– Нормально… – ответила я, пытаясь отыскать глазами суперценную книгу, которую мне дали всего на десять дней, да еще и под расписку. Мужчина наклонился, поднял мое сокровище, осторожно отряхнул и вручил мне. Я взяла ее и чуть снова не уронила на мостовую, потому что узнала своего спасителя. Это был граф Кирилл Петрович Новодмирский собственной персоной. Пока я хлопала глазами, разглядывая графа, он снова заговорил:

– Прошу меня извинить. Я не ожидал, что вы держитесь за ручку с той стороны и слишком сильно дернул за нее. К счастью, вы не пострадали… – и он стал так внимательно разглядывать меня, словно пытался отыскать во мне невидимые глазу повреждения.

Я попыталась улыбнуться:

– Спасибо, со мной все хорошо, – не очень уверенно произнесла я, по примеру графа осматривая себя. Время было упущено. Представляться было глупо. Появившийся на пороге швейцар и проходившие мимо люди глазели на нас. Я зачем-то сделала книксен и, засунув книгу под мышку, пошла прочь.

Я шла и злилась на себя за то, что все получилось так глупо. Граф не узнал меня. Справедливости ради стоит сказать, что он и не мог этого сделать. Ранее мы никогда не встречались, а только переписывались. А вот его фотографии я видела и не раз в самых разных изданиях. Работа в императорском министерстве финансов сделала его весьма известной личностью. А глупо потому, что мы обязательно встретимся в имении в самое ближайшее время, и мне придется объяснять, почему я не представилась, и как оказалась в городе. Допустим, я могу сказать, что была здесь по личным делам, а в ресторан зашла пообедать. Что ж, звучит вполне логично и, главное, – правдиво. Но как мне убедить графа в том, что я его не узнала? А если узнала, то почему так глупо себя повела? Не посчитает ли он меня ограниченной и незрелой особой, не способной справляться с работой управляющего? Неприятно осознавать, но, кажется, у меня получилось создать именно такое впечатление… Какое невезение! Лучше бы я вообще никогда не заходила в этот ресторан!

Тихон ждал меня в условленном месте. В пути я пыталась читать книгу, но не могла сосредоточиться и в конце концов оставила это занятие. Я смотрела на каменные домики, лепившиеся друг к другу, как гнезда ласточек, и старалась ни о чем не думать. Вечерело. Солнце бежало за бричкой, не пытаясь обогнать ее. Деревья что-то шептали, и это действовало умиротворяюще. Незаметно для себя я задремала.

Проснулась я от резкого толчка и последовавшего за ним падения. Взволнованный голос Тихона окончательно разбудил меня:

– С вами все в порядке, Софья Михайловна?

И тут я осознала, что не сижу, а лежу, причем как-то криво, ноги выше головы. Спустя еще несколько мгновений я поняла, что проблема в бричке, и это она накренилась на одну сторону.

– Что случилось, Тихон?

– Колесо, будь оно неладно!

– Помоги мне выбраться, – попросила я, пытаясь выровнять положение тела и хоть как-то сесть, при этом не сползая в угол.

– С вашего позволения, – кучер вытащил меня из брички, и мы вдвоем стали рассматривать колесо.

– Ось полетела, – профессионально заверил меня Тихон и, сев прямо на землю, закурил.

– Починить сможешь? – поинтересовалась я, заранее зная ответ.

– Куда там…

– Тогда что же нам делать? Скоро совсем стемнеет. До усадьбы далеко?

– Верст двадцать, а может поболе будет…

– Что же делать? – я обошла вокруг брички. Понятно, что пешком мы до «Хрустальных родников» быстро не доберемся, если доберемся вообще. Дорога плохая, того и гляди в какую-нибудь яму в темноте попадем. Не хватало еще ногу вывихнуть или того хуже – сломать. Ночевать здесь, прямо в бричке? Тоже так себе вариант. Да и холодно сейчас спать на открытом воздухе.

– Распрягай лошадь!

– Что? – оторопел кучер.

– Верхом поедем. Не куковать же здесь до утра… – отрезала я и полезла в бричку за книгой.

Через двадцать минут мы уже ехали по дороге. Я сидела впереди Тихона, повесив сумочку на руку и прижав к груди книгу, тихо радуясь, что поела в ресторане. У Тихона поужинать, судя по всему, не получилось, потому что я слышала, как у него от голода бурчит в животе. Он, по-видимому, догадывался, что я слышу эти звуки, и поэтому изредка виновато вздыхал. Ночь кралась за нами по пятам, пока не догнала и не укрыла сверху своим мягким одеялом. К счастью, было полнолуние, и дорога была хорошо видна. Я вспомнила недавний разговор с Любашей. Это было около недели назад, когда после находки медальона с изображением дракона, мы вместе ужинали. Именно тогда я решила расспросить ее об оборотне. Начала я, как водится, издалека:

– Послушай, Любаша, мы тут с Бэнджи гуляли по парку и увидела замок. Ну тот, на холме. Бэнджи говорит, что там живет оборотень. Ты что об этом думаешь?

Не ожидавшая такого вопроса горничная поперхнулась чаем.

– Оборотень?

– Ну да.

Любаша поджала губы и отвела глаза. Я поняла: сейчас соврет. Так и случилось:

– Не слышала я ни о каком оборотне. Выдумал все малец, вот вам истинный крест.

– Да ты не спеши креститься, – остановила я девушку. – Сдается мне, что ты, голубушка, врешь!

– Как можно, барышня!

– Ну не хочешь говорить правду – и не надо, – я сделала вид, что обиделась.

Любаша отодвинула в сторону тарелку, на которой пять минут назад лежал кусок запеканки, а теперь остались крошки, и со вздохом произнесла:

– Не обижайтесь, Софья Михайловна, но дело с этим оборотнем самое что ни на есть темное и непонятное. Ходили слухи, тут я утверждать не могу, свидетельницей не была, что в том замке действительно жил оборотень. Он-то и погубил жену графа.

– Что? – теперь пришел мой черед давиться чаем. – Ты ж говорила: несчастный случай!

– Это не я так говорила, а следователь, который приезжал сюда в имение, расследовать дело о гибели графини. А наши шептались, что виной всему оборотень, который напал на машину, в которой ехала графиня с сыном. Машина потеряла управление и врезалась в дерево. Жена графа скончалась на месте, а юный граф с тех пор стал инвалидом. Каких только Кирилл Петрович врачей к нему ни приглашал, никто помочь не смог…

– Ты не отвлекайся, Любаша. Откуда мог оборотень взяться? Нет их на самом деле, понимаешь? Нет!

– Ну не знаю. У нас так говорили. Кстати, после того случая граф перестал на автомобилях ездить. Теперь только на бричке или в каретах путешествует.

Ночной ветерок приятно охлаждал кожу, пахло влажной землей, в траве у дороги стрекотали сверчки. Покачиваясь на лошади, я находилась между сном и явью: глаза продолжали видеть освещенную полной луной дорогу, а мозг отключился. Я грезила наяву.

Наверное, я все-таки уснула, потому что резкий толчок заставил меня вздрогнуть. Я открыла глаза:

– Тихон, что случилось?

– Прислушайтесь, барышня, – ответил кучер.

– Тихо… – ответила я, с трудом избавляясь от липких пут сна.

– Вот именно. Не нравится мне это. Еще минуту назад во всю орали сверчки. И лошадь почему-то беспокоится.

Я потерла рукой лицо, чтобы прийти в себя. Интересно, сколько мы проехали? Как далеко до имения? Я не успела задать этот вопрос, когда услышала какой-то шорох в кустах у дороги, затем хрустнула ветка. Я вглядывалась в темноту, но ничего не видела. Лошадь фыркала и прядала ушами.

– Зверя чует, – произнес Тихон.

Я понимаю, что ждать от кучера понимания женской психологии глупо, но зачем же так пугать? И тут произошло то, чего я подсознательно ждала. Всхрапнув, лошадь перешла с шага на рысь. Вообще-то я хорошо сижу в седле, батюшка меня всегда хвалил. Но сейчас никакого седла и в помине не было. Покинув дорогу, мы неслись по лугу при свете полной луны. Вцепившись в гриву, я молилась о том, чтобы лошадиная нога не попала в какую-нибудь яму. Свалиться на землю на такой скорости было смерти подобно. Тихон пытался успокоить лошадь, и у него почти получилось. Она вновь перешла с рыси на шаг и перестала всхрапывать, но тут тягучей дрожащей нотой над лугом разнесся вой.

– Волки! – закричал Тихон. В ту же секунду наша лошадь заржала и встала на дыбы. Я почувствовала, что падаю. Сильный удар о землю выбил воздух из легких. До меня донеслась ругань кучера, который упустил коня. Я скорее почувствовала телом, чем услышала гул от копыт. Наконец все стихло.

– Тихон! – позвала я, поворачиваясь на бок и упираясь в землю руками.

– Я здесь, Софья Михайловна! Вы как, целы?

– Вроде… – мне наконец с трудом удалось сесть.

– Сможете идти?

– Не знаю. Болит спина и плечо, – пожаловалась я.

– Нам нужно идти, – Тихон осторожно приподнял меня и поставил на ноги. Цепляясь за него, я прошептала:

– К чему такая спешка? И куда, по-твоему, нам надо идти?

– Вон к тому леску.

– Зачем? – все еще не понимала я.

– Волки. Лошадь убежала. Теперь мы их добыча.

– Умеешь ты утешить, Тихон, – простонала я, озираясь в поисках книги. К счастью, она лежала недалеко от места моего падения. Я подняла ее и, стараясь не делать резких движений, отзывавшихся жуткой болью в плече, произнесла:

– Идем.

Мы почти добрались до леска. Я старалась не стонать и с трудом сдерживала слезы. Тихон пытался как мог утешать меня, говоря, что осталось совсем чуток… что я очень сильная… Это была неприкрытая лесть, и не знаю почему, но мне она помогала. Вой с каждой минутой становился все громче. Тихон вертел головой, как флюгер, пытаясь понять, откуда доносится звук. А вой плыл над полем, падая на землю отдельным взвизгами и сменяясь утробной хрипотой.

– Вот подходящее дерево, лезьте, барышня, – кучер подтолкнул меня к стволу.

– Я не смогу. Больно, да еще это неудобное платье…

– Я помогу. Простите, если что не так, – и он попытался подсадить меня. Я бросила книгу на землю, рассудив, что ничего с ней не случится, ведь волки все поголовно неграмотные, и попыталась уцепиться за ветку. Острая боль пронзила все тело, в глазах потемнело.

– Не могу… – я не удержалась и все-таки шмыгнула носом. – Давай ты лезь, а потом меня затянешь.

– Хорошо.

Тихон подпрыгнул, уцепился за ветку и стал подтягиваться. Я обернулась и увидела огромного седого волка, который шел к нам, скаля клыки. Мне показалось, или его глаза светились в темноте?

– Тихон! – завопила я. – Волк!

– Давайте руки! – донеслось сверху, и я, не раздумывая, вцепилась в мужчину. Он резко дернул меня, поднимая над землей, и я закричала от боли. Вопль был настолько сильным, что Тихон от неожиданности отпустил меня. Я шлепнулась на землю и, не сумев сдержать эмоции, разрыдалась.

– Софья Михайловна, ну же! Давайте руку!

Я пыталась встать, но у меня не получалось. Наверное, со стороны мои попытки выглядели жалко. Сумочка, каким-то волшебным образом все еще висевшая у меня на сгибе руки, ударила в грудь. Это привело меня в чувство, и я вспомнила о баночке, которую мне дал антиквар. Негнущимися пальцами я расстегнула сумку и выхватила подарок. Пробка никак не хотела поддаваться, и я вцепилась в нее зубами. Видя, что я не пытаюсь забраться на дерево, Тихон спрыгнул. Он что, решил умереть вместе со мной? Как глупо… А может, хочет защитить? Это голыми руками, что ли? Пробка, наконец, поддалась. Я выплюнула ее на землю и приготовилась кинуть банку в волка. Но так как глазомер у меня не очень и поэтому существовала вероятность того, что промахнусь, я решила подпустить зверя ближе.

Волк остановился и теперь смотрел на нас, опустив голову. Потом поднял морду и завыл. Тихон отыскал какой-то сук и пробовал его на прочность, похлопывая по открытой ладони. Вой вожака подхватила стая. Я прижалась спиной к стволу и, стуча зубами от страха, прошептала:

– Как он бросится на нас, дай мне несколько секунд, а потом бей его палкой!

Тихон не ответил, а лишь перехватил сук поудобней. Зверь все еще не нападал. И лишь когда я увидела еще две серые тени, выскочившие из кустов, то поняла: он ждал остальных. Я издала крик, которому бы позавидовали все индейцы Американского континента и подняла банку над головой. Волк молча бросился на нас. Продолжая кричать, я вытряхнула содержимое банки ему прямо в морду и резко откинулась назад, подальше от жуткой зубастой пасти. Следом послышался глухой удар, треск ломающейся палки и громкий чих Тихона. Я почувствовала, как на меня наваливается темнота и, сопротивляясь, попыталась открыть глаза как можно шире. Я услышала, как рядом громко чихнул кто-то еще (неужели волк?), и наконец провалилась в спасительную темноту.