Глава 9
День третий. Дыра

– Правда, круто?

Восхищенный голос Олега перекрыл шипение масла в «Кебабном дворе», который был еще полон народу: после концерта в «Спектруме» часть зрителей подалась именно сюда. Харри кивнул Олегу, а тот, все еще мокрый от пота в своей куртке с капюшоном, не переставал мелко подпрыгивать и все говорил, говорил, упоминая настоящие имена ребят из «Slipknot». Харри никогда о них раньше не слышал: на сцене они выступают в масках, информации на обложках альбомов мало, а нормальные музыкальные журналы про такие коллективы никогда не пишут. Харри заказал по гамбургеру и посмотрел на часы. Ракель обещала, что подъедет сюда ровно в десять. Олег продолжал болтать. Когда это произошло? Как двенадцатилетний мальчишка мог полюбить песни, в которых говорится о разных стадиях умирания, об отчуждении, холоде и всеобщем отчаянии? Возможно, Харри следовало бы озаботиться этим, но он не стал. Это была такая начальная ступень, одежда, которую парень должен примерить, чтобы посмотреть, подходит она ему или не подходит. Любопытство когда-то утихнет, и в его жизни появятся другие увлечения. Лучшие. И худшие.

– А тебе тоже понравилось, да, Харри?

Харри кивнул. У него не хватило смелости сказать, что ему концерт впрок не пошел: как только они смешались с толпой, наводнившей «Спектрум», у Харри началась паранойя, которая регулярно посещает выпивающих людей. А его она в последние годы не забывала и по трезвости. Так что, вместо того чтобы прийти в приподнятое расположение духа, он озирался, вглядываясь в сплошную массу лиц, четко чувствуя, что за ним наблюдают.

– «Slipknot» рулят! – захлебывался Олег. – А маски ваще обалденные! Особенно тот, с длинным тонким носом. Похож на… на этого…

Харри слушал вполуха, надеясь, что Ракель вот-вот появится. Воздух в забегаловке был густой и липкий, он ложился на лицо и губы тонкой пленкой жира. Харри попытался отбросить следующую мысль, но она уже была тут как тут, за углом: а хорошо бы сейчас выпить…

– Это индейская маска смерти, – раздался женский голос позади них. – И вообще, «Slayer» был лучше «Slipknot».

Харри изумленно повернулся.

– Ребята из «Slipknot» уж больно выпендриваются, разве нет? – продолжала она. – Идеи у них вторичны, а сами они пустышки.

На ней было черное облегающее блестящее пальто до пят, застегнутое до самого горла. Из-под пальто виднелись лишь черные ботинки. Бледное лицо, подведенные глаза.

– Никогда бы не поверил, – пробормотал потрясенный Харри, – что ты любишь такую музыку!

Катрина Братт улыбнулась:

– Зато я зрю прямо в корень противоречий.

В дальнейшие разъяснения она вдаваться не стала, а только жестом заказала минералку.

– «Slayer» – отстой, – еле слышно промямлил Олег.

Катрина обернулась к нему:

– А ты, должно быть, Олег.

– Да, – тихо ответил парень, подтягивая свои камуфляжные штаны. Внимание со стороны взрослой женщины ему и нравилось, и не нравилось. – А откуда вы знаити?

– «Знаити»? – не переставая улыбаться, переспросила Катрина. – Ты же из Хольменколлена, ты должен произносить «знаете». Это Харри научил тебя говорить как на восточном побережье?

У Олега кровь прилила к щекам.

Катрина громко засмеялась и легко дотронулась до его плеча:

– Извини, я просто любопытная.

Мальчик покраснел так густо, что белки глаз засверкали на лице, как у негра.

– Я тоже любопытный, – сказал Харри, протягивая Олегу кебаб. – И вот мне интересно, неужели ты уже отыскала общий рисунок, как я тебя просил, Братт? Если уж у тебя достало времени сходить на концерт. А?

Харри посмотрел на нее так, что она тотчас поняла: задирать паренька не следовало.

– Кое-что нашла, – сказала Катрина, открывая бутылку «Фарриса», – но ты сейчас занят, так что давай перенесем разговор на завтра.

– Я не настолько занят, – нахмурился Харри и тут же позабыл о пленке жира и духоте.

– Вообще-то это конфиденциальная информация, а тут народ повсюду, – оглянулась Катрина. – Но пожалуй, я могу прошептать тебе на ухо пару ключевых слов.

Она наклонилась ближе, и сквозь запах кипящего масла он уловил аромат духов, почти мужских, и ее жаркое дыхание:

– Прямо у входа стоит черный «фольксваген-пассат». За рулем сидит женщина, которая давно пытается привлечь твое внимание. Я так понимаю, это мать Олега…

Харри резко выпрямился и посмотрел в окно. Ракель вывернула руль и подняла на него глаза.

– Не испачкай тут ничего, – проворчала Ракель, когда Олег с кебабом в руке прыгнул на заднее сиденье.

Харри стоял у открытого окна. На ней были простые светло-голубые джинсы. Он их хорошо знал. Знал, как они пахнут и как по ним скользит ладонь или щека.

– Как концерт? – обратилась она к Харри.

– Спроси Олега.

– А что это за группа-то? – Ракель посмотрела на Олега в зеркало заднего вида. – Мне показалось, народ немножко странновато одет.

– Красивые песни про любовь и все такое, – ответил Олег и быстро подмигнул Харри, как только мать отвернулась от зеркала.

– Спасибо, Харри, – поблагодарила Ракель.

– Не за что. Езжай аккуратнее.

– А кто та женщина?

– Коллега. Новенькая у нас.

– Да? А такое впечатление, что вы уже хорошо знакомы.

– Почему?

– Вы… – Она осеклась. Потом медленно покачала головой и засмеялась. Это был низкий грудной смех, идущий, казалось, прямо от сердца. Уверенный и растерянный одновременно. Смех, в который Харри однажды и влюбился. – Прости, Харри. Спокойной ночи.

Стекло поползло вверх, черный автомобиль соскользнул с тротуара и уехал.

Харри неспешно двинулся по Бругата. На каждом шагу здесь были забегаловки, кафе и бары, сквозь открытые двери которых лилась музыка. Он решил было выпить кофе в «Теддис софтбаре», но потом счел идею неважной и прошел мимо.

– Кофе? – удивленно переспросил парень за стойкой.

Из музыкального автомата лилась песня Джонни Кэша, и Харри поднес палец к губам.

– А что, есть предложение получше? – услышал Харри собственный голос, знакомый и незнакомый одновременно.

– А то! – ответил парень и откинул сальные волосы назад. – Свежесваренного кофе нет, так что как насчет свеженалитого пивка?

Джонни Кэш пел о Боге, крещении и новых высотах.

– Отличная мысль, – согласился Харри.

Парень просиял.

Тут Харри почувствовал, что в кармане завибрировал мобильный. Он схватил его так резко и жадно, будто этого звонка как раз и ждал.

Это был Скарре.

– Мы только что получили заявление о пропаже человека. Вроде подходит: женщина, замужняя, двое детей. Несколько часов назад муж и дети вернулись домой, а ее уже не было. Живут в лесах, в Соллихёгде. Никто из соседей ее не видел, а на машине она уехать оттуда не могла, потому что машина была у мужа. Да и на дороге никаких следов не обнаружено.

– И следов пешехода?

– Нет. Там в горах до сих пор лежит снег.

На стол перед Харри с характерным звуком встал полулитровый бокал.

– Харри? Ты слушаешь?

– Да-да. Я просто думаю.

– О чем?

– Есть там снеговик?

– Что?

– Снеговик!

– Мне-то откуда знать?

– Так поедем сейчас и выясним. Садись в машину, подберешь меня на Стургата.

– А завтра мы этим не сможем заняться, Харри? Я тут на вечер раздобыл себе телку и собираюсь потрахаться, а ту бабу только заявили в поиск, так что пока не горит.

Харри взглянул на каплю пивной пены, которая змеей поползла по стенке бокала.

– Вообще-то, – пробормотал Харри, – горит, причем дьявольски.

Бармен изумленно смотрел на нетронутые пол-литра пива, пятидесятикроновую купюру, лежащую на стойке, и на широкую спину, которая уже исчезала в дверях, откуда лился голос Джонни Кэша.

– Сильвия не собиралась никуда уходить, – твердо сказал Ролф.

Ролф Оттерсен был худ до костлявости. Фланелевая рубашка застегнута на все пуговицы, а из воротника торчит голова на тощей шее. Похож на какую-то болотную птицу, решил Харри. Из рукавов рубашки высовывались небольшие руки с длинными тонкими пальцами, находившимися в беспрестанном движении. Ногти на правой руке были длинные и острые, как когти. Глаза казались большими за толстыми стеклами круглых очков в простой стальной оправе – такие были популярны у радикально настроенной молодежи в шестидесятые годы. Плакат на горчичного цвета стене изображал индейцев, несущих анаконду. Харри узнал обложку альбома Джони Митчелл, который вышел еще в каменный век хиппи. Рядом с плакатом висела репродукция известного автопортрета Фриды Кало. Женщина-лидер, подумал Харри. Картину-то наверняка выбрала жена. Пол был из неструганых сосновых досок, а освещалась комната целым собранием древних парафиновых ламп и светильников из коричневой глины, сделанных, похоже, руками обитателей этого дома. В углу у стены стояла гитара с нейлоновыми струнами. Вот, оказывается, почему у Ролфа Оттерсена такие ногти.

– Вы уверены, что она не собиралась никуда уходить? – переспросил Харри.

На журнальном столике перед ним лежала фотография жены Ролфа, снятой с детьми, десятилетними близнецами Эммой и Ольгой. Сильвия Оттерсен смотрела на мир большими сонными глазами, какие бывают у людей, которые всю жизнь носили очки, а потом перешли на линзы или сделали лазерную коррекцию зрения. У девочек глаза были точь-в-точь как у матери.

– Да. Она бы предупредила, – ответил Ролф Оттерсен. – Оставила бы записку. С ней что-то случилось.

Несмотря на отчаяние, голос его был тих и мягок. Ролф Оттерсен вынул из кармана брюк носовой платок и поднес к лицу. На бледном худом лице нос казался невероятно огромным. Он по-простому, трубно высморкался.

В дверь просунул голову Скарре:

– Приехали кинологи, привезли пса-трупонюха.

– Начинайте, – приказал Харри. – Со всеми соседями поговорили?

– Угу. По-прежнему ничего.

Скарре закрыл дверь, и тут Харри заметил, что глаза Ролфа Оттерсена за стеклами очков стали еще больше.

– Трупонюха? – прошептал он.

– Это просто выражение такое, – ответил Харри и отметил про себя, что надо бы сделать выволочку Скарре, пусть поработает над формулировками.

– То есть вы эту собаку используете и когда ищете живых людей? – умоляющим голосом спросил несчастный муж.

– Ну конечно, – подтвердил Харри, вместо того чтобы признаться, что пес-трупонюх специально натренирован находить тела убитых; он вряд ли справится с поиском наркотиков, утерянных вещей и людей, которые еще живы. Что он работает только с мертвыми. И точка.

– Итак, последний раз вы видели жену вчера в четыре часа? Так? – спросил Харри, уткнувшись в свои записи. – Перед тем как с дочерьми отправились в город. Что вы там делали?

– Я занимался лавкой, а у девочек был скрипичный урок.

– Лавкой?

– У нас маленькая лавка в районе Майорстуа. Продаем изделия ручной работы: африканские сувениры, предметы искусства, мебель, одежду – все такое. Закупаем непосредственно у изготовителей за хорошую плату. Чаще там работает Сильвия, но в четверг мы открыты допоздна, так что она приезжает сюда на машине, и мы меняемся: я с девочками еду в город, торгую в лавке, а они играют на скрипке с пяти до семи. Потом я их забираю, и мы возвращаемся домой. Обычно к половине восьмого, может быть, немного позже.

– Хм. А кто еще работает в лавке?

– Никто.

– Значит, по четвергам вы закрываете лавку посреди рабочего дня? Примерно на час, так?

Ролф Оттерсен криво усмехнулся:

– Это же крошечный магазинчик. Покупателей у нас совсем немного. Честно говоря, до рождественской распродажи их вообще не бывает.

– А как же тогда…

– Нам помогает НОРАД – норвежская организация по поддержке стран третьего мира. Выплачивает пособие нам и нашим поставщикам. Тут ведь важны не кроны, эре и прочая прибыль, а принцип. Согласны?

Харри кивнул, хотя сам-то он думал не об экономической поддержке африканской торговли сувенирами, а о том, как долго они будут добираться обратно в Осло.

Из кухни, где близнецы сидели за поздней трапезой, доносились звуки радио. Телевизора в доме, кажется, не было.

– Ну что ж, спасибо. – Харри встал и вышел на улицу.