Глава V

День перевалил за вторую половину. Солнце и не думало покидать небосвод, кажется, погодка была недурна. В такую погоду стоило бы прогуляться, а не сидеть в сумрачных покоях, только вот выбора у узника не было. Он полуразвалился в кресле, широко расставив ноги, и покручивал на пальце шнурок с обережным символом.

– Болван, – усмехнулся мужчина, – какой же все-таки болван. Сам виноват. – Констатировал высокородный риор и надел обратно на шею шнурок. После накрыл ладонями подлокотники кресла и закрыл глаза.

Неплохо было бы вздремнуть, говорят, сон врачует не хуже умелого чародея. Только что мог исцелить его сон? Следы ударов, оставленных лиори, или же вновь стянет края раны, разбередившей душу? На заплывший глаз и разбитые губы Райверну было плевать, его лицо знавало раны и пострашней, но зарубцевались даже они, хоть и оставили по себе вечную память из шрамов. А вот душа… С этим не справился бы и самый искусный чародей, не то что простой сон. Впрочем, несмотря на бессонную ночь, спать совсем не хотелось. Хотелось… Чего?

– Твари Архона, – проворчал риор, он и сам не знал, что ему сейчас нужно.

Наверное, хотелось просто забыться и вернуть покой, который он утратил с того мгновения, когда увидел Борг, укутанный пеленой черных туч. Хотя с тем волнением он еще справлялся, но то, что пробудило проклятое зелье, с этим справиться никак не получалось. Слишком много всего разом навалилось на беглеца. И каждая новая минута, проведенная под крышей этого замка, уничтожала тщательно возведенную стену, отсекшую прошлое от настоящего, возрождая из небытия прежнего Райверна Дин-Кейра. Того, кто почти умер под яростными ударами меча ослепленной горем и болью дочери, потерявшей отца. Того, кто окончательно издох в муках в горном замке нового господина.

Когда-то объятая огнем душа превратилась в пепел и осела грязным серым осадком в теле молодого риора, скрыв и боль потери, и сожаления о несбывшемся. Тайрад наполнил опустевший сосуд новым смыслом и новыми желаниями. Он приблизил и возвысил высокородного изгнанника, оценив то, за что должен был бы гневаться. Райверн мог возражать лиору, и делал это, наплевав на разницу в положении. Наверное, ему было просто нечего терять. Это ли привлекло внимание лиора к мрачноватому смелому парню, или же у Эли-Харта были свои соображения, но они… подружились, если, конечно, можно было назвать это дружбой. Скорей покровительством, но бывшие враги мирно сосуществовали рядом вот уже восемь лет.

Кейр получил от господина замок, земли и новое имя, Тайрад сжал в пальцах новый клинок, мастерски отточенный воспитанием в Эли-Борге. Да, наверное, это и было настоящим предательством Райверна – он служил настоящему убийце отца Альвии, только ведь деваться-то было некуда. Все остальные лиоры выдали бы беглеца госпоже Эли-Борга, если бы обнаружили на своих землях, а Эли-Харт нет. Он не выдал беглеца, когда Перворожденная потребовала этого впервые, не выдал и после.

Догадывался ли Тайрад, что Райверна пригнали к нему мысли о мести? Понимал ли, что приютил своего возможного убийцу? Может быть… Да, Кейр добрался до замка Эли-Харта и просился к нему на службу не ради спасения жизни, тогда еще нет. Риор мечтал принести голову истинного убийцы лиора своей госпоже, обелить имя своего рода и вымолить у нее прощения… А потом пришло известие о клятве, произнесенной дочерью над гробом отца, и Райверн понял, что прощения уже не будет. Его приговорили, не выслушав, и уже никогда слушать не станут. Клятва, данная мертвецу, была нерушима.

Пока тело еще находится на земле, а душа уже умчалась к Богам, любое слово, произнесенное рядом с покойником, сразу будет услышано Создателями, потому возле мертвецов не клялись, и старались больше молчать, чтобы бестелесный гонец не отнес Высшим Силам чужие помыслы. А Альвия поклялась, она дала обет, который теперь невозможно было ни отменить, ни забыть, ни оставить не исполненным.

После этого мысли о мести не покинули Кейра, но были отложены до поры, пока не разберется, что делать дальше. Единственное, что ему сейчас оставалось – это самому наложить на себя руки, потому что дважды убийце Перворожденного, по общему мнению, места на земле уже не будет. Но Райву умирать уже отчаянно не хотелось. Избежав смерти, вновь смотреть ей в лицо он не спешил. Вынужденный пока смириться с новой жизнью, он начал давить в себе воспоминания и прежние мечты. Выжигал боль, с яростным отчаянием окунувшись с головой в привычки и уклад двора Тайрада Эли-Харта, который славился разудалым весельем и легкостью нравов, чего не было в Эли-Борге. Строгость и почитание господина, к которым Райверн был приучен, сменились пьяным разгулом и остротами, порой балансирующими на грани между смехом лиора и удавкой его палача. А вместо трепета влюбленной души появилась похоть, которую он удовлетворял со знатными лейрами и безродными служанками.

На жизнь в пьяном забытьи Райверн потратил два года, а после Тайрад ударил ладонью по столу и сказал:

– Довольно! Мне нужен воин, а не его подобие.

– Как угодно господину, – пожал плечами Райверн и выкинул в окно глиняную бутыль с вином. – Дайте мне два дня.

– Даю пять, но после я желаю видеть достойного мужа, а не ту кучу дерьма, в которую ты начал превращаться.

Риор пришел к господину через три дня. Придворный чародей и его чудодейственные снадобья поставили на ноги молодого мужчину. С этого момента Райв начал матереть, занимая при дворе Эли-Харта всё более важное место, став, наконец, советником лиора и его послом у дайр-имов, с которыми Дин-Одел научился находить общий язык лучше тех, кто был до него. Райверну нравилось изучать их обычаи, это было занимательным, и разговаривал с дайрами, как их называли все остальные, он на их языке, достаточно быстро выучив его, чем выигрышно отличался от своих предшественников, недооценивавших ум и силу подземного народа.

Выходит, и вправду сожалеть было не о чем? Райверн был обласкан, его достоинства оценены, нужды он никогда не испытывал. И так и было еще вчера, даже когда стоял перед троном Перворожденной и нарочито вел свою речь так, чтобы отрезать любой намек на свое прошлое и подчеркнуть принадлежность Эли-Харту. Тогда к чему эти терзания? Зачем вновь огонь бежит по жилам, взметнув давно остывший пепел воспоминаний?

– Архон, – протяжно вздохнул Райверн. – Скорей бы убраться отсюда…

Стук в дверь прервал размышления хартийского посла.

– Кто? – с раздражением спросил риор, оборачиваясь на стук.

– Чародей, – отозвался незнакомый голос, и дверь открылась, являя сухопарого мужчину среднего роста в сером балахоне.

– Зачем? – Одел окинул незнакомца пристальным взглядом, не спеша предложить ему войти.

Впрочем, чародей и не ждал приглашения. Он уверенно прошел в покои, приблизился к мужчине, сидевшему в кресле, осмотрел его и кивнул своим мыслям. После протянул руку, но Райверн перехватил незваного гостя за запястье и уклонился в сторону.

– Зачем? – повторил он свой вопрос.

– Мне велели исцелить ваши раны, – глядя в глаза высокородного, ответил Ферим.

Райверн дернулся, словно по его разуму прошелся удар хлыста. В голове взорвалась ослепляющая боль, и риор стиснул зубы, чтобы не застонать в голос. Продлилось это всего лишь мгновение. Боль отступила, как только пальцы Дин-Одела разжались, и рука чародея оказалась на свободе.

– Очень хорошо, – прохладно улыбнулся Ферим. – Не стоит хватать меня, я не люблю этого.

Он вновь протянул руку к голове риора.

– Забавно, – вдруг усмехнулся Райверн, ощущая, как перестают саднить ссадины и ушибы.

– Что забавно? – скорей машинально спросил чародей.

– За сутки, что я нахожусь в Борге, я еще не прожил и нескольких часов кряду, чтобы не почувствовать новой боли, – с иронией ответил Дин-Одел и добавил, уже не глядя на чародея: – Но лучше б уж избили до полусмерти, чем то, что выжирает мое нутро.

– В Борге вы не жертва – вы мертвец, высокородный риор, – произнес Ферим. – Здесь вы не найдете ни дружбы, ни сочувствия. Мы все помним, что вы были причастны к смерти нашего господина.

– Я знаю, – хмуро ответил Райверн. Он поднял взгляд на спокойное лицо чародея, но следов презрения или ненависти не увидел. – Это твоим зельем меня потчевала вечером Перворожденная?

– Моим, – Ферим сделал шаг назад и оглядел своего пациента.

– Занятная отрава, – усмехнулся риор.

– От отравы лиори отказалась, всего лишь снадобье.

Чародей снова потер руки, тряхнул ими и, наконец, посмотрел на изгнанника обычным взглядом, в котором промелькнула толика любопытства. Ферим сделал еще один шаг назад, сузил глаза и произнес:

– Я мог бы сгладить шрам на вашей левой щеке и сделать менее приметным шрам, который пересекает лицо.

– Нет, – решительно мотнул головой риор. – Я не хочу от них избавляться. Пусть остаются.

– Как угодно высокородному риору, – не стал спорить чародей. – Тогда моя работа закончена. Через пару дней от ушибов не останется даже воспоминаний. Прощайте.

И, чуть склонив голову, Ферим направился на выход. Райверн поднялся с кресла и все-таки задал свой вопрос:

– Она прислала тебя?

Чародей обернулся, сложил на животе руки и отрицательно качнул головой:

– Мне приказал прийти адер. Госпожа о вас не заговаривала.

– Дин-Таль, – черты Райверна на короткий миг стали жестче, – Он и шага не сделает без ее повеления.

– В отношении вас, да, – едва заметно улыбнулся чародей. – И никто не сделает.

Затем кивнул риору и уже не останавливался, пока не покинул гостевые покои. Райверн остался в одиночестве. Он кривовато усмехнулся и вернулся в кресло. Всё верно, его жизнь на землях Эли-Борга принадлежит лиори, и никто не осмелится забрать ее добычу, только род Кейр, но у них с сородичем собственные счеты. Если бы не знак посланника Эли-Харта, риор не протянул бы здесь и часа.

Дверь вновь распахнулась, теперь без предупреждающего стука, и в покои вошли спутники Дин-Одела. Они приблизились к своему товарищу.

– Кто это? Чародей? Зачем он приходил? – засыпал вопросами Райверна Трим.

– Он исцелил Райва, – ответил Холлер. – Лиори не хочет, чтобы ее «гостеприимство» стало известно за пределами Борга. Но мы молчать не станем, наш господин узнает о том, как здесь встречают его послов.

Изгнанник изумленно распахнул глаза, теперь, когда отек исчез, он мог себе это позволить. После поднялся на ноги и замер напротив Холлера, с холодным интересом изучая его. Горец невольно отшатнулся из-под пристального взгляда. Райв в один шаг сократил расстояние между ними, подцепил цепь со знаком посольства и намотал ее на пальцы, не позволяя Холлеру вновь отойти, после приблизил свое лицо к лицу хартия и произнес, почти угрожающе понизив голос:

– Ты никому и ничего не скажешь, Хол.

– Господин…

– Ему плевать, – со злой усмешкой оборвал Холлера Дин-Одел. – А мне нет. Только посмей выставить меня на посмешище, и я вспорю тебе брюхо. А я так и сделаю, ты меня знаешь.

– Райв, – вмешался Трим, – это насмешка не над тобой, это плевок в лицо нашему…

Дин-Одел порывисто обернулся к горцу. Тот попятился назад, вспышка ярости бывшего боржца была слишком неожиданной и непривычной. Когда-то, во время первых лет его жизни в Эли-Харте, затянутых дурманом выжигающих нутро и разум страстей, Райверн частенько хватался за оружие, вспыхивая, словно сухая солома, но эти времена благополучно миновали и почти забылись. Боржец стал уравновешенным, и услышать от него издевку, произнесенную ровным тоном было намного проще, чем вывести из себя и заставить схватиться за меч. Но сейчас… Сейчас на хартиев взирал безумец, в чьих глазах бушевало яростное пламя.

– Что с тобой сделали, Райв? – неожиданно севшим голосом спросил Трим. – Опоили? Или же это чародей заморочил тебя?

И Дин-Одел вдруг успокоился. Он выпустил из ладони цепь Холлера, стряхнул с его плеча невидимую пылинку и вернулся в кресло.

– Вы ничего не скажете о произошедшем со мной ни Тайраду, ни кому-то еще, – сухо заговорил изгнанник. – Лиор знает, что радушного приема меня не ожидало, и вы осведомлены почему. Я – личный враг Перворожденной. И все-таки она не причинила мне вреда.

– Райв…

– Не причинила! – рявкнул риор, ударив ладонью по подлокотнику. – Я сам виноват. И если нас выдворят из Борга и из риората, то причиной тому окажется моя глупость. Если же такое произойдет, то юлить и лгать перед господином я не стану, расскажу, что послужило причиной изгнания посольства. Как он решит наказать меня – это его дело. Вам же хочу сказать лишь одно: кто решит почесать языком и выставить меня дураком, тот наживет себе врага. На этом всё.

Холлер прищурился, некоторое время рассматривал боржца, наконец, подошел ближе.

– Ты не подумал, что сейчас можешь сам нажить врагов? Мы ведь тоже не щенки.

Райверн повернул голову, смерил непроницаемым взглядом горца и ответил с плохо скрытой издевкой:

– Опасаются врагов те, кому есть, что терять, у кого за душой что-то большее, чем его собственная жизнь. В моей груди пусто, там даже души нет.

После отвернулся и устремил взгляд в окно. Сказать хартиям ему было нечего. То, что творилось с Райверном, их не касалось, и что-то объяснять горцам он не собирался. Риоры обменялись взглядами, Трим махнул рукой и развернулся к выходу. Холлер задержался еще на мгновение. Он некоторое время продолжал рассматривать Дин-Одела, после открыл рот, собираясь что-то сказать, но лишь покачал головой и последовал за Тримом. Райв снова закрыл глаза и постарался вообще ни о чем не думать…

* * *

А вот лиори думала. Она сидела во главе стола, по обе стороны которого расположились ее советники, переводила взор с одного риора на другого и едва заметно кивала, показывая, что слушает говорившего.

– Союз с Эли-Хартом – это позор для нас, – самый старший из советников – риор Дин-Лирн, служил еще покойному лиору, и даже застал деда Перворожденной перед тем, как мор унес его жизнь, осиротив риорат. – Моя госпожа, вы не можете протянуть руку убийце вашего отца…

– Высокородный… – негромко произнесла Альвия, и советник опустил глаза:

– Простите, Перворожденная, я забылся, – Дин-Лирн вновь посмотрел на лиори, дождался ее кивка, позволившего продолжить, и возобновил речь, уже стараясь не горячиться. – Эли-Харт – наш извечный противник. Ни с кем Эли-Борг не воевал столько, сколько с этим соседом. У меня нет доверия лиору Тайраду.

– Согласна с вами, риор Дин-Лирн, – ответила Альвия. – Вы говорите верно. Эли-Харт нам никогда не был другом, набеги хартиев унесли жизни многих поколений боржцев, но и Эли-Борг взял плату жизнями с горцев. И вы, безусловно, правы, я бы с радостью перерезала горло Тайраду, но не протягивала ругу, однако союз с горцами может обеспечить нашим границам долгожданный покой. Если Эли-Харт имеет виды на наши богатства, он не посмеет нарушить соглашений, заключенных в свадебном договоре. К сожалению, это политика, мой дорогой риор, и, как правитель риората, я не могу думать о личных счетах, когда дело касается жизни моих подданных.

Дин-Вар поднял руку.

– Говорите, – разрешила лиори.

– Эли-Харт воинственен. Он легко разрушает союзы и нарушает договоренности, поэтому может в любой момент затребовать нашего участия в своих войнах. К тому же лиор плохо справляется с дайрами. Как бы он не вздумал сослаться на выучку наших ратников, чтобы отправить их вместо своих воинов разбираться с дикарями. Дайры не менее хитры, чем Тайрад. Они, будто кроты, изрыли горы тайными проходами, в которых, наверняка, полно ловушек. Если бы была возможность указать грань для посягательств лиора, мы бы только выиграли от этого.

– Вы верно мыслите, риор Дин-Вар, – согласилась Альвия. – Тайрад любит добывать угли из огня чужими руками. Ограничения нашей помощи должны быть непременно указаны.

Риор Дин-Солт поднял руку, привлекая к себе внимание, Перворожденная кивнула, позволяя говорить.

– Моя госпожа, я хочу отметить еще одну выгоду от этого союза – Эли-Ториан. Они перекрывают нам выход к Бурной, и это сильно увеличивает наши торговые пути. Торговые обозы вынуждены идти в обход, по землям двух риоратов, чтобы переправиться на противоположный берег и продолжить путь до равнинных риоратов по земле. Это приносит убыток, порой и вовсе потерю товара. Эли-Ториан издавна поддерживают дружбу с Эли-Хартом, и через свадебный союз мы получим, наконец, долгожданный договор с торианами.

– Но придется идти через Эли-Харт… – возразил Дин-Фойр, и Дин-Солт ответил:

– И он нас пропустит без всякой пошлины, если мы позволим его обозам проходить Эли-Борг на тех же условиях. От речного пути мы получаем много больше, чем теряем в результате упразднения или снижения дорожной пошлины для Эли-Харта.

– Да, – кивнула Альвия, – Эли-Ториан может открыть перед нами свои просторы и выход к Бурной. В будущем мы можем предложить свой договор торианам и поставить у их причалов свои корабли. Это было бы недурно и весьма выгодно. Да, это выгода для Эли-Борга. Кто еще желает высказаться, высокородные риоры?

Дин-Таль поднял руку, и лиори сделала приглашающий жест.

– Если мы примем предложение Тайрада, стоит ограничить не только нашу помощь, но и количество воинов, которое мы можем предоставить Эли-Харту. Змей хитер и предусмотрителен. Если он затевает какую-то подлость, то постарается обескровить нас, этого нельзя допустить.

– Я позабочусь об этом, – едва заметно улыбнулась Альвия.

– И я бы предложил обязать Тайрада к принятию закона о запрете нападения на пограничные крепости Эли-Борга, – продолжил Дин-Таль. – Закон вынудит его ввести наказание за набеги на границы Эли-Борга. Или же он предоставит право наказания нам.

– Думаю, это возможно сделать, нам есть, чем надавить на Тайрада, – согласилась лиори. – Разумная мысль. Посмотрим, насколько выполнимая, но если уж идти на соглашения с Эли-Хартом, стоит взять всё, что мы сумеем вырвать у горца.

– А я все-таки не доверяю Тайраду, – произнес Дин-Лирн. – Он многократно доказал, что верить ему не стоит.

– Вы правы, мой дорогой риор, – улыбнулась Перворожденная. – Моя душа протестует, но во мне говорит скорбящая дочь, а разум требует увидеть выгоды для риората, и они нашлись, и немалые. Мы будем настороже. К тому же расторжение всех соглашений не нанесет нам ущерба столько, сколько нанесет новая война, если мы вновь ударим по самолюбию Тайрада. Мне бы хотелось удержать мир в Эли-Борге до тех пор, пока я не рожу наследника. Если династия Боргов исчезнет, это приведет риорат к краху.

Советники переглянулись. Этот разговор назревал давно, но высокородные не решались спрашивать лиори об избраннике слишком часто. Они наблюдали за связью Перворожденной с ее адером, надеялись, что однажды дело кончится свадьбой, но шли не месяцы, а годы, а Альвия не спешила порадовать подданных.