– Босс, какого хрена! Чего вы с этим стариком вечно воркуете? Он же с придурью, шарики за ролики заехали. А вы только радуетесь!

Тот не ожидал такого поворота и на секунду вылупил глазницы. Но затем перевел взгляд на меня. Опрокинул рюмку и спокойным тоном усадил быка на пятую точку.

– Дурак ты, Снизвелл, и не учишься. Единственное, что ты знаешь, это язык звона стекла да наполненных бокалов. Так с ними и будешь общаться. А я же вкушаю блаженство беседы с тысячью личностями в одном теле. Понятно? На, лучше убери фужер.

Бармен сглотнул сухую слюну и, скалясь в свое собственное отражение от поверхности, принялся отшлифовывать до блеска столешницу с намерением протереть ее до дыр.

Я представил, как Сниззи уделывает своего босса на ринге одной лишь тряпкой, и слегка отодвинулся. Зашарил по карманам в поисках телефона, но нащупал лишь свернутую газетную вырезку. Нет, в другой раз, не дай бог взведу курок, что за стойкой. Но позвонить Джо было бы неплохо.

– Сниззи, у тебя есть телефон?

– Телефон? Я что, похож на абонента?

Сын вавилонской башни

Майами Геральд, 1974

Огненная неделька подошла концу в Приемной Господа. В течение последних семи дней работники нашего издания неустанно рыскали в поисках невероятных сюжетов, потели, опрашивали, документировали, записывали и редактировали полученную информацию, чтобы радовать читателей «Майами Геральд». От высоких температур и неисправной отопительной системы у двух корреспондентов случился тепловой удар, и они временно выбыли из строя. Но, к счастью, в редакцию пришло невероятное письмо, которое смогло обеспечить необходимый отдых для больных. История от некоего мистера Фахима, где он описывает свое пребывание в отдаленной жаркой интернациональной стране, что отлично подойдет нашему выпуску, учитывая предположения синоптиков. Мы премного благодарны нашему читателю и с радостью выставляем высланный рассказ в свет. Советуем не пропускать ниже описанные события, они весьма занимательны с исторической, лингвистической и туристической точек зрения. А также не забывайте про средства защиты от солнца. Следующие дни погода обещает быть знойной.

***

Я родился в небольшом бедном городке под названием Танта, что находился в дельте Нила. Моя мать работала на плантации, собирая фрукты. Благодаря своему расположению местные финиковые и цитрусовые сады давали частые и обильные урожаи. А такой товар всегда расходился на экспорт, что приносило неплохую прибыль. Но простые сборщицы надрывались за гроши. Поэтому в свои шесть лет меня отправляли на заработок вместе с матерью.

Плантациями, на которых мы проводили большую часть дней, владел один очень влиятельный британец с фамилией Галахер. Годом ранее он скупил все фруктовые поля в городке вместе с рабочими и переехал в Танту сразу же, как только Великобритания объявила о протекции Египта. Бизнесмен считал, что для развития промышленности и приумножения собственного капитала необходим личный контроль.

Однажды сын мистера Галахера, Том, играл в одном из апельсиновых садов. Подражая первым самолетам, он с забавными звуками лавировал между деревьями, но вдруг сбился с курса и затерялся где-то в оранжевых джунглях. К счастью, его поиски продолжались недолго. Во время сбора мать нашла юного мистера и вернула его в целости и сохранности. Галахер-старший не успел даже узнать о пропаже, как в его кабинет привели сорванца-летчика с мокрым лицом. Заплаканным и изнуренным от жары.

Шел 1916 год. Во всех крупных североафриканских и восточноазиатских городах поднимались восстания. Родной отец ловил пули то ли в борьбе за независимость Египта, то ли бок о бок с Лоуренсом Аравийским. О его судьбе мне известно мало. Мама говорила, что он ушел из дома с бравыми людьми и правыми идеями.

Местные лидеры хотели вернуть суверенитет государству бога Ра. Но малую родину все передряги затрагивали в меньшей степени. Практически каждый здесь был безграмотен и жил под навесом. Неудивительно, что городок быстро прогнулся под колкими европейскими умами, не пытаясь что-либо изменить.

Мистер Галахер все же беспокоился за обстановку дел, и дабы склонить зарождающиеся сомнения среди подчиненных, он вознаградил мою мать за возвращение собственного отпрыска, позволив мне, самому младшему, пройти школьное обучение при местной церкви святого Петра. Мать была безмерно счастлива. Хоть там проповедовали христианство, такой подарок сулил прибыль и уважение. Окружающие не порицали ее, а искренне поддерживали, гордились и порой по-доброму завидовали моей скорой судьбе. Собственно, мама была рада мне обеспечить хоть какое-то будущее.

Так я начал свою жизнь и, прежде всего, приступил к английскому языку.

Меня определили в начальные классы, где начал учиться вместе с младшим мистером Галахером. Католическая церковь была пристанищем иностранных торговцев, военных, чиновников. Соответственно обучались здесь дети только «белой» масти. Не считая меня, ворона среди святых голубей, заведение имело высоко привилегированный характер.

Том же был рад, что я учусь вместе с ним. Мы были равны как существа, но не как люди. Он видел во мне друга, ребенка из неблагополучной семьи и раба одновременно. Сильный повод для уважения в высших кругах, пусть и среди малышей. На ближайшие годы я попал под протекцию Тома.

Язык стал нашим способом коммуникации. Английский язык. Занятия велись исключительно на нем. Пришлось начать с нуля. Сначала буквы, затем звуки, слова, фразы, предложения. Переучивали писать, как у них принято, слева направо. Изучали Библию, Книгу Бытия, историю о Ноевом Ковчеге. Тайком читали Оливера Твиста. И я не был против. Постепенно, отдаляясь от прежних устоев, я пришел в новый мир. Казалось, Дивный Новый Мир.

С каждым новым словом менялись мои знания. С каждым изменением менялся я сам. Мои мысли, личность, взгляды на добро и зло. Менялись мой облик, выражение, скулы. Менялось Лицо. Я умер как житель Танты, родился неизвестным.

Позднее признание суверенитета Египта заставило семью Галахеров вызволить своего сына на Британские острова. Я же перебрался под их крышу. Мистер Галахер скучал по отпрыску и уделял мне больше времени в качестве частичной замены родному. Мечты о жизни значительной все больше и больше отрывали меня от кровного дома. Благодаря знанию арабского и английского я стал незаменим на плантации. Конечно, я не был ровней, но как англоязычный слуга делового человека ценился особенно.

Постепенно я стал отдаляться от прошлого, а окружение Галахеров ухватилось за меня, но не стремилось к породнению. Я застрял где-то между старых разваливающихся кровных связей и новых, не принимающих в свои ряды покровителей. Мне уже не хотелось гулять со старыми друзьями, все время уделялось новой семье. Нас объединяло одно – язык. Мы часто слушали истории о великой стороне свободы под названием Америка. Нашим глазам представлялись картины строящихся высотных зданий до небес, современных Вавилонских башен. Звуки минаретов больше не возбуждали мой слух. Меня завораживали дивные сказы о радиоприемниках и никогда не утихавшем из их динамиков джазе. Краски песчаных барханов блекли по сравнению с картинами ярчайших искрящихся городов из металла и стекла.

Но ни с одной из семей я не чувствовал вкус дома, пока не был определен в порт как помощник при отправке грузов за рубеж. Только общаясь с моряками и торговыми рабочими из других стран, приходило чувство. Чувство значимости. Они простодушны и предсказуемы, как мои родственники. Осведомленные и занятные, как Галахеры. Но самое привлекательное то, что неказистые и некорректные попытки с обеих сторон донести свои мысли при помощи несовершенного английского языка размывали границы между нами. Мы играли роли тех, кем являлись на самом деле. Рыболовы из Испании, скупщики апельсинов из Италии и один портовый помощник из Египта – класс людей с общим языком, уникальным, собственным. Их много на свете, многие не ограничены символами, но для каждой группы он свой. И вот напротив стоял уже далеко не чужак, а родной брат, выросший по другую сторону моря иль океана. Жадный до жизни, впитывающий как губка все, что через него проходит. Но раз есть общий язык, значит, существует общий дом, общая родина.

Корни, пущенные в египетские земли, постепенно высыхали, держаться было не за что, но я боялся. Страх потери даже того, от чего отдалялся, останавливал сначала год, затем два, а может, и пять. Многие делились рассказами и сказками о капитане Немо, Одиссее, Лудо Гаринчо, лично знакомыми с океаном, говорящим на его диалекте. Может, он и есть новый Бог? Я долго слушал и в конце концов не выдержал: солнце мне опротивело, а жара стала невыносимой. Я почувствовал тошноту и поспешил излечиться морской качкой. В 1935 году пароход переправил мое обожженное солнцем тело на другую сторону Атлантического океана. Ужесточение эмиграционных правил заставило меня пойти на хитрость. И в США как эмигрант приехал один из духовных настоятелей Католической церкви Египта, Контар Фахим. Благо, прежние учителя написали прекрасные отзывы о моей работе для церкви, о которой договорились.

Почему я выбрал именно Америку? Ведь это страна свободы, сборище эмигрантов. Место, созданное разношерстными изгоями своих стран. А что может сплотить подобных людей? Язык. Основываясь на английском, был вылеплен новый вид коммуникации, куда абсолютно любой мог внести свой вклад. И процесс не остановить, он продолжается сегодня под командованием новых сынов лингва франка. Каждое слово, взятое от отдельного носителя, порождает новый вид оружия под кодовым названием Simple English. Оружие, поражающее не тело, а сознание. 

У любой цивилизации есть общая цель – объединить людей под общими знаменами, возвышая свою Отчизну. Как и в прежние времена, эти цивилизации — огромные и незаметные. Они пытаются построить очередную Вавилонскую башню. Больше всех в этом преуспевает звездно-полосатая страна. И раз уж Бог есть во вселенной, то на сей раз он не против данной идеи. Возможно, время повернули вспять: объединение разлученных народов, строительство высоченных башен, способных потревожить владения Создателя. А раз время перелистывает страницы справа налево, то Всемирный Потоп не заставит долго ждать. Время бежит назад, и я вместе с ним.

Я вспоминаю свой первый день в школе. Как мать держала меня за руку перед тем, как ее отпустить, у входа в церковь. Знала ли она, что домой больше не вернется прежний человек? Знала ли она, что у нее украли сына? Знал ли я, что у меня украдут мою родину, мою семью, мою личность, мое лицо? Знал ли я, что буду лишен всего, что когда-то имел? Знал ли я, что получу взамен? Я подхватил неизлечимую болезнь. Болезнь, чье имя «язык».

И теперь нахожусь здесь. От жары во Флориде избавиться не удалось, но это не беда, ибо я среди близких. Один из неопределенных. Мультикультурный. Мультилингвистический. Новый виток вне вида и класса. Свободный представитель неизвестной эры, о которой всегда будут молчать. Безумный, как и прочие мечтатели. Ваше здоровье, братья! Впитаем и выпьем до дна!