Два раза они всей комнатой на зимних каникулах ездили в Таллин. Впечатление от этих поездок у нее осталось на всю жизнь. Сам по себе Таллин раз в пять меньше Иркутска, в который она неоднократно ездила с родителями, но это был совсем другой мир, почти другая страна, хотя там многие и говорили по-русски, но все здесь было устроено совсем не так, как даже в Ленинграде, не говоря уже об Иркутске или ее Усть-Ордынском. Во-первых, она никогда в жизни не видела средневековых каменных замков, а Старый Таллин – это музей под открытым небом, с хорошо сохранившемся, пусть небольшим, но городом, обнесенным мощной крепостной стеной. В центре современного Таллина возвышался средневековый город со своими улицами, костелами и церквями. Здесь на каждом шагу прямо в старинных домах сувенирные лавки предлагали множество значков, флажков, открыток с видами старого города, а в небольших кафе варили настоящий кофе, который при тебе мололи из черных жареных зерен, и подавали вкуснейшие пирожные. Сэсэг поражало и подкупало то, что здесь можно не только ходить и просто смотреть, но и пользоваться всей этой стариной, а в некоторых домах до сих пор жили люди. Во-вторых, сами эти старинные средневековые улицы и дома производили неизгладимое впечатление устойчивости и неизменности здешней жизни. Люди не одну сотню лет ходили по этим улицам, жили в этих домах, что-то перестраивая и пристраивая, постоянно создавая что-то, рожали детей и передавали память новым поколениям не только изустным фольклором, как это было принято у ее народа, но и самим фактом жизни в этих старинных каменных стенах. В Иркутске она видела мало старинных каменных домов. Вообще в Сибири преобладало деревянное строительство, а деревянный дом редко переживает столетний рубеж, поэтому Сэсэг чувствовала себя как в сказке, когда оказалась в городе, где некоторые дома разменяли возраст в полтысячелетия, а облик улиц не менялся в течение нескольких сотен лет. Она представляла, как сейчас из-за угла навстречу ей выйдет с плетеной переполненной корзиной торговка рыбой, в старой, но аккуратно заштопанной кофте, почему-то обязательно крупной вязки, вся пропахшая морской тиной. Мимо пробежит пара мальчишек, стуча деревянными башмаками о каменный тротуар, и, цокая подковами, ее обгонит гнедая лошадь, неся на себе закованного в железо рыцаря в шлеме с огромными перьями. Но первоначальное ощущение сказки исчезло к концу второй поездки. Ей стало казаться, что время здесь остановилось и совершенно нет никакой возможности вырваться из этих навек застывших улиц и домов, что здешний маленький и упрямый народ живет только своими воспоминаниями, лелея и превознося безвозвратно ушедшее прошлое, которое дошло до них в виде этого небольшого средневекового городка. Их стремление во чтобы то ни стало сохранить прошлое вызывало в ней жалость и досаду, ведь она приехала из огромного города, где наравне с великолепными дворцами, проспектами, площадями и парками, существовали громадные современные заводы и фабрики, передовые научные институты, ВУЗы, где молодежь не жила прошлым, а училась, работала, искала и развивалась, и Сэсэг была представительницей этой молодежи.

– Ты Сережу не видел? – Сэсэг вопросительно смотрела на Мишу, который сидя на корточках под столом доставал из цветного полиэтиленового пакета с иностранной надписью магнитофонную бобину.

– Они курить пошли на лестницу, – не поднимая головы, ответил Миша.

Сэсэг вышла из комнаты, где должна была начаться дискотека, и пошла на лестничную клетку. В коридоре бегали нарядные, увитые мягкими блестящими гирляндами девушки с зажженными бенгальскими огнями, кто-то периодически кричал: "Ура, С Новым годом!", и все подхватывали это "Ура!", и оно катилось по этажам, затихая только в самых отдаленных уголках общежития. Общежитие праздновало весело, хмельно, размашисто. Нескольких парней первокурсников уже перебравших с непривычки, отвели в дальние комнаты и уложили на чьи-то кровати. Остальные праздновали.

Миша сегодня был диск-жокеем, он принес с собой несколько бобин с самыми последними модными танцевальными записями. Для дискотеки по соседним комнатам собрали два бобинных магнитофона, которые теперь стояли на столике в углу их комнаты, а Миша колдовал над первым из магнитофонов. Он намотал на спичку ватку, обмакнул ее в водке и протирал проигрывающую головку.

– Грязная головка какая. Вы что не следите за ними? – он обратился к рядом стоящему парню, хозяину магнитофона. Парня звали Лехой. Это был первокурсник, живший в соседней комнате.

– Не знал даже, что их чистят.

– Не слышишь что ли, что звук плохой?

– Да, у меня записи не очень, поэтому даже и не разберешь хуже играет или лучше.

– Агрегат у тебя неплохой, поэтому звук должен быть на уровне. Сейчас проверим. Я со свежего пласта писал у себя дома с вертака "Радиотехника".

– Мне вообще батя обещал в новом, тьфу ты черт, – Леха чертыхнулся и, улыбнувшись, поправился, – Уже в этом году подарить кассетник японский на День рождения.

– А где работает твой батя? – живо поинтересовался Миша, с отвращением рассматривая совершенно почерневший ватный тампон.

– Он главный инженер леспромхоза. Я из-под Хабаровска. Мы лес в Японию гоним, а они нам за это лесовозы свои, технику, ну и ширпотреб поставляют. Говорят, они в океане стратегические запасы леса делают: нашу лиственницу в полиэтилен заворачивают и на дне моря затопляют, чтобы потом воспользоваться. На "черный день" копят.

– Проси “Sony” или “Panasonic” двухкассетный, самая лучшая техника, – оставив информацию о запасливых японцах без внимания, сказал Миша.

– Нам только “Sharp” привозят.

– Тоже отличная техника. Если будет двухкассетник, скажи мне, я немного попереписываю на нем, если можно, конечно, – и Миша, оторвавшись от магнитофона, вопросительно посмотрел на Леху.

– Об чем разговор, конечно дам попользоваться, – Лехе было лестно, что старшекурсник, да еще такой продвинутый ленинградец не только разговаривает с ним, первокурсником, но и просит его об услуге.

– Заметано, – сказал Миша и, отложив спичку в сторону, начал заправлять пленку в магнитофон.

Подошла Света, обвила рукой Мишу за шею и, поцеловав его в губы, спросила: – Миш, скоро будет дискотека, все уже хотят танцевать?

– Еще пять минут, Светик. Через пять минут начнем. Я сейчас еще второй мафон подготовлю и начнем. – Миша быстрыми движениями соорудил еще один тампон на спичке и стал протирать головку второго магнитофона.

– Светка красивая, – сказал одобрительно Леха.

– Для тебя Светлана, – сказал, как отрезал, Миша, не поднимая головы от техники, тем самым сразу же расставив все точки и запятые в их с Лехой отношениях и обозначив, кто старший, а кто младший. Леха сконфузился немного, но промолчал. – Возьми провода от колонок и подключи к первому магнитофону. Будем переключать колонки на тот, с которого будем музыку запускать. Понял?

– Ага, – сказал Леха и начал подключать штекеры от колонок к магнитофону с заправленной пленкой.

Сэсэг увидела на лестнице Сережу и Колю. Они стояли возле перил и курили. С ними курил Паша, парень Татьяны, он был младше на курс и учился не на лесохозяйственном, а на факультете технологии обработки древесины. Они что-то бурно обсуждали и периодически смеялись.

– Коля, тебя Галя ищет.

– Скажи, сейчас приду.

– Нет уж, сам скажи, я с Сережей останусь.

– Ладно, ребята, я побежал, – произнес Коля, раздавливая окурок в пустой консервной банке, которая служила пепельницей.

– Я тоже пойду, – поддержал его Паша, и они вместе пошли по коридору в комнату девочек, из которой уже неслась какая-то ритмичная музыка. Ребята танцевали в комнате, но места всем не хватало, и приходящие на звуки музыки парни и девушки начинали танцевать прямо в коридоре. Кто-то взрывал хлопушки, кто-то размахивал зажженными бенгальскими огнями, кто-то пил вино из граненых столовских стаканов. Темно-коричневый дощатый пол коридора был засыпан конфетти и бумажными гирляндами. В занесенных снегом окнах отражались фигуры танцующих. В воздухе стоял запах табачного дыма, вареной картошки, хлопушек и вина, откуда-то приносило легкий запах салата. Сережа посмотрел на Сэсэг так, что у нее замерло сердце. Он в последнее время часто смотрел на нее таким взглядом.

– Пойдем, потанцуем?

– Я не хочу эти быстрые танцы танцевать, ты же знаешь, что я этого не люблю.

– Не переживай, у нас есть там свой человек, зовут Миша, и он поставит по моей просьбе медленный танец. Пошли? – он взял Сэсэг под руку и повел к комнате. Подойдя к дверям, Сергей оставил Сэсэг в коридоре, а дальше стал пробираться через танцующих внутрь к месту диск-жокея. Через несколько минут довольный он выбрался обратно. Вслед ему из комнаты начала звучать какая-то красивая медленная мелодия. Сережа буквально подскочил к Сэсэг, пригласительно кивнул головой и, не дожидаясь ответа, обнял ее за талию.

– О, какой ты быстрый, – шутливо проговорила она и положила ему руки на плечи.

– Я хотел с тобой поговорить, – сказал, заметно волнуясь, Сережа.

– О чем? – сделав вид, что она не догадывается, спросила Сэсэг. Ее сердце стало биться очень часто, потом совсем зашлось. Сережа посмотрел ей в глаза, долго, с нежностью. Сэсэг тоже смотрела ему в глаза и впервые в жизни не могла отвести взгляд, ей хотелось смотреть и смотреть в эти голубые глаза.

– Я люблю тебя, – без всяких прелюдий, прямо сказал Сережа, он весь напрягся, ожидая ответа. Сэсэг через ткань своего нового платья, специально сшитого для Нового года, почувствовала, как вспотели его руки.

– Я тебя тоже, – просто ответила она. Сережа еще раз пристально посмотрел ей в глаза, а затем поцеловал в губы. Медляк закончился, заиграл модный диско-шлягер, а они все стояли и целовались среди танцующих ребят. Никто нарочно не обращал на них внимания, чтобы не смущать, все вокруг были молодыми и часто такими же влюбленными, как и они. Всем все было понятно – вот еще одна влюбленная парочка.

Вообще у них в общежитии за время учебы создавалось немало студенческих семей. Парни и девчонки сходились и расходились, женились, некоторые, правда, потом разводились, но такое случалось нечасто. Все-таки их факультет изначально выбирали романтики, которые находили друг друга здесь, и уже редко кто из них расставался. Нет, конечно, были и те, кто находил себе пару среди студентов других факультетов или других вузов, но большинство встречало свои половинки в коридорах академии или возле костра на летней практике, на которую выезжали с особенным удовольствием студенты лесхоза. На втором месте, с большим отставанием по количеству невест, обретенных студентами академии, шел Институт советской торговли. На северо-восточном краю обширного парка академии, по диагонали через пересечение двух улиц, стояло новое здание Торгового института. У некоторых ребят из академии знакомство и общение с девушками из этого заведения отнимало все время: и свободное, и учебное. В небольшом, недавно построенном здании института, учились в основном ленинградки. Сюда их пристраивали прозорливые и довольно небедные родители, чтобы их дочки получили диплом товароведа, бухгалтера, экономиста, который давал возможность безбедно жить в реалиях советской страны. Некоторых парней, особенно иногородних, очень сильно привлекал женский контингент этого института, что было и не удивительно. В случае женитьбы, кроме ленинградской прописки, они почти всегда получали не только симпатичную жену с гарантированным будущим, но и хорошее приданое в виде квартиры, иногда машины и связей ее родителей. Студентки Торгового слишком хорошо это понимали и знали себе цену, поэтому заполучить отсюда невесту было большой удачей не только для приезжих студентов Лесотехнической академии, но и для других женихов, из более престижных вузов Ленинграда.

Как-то, еще в десятом классе, родители познакомили Мишу с дочерью своих приятелей, красивой девушкой Наташей, первокурсницей Торгового института, которая с отличием закончила ленинградскую школу с углубленным изучением английского языка. У нее была великолепная фигура, длинные ноги, она два раза в неделю ходила в бассейн и один раз играла в большой теннис. Наташа выглядела потрясающе, и Миша, никогда не имевший знакомств с такими шикарными девушками, чувствовал себя с ней не совсем уверенно, хотя дачи их родителей находились недалеко, в одном и том же садовом кооперативе, социальные ступеньки были у них все-таки чуть разные – у Мишиных родителей пониже, да и предки его были гораздо менее породистей, чем у Наташи, ленинградской интеллигентки в четвертом поколении. Его мама работала в школе простой учительницей математики, а родом была из крестьян Новгородской области. От мамы Мише досталось очень ценное качество – терпение. Папа работал "просто юристом", как он сам любил пошутить. Кроме унаследованной от отца предприимчивости и еврейского упрямства, он взял от него большой с горбинкой нос, чуть великоватую нижнюю губу, темные вьющиеся волосы и гипертрофированное чувство собственного достоинства. Как раз это острое чувство собственного достоинства, которое не было следствием уверенности в себе, а даже скорее наоборот, некоего, едва ощущаемого к себе снисходительного, а иногда и враждебного отношения со стороны некоторых людей, окружавших его самого и его родителей, в конце-концов и расстроило отношения с Наташей, продлившиеся около года. После разрыва с девушкой, которую он так и не смог назвать "своей", Миша долго переживал и дал себе слово добиться в жизни чего-то значительного, и уже с высоты достигнутого вновь встретиться с Наташей и показать чего он стоит, и чем она пренебрегла. Это было немного наивно, по-детски, но половина юношей, оказавшихся на его месте, делают то же самое, другое дело, что только единицы не забывают о зароке через полгода-год. После школы, которую Миша закончил только с несколькими четверками, он поступил на очень перспективную специальность озеленителя. Он был единственным ребенком в семье, и отец с матерью ничего бы не пожалели для того, чтобы устроить его в Ленинградский университет на юридический, но он сам отказался и решил поступить в Лесотехническую академию. Военная кафедра здесь имелась, распределение было только по крупным городам, а с красным дипломом, на который он нацелился изначально, его должны были оставить в Ленинграде. Он все просчитал, все, кроме того, что влюбится в Светку, у которой из приданного только однушка в Сыктывкаре, где живет ее мама с младшей сестрой. Но, поразмыслив здраво, он решил, что стартовые условия у него лучше, чем были у родителей в этом возрасте, поэтому создавать себе фору выгодным браком, против веления сердца – решение в долгосрочной перспективе контрпродуктивное, а любимая женщина рядом – в конце концов, залог здоровья и душевного спокойствия. Жизнь его родителей служила ярким и наглядным тому подтверждением, ведь отец женился на матери вопреки воле своих родителей, которые не признали невестку и толком так и не общались с сыном и даже с внуком. Однако, отсутствие отношений со свекрами совсем не помешало его маме и отцу жить в любви и гармонии. А еще у Светы было небольшое преимущество перед его мамой – она более домовитая и практичная, что очень нравилось Мише.