Глава 2

Москва. Апрель 1937 г.

– Верочка, я дома! – входя в квартиру, проговорила Ирина. – Опять у тебя дверь не заперта. Боже мой! Помогите! – Ирина выскочила обратно в коридор и заголосила.

В кухне на полу лежала Вера с проломленной головой, рядом натекла лужица крови.

Милиционер на крики прибежал быстро, соседи еще быстрее. Весь подъезд гудел как растревоженный улей.

– Что стряслось?

– Убили, кажись!

– Да что «кажись»? Убили, совершенно определенно.

– Да что вы болтаете, вовсе и не убили, вон скорая приехала. Ограбили.

– Да не ограбили, а подрались! Ножом, говорят, порезали!

– Да что вы, любезная, придумываете, не ножом и не порезали, а как раз бандиты залезли через окно.

– Это на четвертый-то этаж?

– Так они по веревке, с крыши.

Толком никто ничего не знал, но домыслов и слухов было множество.

Поскольку вся мужская часть жильцов дома была в это время на службе, то в коридоре толпились преимущественно домохозяйки, прислуга и ребятня, примчавшаяся со двора на шум и крики.

– Сядьте, гражданочка, и рассказывайте, – устраиваясь напротив Ирины за столом с блокнотом, велел строгий милиционер с седыми висками.

– Да я вот только из театра вернулась, с репетиции, – всхлипывая и промокая нос платочком, рассказывала Ирина. Веру уже увезли в больницу, к счастью, она была жива. – Пришла. Дверь не заперта, у нас такое бывает. Дом спокойный, люди приличные живут. Я позвала Веру, она не ответила. – Тут голос Ирины задрожал, и она несколько раз нервно протяжно всхлипнула, но сдержалась. – Она не ответила, я прошла на кухню… – Вот тут уж она опять заревела.

– Гражданочка, давайте поспокойнее. Родственница ваша жива, – сердито прокашлялся строгий милиционер. Истеричные дамочки его раздражали, особенно вот такие, буржуйские пережитки. Накрашенная, завитая, духами вся квартира пропахла. Фу. Разве так советские трудящиеся женщины выглядеть должны? Еще и истерики будет закатывать.

Поймав его недовольный взгляд, Ирина еще пару раз шмыгнула носом, но все же в руки себя взяла и истерику устраивать не стала.

– Дальше что было? – одобрительно кивнул милиционер.

– Дальше я выскочила из квартиры и стала звать на помощь.

– В квартиру не заходили, комнаты не осматривали? – уточнил милиционер.

– Нет. Страшно было. Я же думала, что Вера… – Ирина снова хотела было всплакнуть, но, поймав неодобрительный взгляд милиционера, передумала. – Ну, в общем, убита.

– Ясно. Тогда пройдите осмотрите квартиру и скажите, что пропало, – устало потирая лицо, распорядился милиционер. Вся квартира была перевернута вверх дном. Вспороты подушки, матрасы и одеяла, вытряхнуто на пол содержимое шкафов и комодов. В кабинете у Зиновия Яковлевича вытряхнули содержимое всех ящиков, разбили вазочки и фарфоровые статуэтки.

– Ужас! Ужас! – оглядывая разгромленную квартиру, причитала Ирина. – Варвары!

В спальне среди прочего барахла валялась раскрытая шкатулка с Ириниными безделушками.

Милиционер поднял с пола золотые сережки и кольцо.

– Интере-есно, – протянул он.

– Что вам интересно? Что тут вообще может быть интересного? На чем мы теперь спать будем? Как тут вообще жить можно? Ужас! А Толик? Толик где? – вдруг вспомнила Ирина, увидев валяющегося на полу разорванного в клочья медвежонка.

– Какой еще Толик? – оживился милиционер.

– Толик, сын!

Милиционер взглянул на медвежонка, на Ирину и, посуровев, уточнил:

– Сколько лет? Он должен был быть дома?

– Восемь, ну, в общем, наверное… – пробормотала Ирина. – Дело в том, что я в это время редко бываю дома, обычно они с Верой… – торопливо оправдывалась она. – Может, он у приятеля или на улице…

Но милиционер уже выбежал из комнаты.

– Срочно найдите ребенка! Анатолий Тутышев, восьми лет, – отдал он приказ молоденькому коллеге, дежурившему в дверях квартиры.

– Вот он, нашелся! – улыбаясь, сообщил милиционер, ведя за руку встревоженного, сверкающего любопытными глазами Толика. – В коридоре с приятелями толкался, его наши ребята в квартиру не пускали.

– Толик, сыночек! – бросилась к нему Ирина. – Где ты был?

– Во дворе гулял с Мишкой. А что с тетей Верой? Где она? – дрожащим голосом спросил мальчик, глядя на темное пятно на полу.

– В больнице тетя, с ней все будет хорошо, так доктор сказал, – твердо ответил милиционер. – И вообще все будет хорошо. Мы у вашего подъезда постового поставим.

Толика отправили к соседям в сопровождении молоденького милиционера, а Ирину опять проводили на кухню.

– Итак, гражданка Тутышева, что именно искали в вашей квартире?

– Я не Тутышева, я Лукина. Это моя девичья фамилия, я ее не меняла, – кокетливо пояснила Ирина.

– Хорошо, Лукина. Так что же здесь искали?

Ирина уже и сама поняла, что к ним не просто вор залез и искали не деньги и не ценности, а совершенно определенную ценность, ее подвеску, точнее, подвеску Анны Павловой. Эту подвеску Ирина несколько лет назад отдавала в чистку ювелиру, и тот, немного поколдовав над драгоценностью, сделал так, что при желании ее можно было превращать в две отдельные вещи: из цепочки получался браслет, а подвеску можно было носить как брошь. Иногда Ирина надевала их вместе, как комплект, иногда по отдельности. Но брошь только в самых торжественных случаях и только в сопровождении мужа. Хранила она ее в тайнике под половицей, а половица была прижата ножкой кровати, и сейчас, сидя на кухне, Ирина боролась с желанием немедленно отодвинуть кровать и проверить тайник.

– Я не знаю, что искали. Все мои украшения рассыпаны по полу в спальне, – глядя милиционеру в глаза, максимально убедительно ответила Ирина.

Милиционер, глядя на эту расфуфыренную, избалованную дамочку, ни слову не верил. И в общем, с удовольствием бы плюнул на все и расследовать дело не стал бы, если бы не «бы». Едва не погибла женщина. Мальчонка чудом уцелел: не гуляй он на улице, неизвестно, как бы все обернулось. А потому придется эту фифу дожимать.

– И все же, гражданочка, подумайте… – Договорить он не успел: на кухню вбежал, обливаясь потом, красный от волнения, нервный, упитанный товарищ в сером плаще с толстым портфелем.

– Я только что узнал… Мне только что сообщили… Что с Верой? – с трудом переводя дыхание, бормотал вновь прибывший, привалившись к косяку кухни.

– Она жива, ее в больницу увезли, – вскакивая с табуретки, проговорила Ирина. – Зюся, ты весь мокрый, тебя продует, снимай пальто. Ты что, по лестнице бежал? Тебе же с сердцем плохо будет! – суетилась она, обтирая мужу потный лоб платочком. Обычно Ирина так себя не вела, но под пристальным взглядом милиционера рада была изобразить заботливую жену. – Это мой муж Зиновий Яковлевич, – обращаясь к милиционеру, представила она.

– Говорят… нас… ограбили? Мои бумаги… стол? – Пыхтя и отодвигая в сторону жену, Зиновий Яковлевич протянул руку к милиционеру.

– По свидетельству вашей супруги, в доме ничего не пропало, но вот насчет бумаг советую проверить немедленно. – Милиционер нахмурился. Дело начинало скверно пахнуть.

С трудом оторвавшись от косяка, Зиновий Яковлевич поспешил в кабинет.

– Боже мой! Боже мой! Что же это за безобразие? – Он скинул плащ и шляпу на пол и, упав на колени, принялся рыться в бумагах. – Чернилами все залито! – причитал он. – Ох, это все мусор, это тоже не надо, речь моя где? В папочке лежала, в серенькой, на тесемочки была завязана! Неделю работал, в понедельник заседание, мне выступать! Цифры, графики!

– Скажите, товарищ, вы что же, дома секретные документы хранили? – наблюдая за ползающим по полу хозяином квартиры, поинтересовался милиционер.

– Да что вы! Что вы! Как можно! – выпрямляясь, с возмущением спросил Зиновий Яковлевич. – Никогда! Ни при каких обстоятельствах! Эта речь приурочена ко дню рождения Ленина – об успехах нашей страны, и вообще. Мне поручили доклад, это очень почетно и ответственно! Я сутками над ним трудился, даже домой брал, чтобы поработать. И вот что вышло! – Он жалобно всхлипнул и снова принялся шарить по полу.

– А вы что же ему не поможете? – обратился к стоящей в дверях Ирине милиционер.

Ирина недоуменно взглянула на него, потом на пол. Ползать по полу среди бумаг и разлитых чернил она совершенно не собиралась и вообще была поглощена мыслями о том, как им теперь жить в этой разрухе? Кто все это уберет и что делать, пока не выздоровеет Вера? Хоть из дома уезжай! Но, как назло, в театре никаких гастролей не предвидится. Что делать?

– Гражданочка?

– Ах да. Я боюсь, что только помешаю, – спохватилась Ирина.

– Нашел! Цела. Слава тебе господи! – Поднимаясь с пола, Зиновий Яковлевич счастливо потрясал папкой. – Чистенькая. А вот письменный прибор, кажется, разбился, и чернила все вылились… О, перо мое любимое… – разглядывая зажатое в руке перо, бормотал Зиновий Яковлевич. – Ириша, надо бы здесь все прибрать. Бювар мой запачкался – хорошо бы отмыть, а я сейчас быстренько переоденусь и снова на службу.

Ирина сверлила мужа раздраженным взглядом, но ответить ему не могла. А потому, когда из спальни донесся его крик, полный ужаса, даже порадовалась в душе.

– Ириша, мои костюмы!

«Так тебе и надо, индюку», – подумала она злорадно, но тут же вспомнила про свои платья, и настроение ее снова испортилось. А может, рассказать милиционеру про Нинку? Вон она что устроила, стерва неблагодарная! Пусть ее посадят. Про подвеску можно что-нибудь наврать, зато потом жить спокойно.

– Извините, как ваше имя-отчество? – беря милиционера за локоток, мягко спросила Ирина.

– Петр Семенович.

– Петр Семенович, я не сразу сообразила. Но вот сейчас вспомнила, – ведя его обратно на кухню, подальше от причитаний мужа, проговорила Ирина. – Несколько дней назад возле дома я совершенно случайно встретила свою давнюю знакомую. Мы не виделись лет десять, даже больше. Когда-то мы танцевали в одной труппе. Так вот, она очень изменилась за эти годы, опустилась, стала пить, жизнь у нее не сложилась. Я пожалела ее, накормила, дала немного денег. А спустя два дня она снова пришла, теперь она уже требовала денег.

– И что же? На нее думаете?

Тема была щекотливая, Ирине очень не хотелось рассказывать про рубиновую подвеску, но и обойтись без нее в этой истории никак не получалось.

– В общем, да, – осторожно, взвешивая каждое слово, приступила к делу Ирина. – Она, знаете ли, еще два раза приходила и теперь уже не просила о помощи, а требовала ее. Я испугалась, что она теперь будет тянуть из меня деньги вечно. Мужа я беспокоить не хотела, в милицию заявлять тоже. Все-таки подруга, хоть и бывшая. И тогда я собрала все деньги, какие у нас были, и при последней встрече отдала их Нине, твердо сказав, что это в последний раз и что, если она еще раз придет, я сообщу в милицию.

– Логично. Но вот что странно. Она же не преступница и не сумасшедшая. Если уж залезла к вам, то наверняка прихватила бы ценные вещи, – нахмурился Петр Семенович. – А тут…. – Он многозначительно осмотрел разгромленную кухню.

– Да, вы правы, но понимаете, пропали только деньги, и то немного, тут вот какое дело, – нервно теребя кончик шелкового шарфа, проговорила Ирина. – Нина была уверена, что у меня имеется одна очень ценная вещь. Подвеска с рубином. Мне ее когда-то подарила сама Анна Павлова. Вы знаете, кто это? – спохватилась Ирина, взглянув на равнодушное лицо милиционера.

– И кто это?

– Это величайшая русская балерина! Неужели вы о ней не слышали?

– Нет. Но вы, гражданочка, продолжайте.

– Мы вместе с Ниной танцевали в труппе Павловой, давно, еще в двадцатых годах. Павлова умерла в тридцать первом, – сочла полезным пояснить Ирина. – И вот Нина считала, что эта подвеска по праву должна была достаться ей, и очень ревновала. Так вот мне кажется, что Нина могла искать именно ее. Во-первых, подвеска очень ценная, а во-вторых, чтобы отомстить мне.

– За что?

– Ну как же? За успех, за счастливо сложившуюся жизнь, – с искренним недоумением проговорила Ирина.

– Гм. И где сейчас эта подвеска, она на месте?

– Дело в том, что у меня ее давно уже нет. Мне пришлось продать ее. И даже не целиком, а разобрав на камни. Частями. – Это был хитрый ход, Ирина его специально продумала: продать отдельные камешки можно кому угодно, а вот дорогое ювелирное изделие… Вдруг бы милиции пришло в голову выяснять, кому, когда и за сколько она продала этот медальон? А так с нее взятки гладки. – В моей жизни был очень непростой момент, нужны были деньги.

– Гм. Фамилия, имя вашей подруги, где живет, – коротко, по-деловому спросил Петр Семенович.

– Нина Александровна Обухова. Только это ее девичья фамилия, – сообразила Ирина. – Но она дважды была замужем, и какая у нее фамилия теперь, я не знаю. Может, Обухова. А может, и другая.

– Ладно, разберемся. Где живет?

– Не знаю. Я адреса не спрашивала, она только жаловалась, что живет в подвале. Ой, вспомнила! Она говорила, что работает на вокзале уборщицей.

– На каком?

– А… я не знаю. Она не говорила, на каком, а я была так потрясена всем, что тоже не спросила.

Петр Семенович лишь тяжело вздохнул, глядя на безмозглую фифу, стоявшую перед ним. Вот зачем им в светлом коммунистическом будущем такие вот профурсетки, какой от них толк? Тоже мне балерина.

Но какой бы ни была хозяйка квартиры, а дело расследовать придется, все-таки человек пострадал.

Милиция ушла. Зиновий Яковлевич, причитая и охая, отправился на службу, а Ирина осталась одна в разгромленной квартире.

Спасибо, соседки выручили. Идочка Вахновская домработницу прислала, и Галина Петровна тоже, а еще Зинаида Еремеевна снизу пришла, тоже помогла. В общем, порядок навели, вещи в чистку сдали, кто одеяло одолжил, кто подушку, но к вечеру быт кое-как наладился, и Ирина повеселела. А еще Грановские из соседнего блока в отпуск собрались, и их домработница согласилась Ирине по хозяйству помочь, пока супруги из отпуска не вернутся.

Ирина даже начала подумывать, что все случившееся к лучшему. Милиция ее больше не беспокоила. Нина не появлялась, Вера шла на поправку. Жизнь была прекрасна и удивительна до тех пор, пока…

Это случилось примерно через неделю после нападения на Веру. Ирина возвращалась домой поздно и без провожатых. Такое случалось крайне редко, обычно ее провожали поклонники или компания, с которой они устраивали посиделки после спектакля. Иногда даже муж. Зюся хоть и нечасто, но бывал на ее спектаклях: это льстило его самолюбию – видеть жену на величайшей сцене страны, особенно в большие праздники, когда в зале появлялось руководство Советского Союза. У него даже сердце трепетало в такие моменты.

Но в этот вечер Ирина возвращалась домой одна. Капитана Осинина отправили на какие-то секретные учения, Вадик Липницкий ногу сломал, Тамара Кравченко со своим кавалером на дачу укатила – в общем, образовался вакуум. А Зюсе продуло спину, и он второй день подряд лежал дома на диване, стонал и действовал ей на нервы.

И вот Ирина после спектакля шла к дому от остановки, когда сзади на нее кто-то напрыгнул, приставил нож к горлу и, дыша на нее запахом табака и старого перегара, грубо потребовал:

– Где подвеска, дрянь? Куда дела, тварь?

Ирина от страха онемела и готова была упасть в обморок.

– Что молчишь, гадина? Подвеска где? Зарежу мерзавку! – шипел в самое ухо бандит, прижимая крепче к горлу холодную полоску стали.

Неизвестно, чем бы все это закончилось, но в это время во двор вошла компания молодежи, и напавший на Ирину бандит, сильно оттолкнув ее от себя, с треском ломанулся в темные кусты в углу двора. Ирина упала на тротуар. Ребята подбежали к ней, помогли подняться. Кто-то погнался за нападавшим, но он шмыгнул в какую-то щель в заборе и был таков. Потом с проспекта прибежал постовой. Ирину проводили до дома, а на следующий день ее навестил Петр Семенович, тот самый милиционер с седыми висками.

– Ну, гражданка Лукина, рассказывайте. Что у вас тут стряслось?

– На меня напали! – обиженно проговорила Ирина.

Весть о вчерашнем происшествии облетела уже весть дом, Зиновий Яковлевич даже встал с дивана от возмущения и беспокойства и полночи требовал от Ирины, чтобы она ушла из театра, прекратила эту ночную богемную жизнь и сидела дома и варила борщи, как все приличные жены. Естественно, Ирина это требование решительно отвергла, и полночи супруги скандалили.

А теперь вот явился этот милиционер. Ирина посчитала, что вполне своевременно.

– Подробности нападения? – сухо поинтересовался он.

– Я возвращалась из театра, шла к дому от остановки троллейбуса. Во дворе было темно; когда я пошла к своему подъезду, кто-то набросился на меня со спины и прижал к горлу нож, – плаксиво рассказывала Ирина.

– И что же ему было нужно? Сумочку? Кошелек? Деньги? Украшения? Что?

– Подвеску!

– Любопытно, – совершенно равнодушно заметил милиционер куда-то в угол и продолжил: – Мы выяснили, где работает ваша подруга, точнее, работала. Она уже неделю не появляется на работе. По месту жительства ее также не видели. Ее сожитель, буфетчик с Балтийского вокзала – там она, кстати, и работала уборщицей и посудомойкой, – тоже ее давно не видел. Сперва, говорит, она пить начала. Деньги у нее откуда-то появились, а потом вдруг совсем исчезла. И вещи кое-какие тоже пропали.

– А что же он ее не искал?

– Говорит, думал, что запила или хахаля нового нашла. Ему, в общем-то, все равно, не жена же, а так, временное явление. Говорит, что и сам ее уж прогнать хотел, потому что пить много стала.

– Вот гад! – не сдержалась Ирина.

– Да, тип неприятный, – согласился Петр Семенович. – В общем, не нашли мы вашу подругу, как в воду канула. Может, и нет ее уже; морги мы проверяем, пока тело не найдено. Но сейчас мне становится абсолютно ясно, что в обоих нападениях – на вас и вашу родственницу – участвовал кто-то неизвестный. Или у вашей подруги появился сообщник, или она кому-то проболталась про вашу подвеску и теперь за вами охотится неизвестно кто. Самый плохой вариант, – сокрушенно покачал головой Петр Семенович.

– Боже мой, какой ужас! Что же теперь делать? – Ирина прикрыла руками лицо. Какой-то неизвестный бандит охотится за ними! За ней! Ужас!

– Не волнуйтесь, гражданочка. Мы поставим постового у вас во дворе, да и на проспекте предупредим, и у театра. А вы старайтесь одна по ночам не гулять, – посоветовал Петр Семенович.

Легко ему говорить!

После нападения на Ирину буфетчик тоже пропал. Не вышел на работу без всякого предупреждения, а когда вскрыли его комнату, выяснилось, что пропали все его ценные вещи и документы.

Обоих – и Нину Сурмилину, бывшую Осгуд, бывшую Обухову, и буфетчика – объявили в розыск.

Никаких происшествий с Ириной больше не было. И она постепенно успокоилась, жизнь вошла в свою колею, про историю с нападениями все постепенно забыли.