АБВГДЕЙКА

Рождественский романс.

Питерец Москву традиционно не любит.

Ездит туда исключительно на заработки.

Или в крайнем случае на казенные деньги, в командировку.

Вот и я попилила на казенные деньги – в командировку.

На вокзале меня встретил поэт Емелин и самолично проводил в гостиничный комплекс Измайлово, называемый в народе Абвгедейка.

Это потому что там корпуса Альфа, Бета, Вега…

Бросили сумки и «эй ямщик, гони-ка к ЯРУ» – в ОГИ.

Вообще то я почти совсем непьющий человек – мне пить попросту нельзя, но тут взыграло во мне чувство стиля: непьющий командировочный – это нонсенс.

И главное там возник удивительный персонаж, который все время покупал мне ликер «Самбука» – ну тот, который поджигают, потом, как-то сложно пьют, накрывши рюмочкой.

В моей любимой книжке «Пятнадцатилетний капитан» – вот от такого как раз умер, загоревшись один отрицательный герой – король Муани Лунга.

А я – выжила!

Однако поутру было сильно хреново.

Зеленая встала я, в пять вечера, зеленая отправилась на важное мероприятие – брать интервью у писателя Лимонова..

Интервью прошло чудно – потому что сама я говорить почти совсем не могла. Сидела на стуле тоже с трудом, но мономан Лимонов этого не заметил. Он вдохновенно говорил полтора часа. Слушать у меня тоже не особо получалось, но это было и не нужно – диктофон крутился. Зато на лице моем было именно то овечье—покорное выражение, которое так приятно созерцать любому харизматическому лидеру.

После интервью я решила, что сегодня будет вечер тихого отдыха, в гостинице перед телевизором. Тем более поэт Емелин предупреждал – самое трудное это первый день похмелья.

В маленьком кафе в вестибюле Абевегедейки сидели трое ребят и чудно пели под гитару.

Всякие гитарные песни – Высоцкого, Розенбаума, Кима, старые романсы…

Я все таки не выдержала и решила немножко посидеть с ними. И ничего, конешно, не пить, а только сто граммов водки, налитой в зеленый чай. Это изобретенный мною коктейль. Я назвала его своим именам «Джульетта». Удивительный напиток. Сахару не класть!

«…Ходят кони над рекою…»

– А вы, девушка, наверное, любите Окуджаву?

Голос был такой приятный, я и не заметила, когда он подсел к нашей компании.

Маленький полноватый человечек. У него была круглая азиатская физиономия. Длинные ярко-зеленые глаза в пушистых ресницах. Казанский татарин.

Так я его определила и не ошиблась. Он улыбнулся…

У Булгакова в «Мастере…» Арчибльд Арчибальдович ледяным голосом спрашивает швейцара, впустившего в ресторан «Грибоедов» Ивана Бездомного: «– Ты видел, что он в подштанниках?»

Я, сама себе, и швейцар, и «Грибоедов», и Арчибальд Арчибальдович.

Поэтому впоследствии неоднократно задавала себе похожий вопрос ледяным голосом:

– Ты видела, что у него все зубы во рту железные?

Видела!

И более того, он сам мне доверчиво сообщил, что не так уж давно откинулся.

Но теперь живет честной жизнью и держит небольшую строительную компанию —гастарбайтеров.

Он мне очень понравился. То есть с момента, как я «перешла на дружбу» с поэтом Емелиным – мне так никто не нравился.

«…Ямщик, не гони лошадей…»

Конешно, он начал меня угощать. «Джульетты» полетели одна за другой.

Я уже вовсю подпевала про всевозможные варианты коней, лошадей, ямщиков и извозчиков.

Но тут в кафе ввалились сутенеры и грубо нарушили нашу певческую идиллию.

Сутенеры, вот такие в классическом смысле этого слова – не подрядчики у проституток, не охрана, не менеджеры, а именно «коты» – ничего не делающие, просто живущие с этими девицами за их счет, во все времена и во всех странах – на редкость омерзительные существа. У проституток подороже их давно уже заменили подрядчики и охранники, но в мире дешевки все по прежнему, как в рассказах Горькова, Куприна, или какого-нибудь О, Генри.

Девицы, неизменно некрасивые и несчастные, по прежнему, героини песни, обнаруженной мною в одном из горьковских рассказов:

«…Понедельник наступает

Мне на выписку идти

Доктор Крюков не пускает,

Ах ты, мать его ети…»

«Коты» – точная копия тех их купринской «Ямы» – наглые, злобноватые отморозки.

Все красавцы, как на подбор. Были бы они порядошные мужчины, пошли бы сами пахать, например, в мужской стриптиз. Или в кооператив интимных услуг для дам «Красная Шапочка». Или, на худой конец, обьявили бы себя какими-нибудь поэтами, гениями русской культуры и стали бы жить за счет работающих жен. Вообщем, у мужика в нашей многострадальной стране способов честно заработать, махая своим «хоботом», предостаточно.

Но эти козлы-коты, плюхнувшиеся за наш столик, предпочитали обирать непутевых девиц.

Они сели и сразу все стало не так.

– Слышь ты, седой, а сбацай-ка нам…

Нет, не «Мурку». «Мурка» – хорошая песня. Старая уважаемая городская баллада из бандитской жизни.

Хороших песен они не знают. Сбацать попросили какое-то дерьмо из «попсы».

Седой, тот, что постарше, стал молча упаковывать гитару в футляр.

Я, конечно, жива еще – чудом.

Неудержимое желание вербализировать правду – часто приводит меня на край гибели. Или, в крайнем случае, на край потери передних зубов.

Глядя прямо в глаза главному отморозку, я противным голосом вербализировала тот факт, что мы хорошо сидели, но, благодаря им, сейчас встанем и разойдемся. И что спеть мы для них не можем, поскольку песни у нас с ними разные.

«…Чуть помедленнее кони, чуть помедленнее…»

Козлокотых было трое.

Классический расклад современной преступной группировки: один русский – «правая рука», один среднеазиец, цивилизованный – этот был «голова», и третий, эдакий «чурка», еле-еле базлающий по русски. Этот – явно был «левой рукой», простым исполнителем.

Он как раз и собрался меня «исполнить» немедленно по окончании моей речи, но мой новый знакомец оказался ангелом хранителем.

Железнозубый ангел что-то тихо сказал ему на неведомом ихнем среднеазийском языке,

и представьте себе, они встали, и отвалили в другой конец кафе.

Во как. Настоящий Последний Герой. Что тут говорить, Рыцарь, избавивший меня, Прекрасную Даму от трехглавого Козлокотого Дракона.

Ну, могла ли я после этого не пригласить его к себе в номер?

«…Извозчик, отвези меня домой…»

– Я пойду вперед, а ты подходи минут через пять. Третий этаж у кактуса – направо.

Я все еще по старо-советской привычке боялась коридорных.

Кошелек у меня был особенный, специально приготовленный для Москвы, где, как известно вор на воре. Кожаный конвертик, на кожаной веревочке. Он висел прямо на шее – как ключи или варежки у школьника. В нем лежали деньги, выданные мне пославшим меня в командировку журналом на приобретение в фотоагенстве красочного портрета Жерара Депардье. Сто пятьдесят баксов – деньги конечно небольшие, но глубоко казенные. Их я хранила в специальном тайном отделении. А в явном – свой личный полтинник.

До номера я добралась с трудом. Голова кружилась, и ноги подкашивались. На этот раз я выпила, кажется опять литра полтора – паленой измайловской водки, заливая ее зеленым чаем.

Войдя в номер, я решила первым делом спрятать кошелек. Любовь любовью.

А зубы все-таки железные…

Я сняла кошелек с шеи и сунула в карман пальто. Ну, в кармане то пальто, никто и никогда не станет искать кошелек! Почему я так решила, теперь уже трудно понять.

Люди говорят – подсыпал клофелину.

Но алкоголики со стажем утверждают, что полтора кило самбуки помноженное на полтора кило паленой водки – вполне нормальный набор для полного саморазрушения, и безо всякого клофелину.

Через пять минут раздался стук в дверь. За дверь стояла заспанная хмурая горнишная.

Из за ее спины выглядывал татарин.

– Этот, к вам?

Номер был одноместный с узкой девичьей кроваткой.

Он остался ночевать и спал в кресле, укрывшись пледом. Я сквозь сон успела назначить ему свидание на следующий день – на Тверской возле памятника Пушнику.

Там, в семь вечера мы встречались с поэтом Емелиным и его новой возлюбленной Вероникой, чтобы идти в книжный магазин «Фаланстер» слушать стихи.

Когда я проснулась, татарина уже не было.

И я сразу пожалела, что договорилась с ним на семь у Пушкина. Он человек совсем из другого мира. Нелитературный. В магазине «Фаланстер» презентация книги поэта Нескажу. Там соберутся леваки и члены поэтической группировки Осумбез (Осумашечившие Безумцы). Зачем же я потащу его в эту сомнительную компанию?

И вообще, первым делом надо проверить на месте ли кошелек.

Кошелек был на месте.

Но он был кристально пуст.

В первую минутку, я как все ограбленные, не поверила.

Я некоторое время тупо вертела его в руках, залезая пальцем во все его отверстия и кармашки, и не веря своим глазам.

Во вторую минуту я сообразила, что к памятнику Пушнику татарин, скорее всего сегодня не придет.

А в третью минуту я поняла, что прикупить протрет Жерара Депарье мне теперь не на что, и что к моему статусу командировочного прибавился еще статус растратчика казенных денег. Кстати, вполне традиционный для командировочного. То есть, я теперь знаю и понимаю, как это обычно происходит. Москва, попойки с цыганами, Грушенька…

«…Эх, да тройка серопегих…»

Интересно, а у меня то есть что-нибудь про коней? Ну да, что-то такое:

…Мой конь завыл кукушкой

Да скинулся с моста,

А локон на подушке

Из волчьего хвоста…

Локона на подушке не осталось. Он был стриженый.

Оставалось только завыть кукушкой, но я как-то сразу и безболезненно договорилась насчет денег. Не надобно иметь ни ста рублей, ни ста друзей. Даже и одного друга не нужно. А всего лишь нужна кристальная репутация.

Всем известно, что я в деловом отношении, девушка железная, как зубы татарина.

Поэт Емелин договорился, а поэт Нескажу прямо в «Фаланстер» привез мне деньги, зеленые, как глаза татарина.

Там, в «Фаланстере», моя поучительная история пользовалась большим успехом и даже оказалась одним из пунктов развлекательной программы. Реагировали по разному.

Поэт Нескажу помог материально. Добрый Митя Шагин – по-отечески прижал к груди. Емелин пытался подкалывать:

– Двести баков – это деньги. Значит за одну ночь выходит… Знаешь за такие деньги, ты могла бы себе такое вызвать! Например, из кооператива «Красная Шапочка». Вот такое, как на плакате: «Перейдя на бритвы „Жиллет“, вы измените свое представление о бритье!»

– Какая к черту «Красная шапочка». Зеленые глаза…

Емелин налил мне утешительной водки в стакан, и тут мое здоровье рухнуло окончательно.

– Не понимаю. Ну что тут может болеть в животе, слева? Аппендицит то справа!

Там же ничего нет!

Я возмущалась, сидя на кухне у семейных непьющих друзей, которые опекали меня в эти последние инвалидные дни.

– Да, слева действительно почти ничего. Только печень и одна из почек…

Я все вспоминала его зеленые глаза…

А в Питере вспомнила железные зубы.

Доктор Крюков из Мариинской больницы ласково объяснил мне, что с этим не шутят,

и прописал курс профилактических антибиотиков. По поводу почки и печени посоветовал молочные продукты.

Ну вот, результаты командировки: Депардье куплен и доставлен в любимый журнал.

Я сижу дома и глотаю курс профилактической отравы. Кроме того,

с отвращением поедаю кефир и творог. Я ненавижу молочные продукты.

…Понедельник наступает

Мне б на улицу пойти

Доктор Крюков не пускает

Мою розу расцвести…

Непонятно, почему я не могу разозлиться на него. Наверное, потому что, взял не последнее. Гостиничный вор берет не последнее. Ну да – я лохиня, растяпа и заплатила двести баков за свой излишний романтизм.

Что поделаешь, романтизм – это десерт и жить без него скушно.

Кто знает, что он тогда сказал этим сутенерам?

Может быть: «Отвалите ребята, тут работаю я. Эта баба – мой клиент».

Но мне понравилось, что они сразу разбежались.

Это все же была маленькая победа над чем-то, что я ненавижу.

Я мало что ненавижу.

Ну вот – козлокотых сутенеров, например.

Или когда влезают в чужие компании и говорят: ну ка сбацай…

А насчет молочных продуктов – это я соврала. Мороженое – тоже ведь продукт молочный. Десерт. Без которого скушно жить.

Питер 2010