на дорогах правильно, однако слова так и оставались словами. Эдита Павловна, конечно, могла проявить жесткость и отобрать ключи от машины, но пока этого не делала, и я догадывалась почему: количество вечеринок и шампанского в жизни ее внучки наверняка бы вернулось на прежний уровень.

Бабушка пожелала, чтобы я тоже получила права по вождению, однако меня совершенно не тянуло за руль, и я отказалась. Чему Лера весьма обрадовалась. «Ты поступаешь верно, – мило улыбнулась она, скрестив руки на груди. – Рано или поздно ты вернешься в деревню, а зачем нужны права в колхозе? Если только на тракторе по полю кур гонять». Сжав губы и вздернув нос, она многозначительно молчала секунд пять, а затем прыснула от смеха.

Лера училась в Институте моды и, как я поняла (с большим трудом), изучала маркетинг. Я старалась поменьше с ней общаться, поэтому не выясняла подробностей, да, наверное, это было бы пустой тратой времени: моя двоюродная сестра постоянно путалась и говорила разное. То она являлась уже готовым продюсером, то журналисткой в области моды, то планировала заниматься чьим-то пиаром, то утверждала, что знает «все ходы и выходы, которые приведут любой проект к успеху».

– Ну и как дела в твоем занудном университете? – Лера усмехнулась и хлопнула дверцей.

– Спасибо, хорошо.

– Ты еще не присмотрела себе какого-нибудь ботаника-очкарика?

– Пока нет, – спокойно и стойко ответила я.

– Или какого-нибудь сгорбленного старикана, как наш многоуважаемый Федор Сергеевич Кожемякин? У тебя же наверняка все преподы стариканы, – Лера прищурилась и едко улыбнулась.

Эдита Павловна считала, что нам уже пора начинать знакомиться с миром Ювелирного Дома Ланье. Федор Сергеевич – ювелирных дел мастер – приезжал к нам раз в неделю и рассказывал о драгоценных камнях. Для меня эти встречи были интересным времяпровождением, для Леры – чудовищной мукой. Ее карие глаза вспыхивали лишь тогда, когда Федор Сергеевич приносил с собой особенные украшения, цена которых, наверняка, поднималась до небес.

– Пока еще нет, их так много, что и не знаю, кого выбрать, – сообщила я с уже профессиональной легкостью.

– Что ж, подождем.

С чувством выполненного долга Лера прошествовала вперед и нажала кнопку звонка. Я знала, что сейчас она привычно бросит сумку на пол и прямиком отправится в столовую, где потребует кофе со сливками и пирожное с кремом, а потом будет полчаса находиться в раздраженном настроении, потому что опять позволила себе лишних калорий.

В комнате меня ждал сюрприз – на кровати небольшой россыпью лежали шоколадные конфеты в серебристых фантиках. Стоило ли гадать, кто их принес? Конечно, нет! Быстро набрав номер Тима, я подошла к окну.

– Привет.

– Уже вернулась?

– Да. Спасибо за конфеты.

– Понравились?

– Я пока не ела, но уверена, они самые вкусные на свете.

– А знаешь, – Тим наверняка улыбался, – тебя совсем не сложно сделать счастливой.

– Это хорошо или плохо? – Я тоже улыбнулась и прижалась лбом к стеклу.

– Все, что связано с тобой, – хорошо.

– Когда ты приедешь?

– Через пять минут.

– Правда?

– Честное слово.

– А когда уедешь?

– Минут через десять.

– Плохо.

– Согласен.

С уходом Нины Филипповны работы у Тима прибавилось. Эдита Павловна пока не торопилась брать домашнего секретаря и каждое утро начинала с того, что громко и четко раздавала всем поручения. Но такое положение не могло продлиться долго: моя тетя делала слишком много, на ее место требовался опытный, трудолюбивый и терпеливый человек (способный работать с утра до ночи, выдерживая тяжелый характер властной Эдиты Павловны).