– Я заканчивала разбирать ваши вещи и в кармане пальто нашла вот это, – девушка протянула мне небольшой круглый медальон. – Хотела положить на туалетный столик, но решила, что будет лучше, если я отдам вам его лично. Такая необычная вещь…

Я осторожно взяла в руку золотистый кругляш.

– Любаша, проследи, чтобы мальчиков накормили. Я поем позже, а лучше принеси мне ужин в комнату. Если кто-то спросит, скажи, что я плохо себя чувствую.

Изобразив жалкое подобие улыбки, я проскользнула к себе и рухнула на кровать. Воспоминания нахлынули разом, словно я с деревянного мостика прыгнула в воду, как часто делала в детстве.

Яркий свет растекался лужей по паркетному полу, окрашивая его в цвет балтийского янтаря. Я толкнула рукой створки, распахивая окно настежь. В комнату тут же ворвался аромат цветущей сирени, заставив меня потянуться к открытому окну и глубоко, с наслаждением вдохнуть. Вот оно, долгожданное тепло, по которому я так скучала! Подхватив со стула платье, я закружилась по комнате, держа его перед собой на вытянутых руках. Как же я люблю весну, за ее краски, за пахнущий цветами воздух и за надежду на лучшее, которую она каждый год приносит с собой!

Немного повальсировав по комнате, я остановилась, сделала реверанс платью, аккуратно повесила его на стул и стала одеваться. Натянула белоснежные шелковые чулки, обула новые лаковые туфельки цвета спелой вишни и задумчиво прошлась по комнате, прислушиваясь к своим ощущениям. Ходить сегодня предстояло много, и я волновалась: не будут ли туфли жать?

С улицы донеслись голоса. Я замерла на несколько секунд, а потом, узнав, радостно улыбнулась. Голоса принадлежали моим подругам: Насте Никулиной и Анечке Глебовой. Я снова схватила висевшее на стуле платье и, прижав его к груди, выглянула во двор. В небольшом палисаднике алыми огоньками на фоне яркой зелени горели тюльпаны.

– Уже иду! – крикнула я и помахала девочкам рукой.

– Соня, мы же опаздываем! – хмуря брови укоризненно отозвалась Настя, самая ответственная в нашей компании.

– Не опоздаем, я сейчас! – прокричала я, и, отступив от окна. Как хорошо, что время корсетов и пышных платьев осталось в прошлом и можно одеваться самостоятельно, без помощи горничной. Конечно, еще существуют бальные платья, где помощь слуг по-прежнему необходима, но женская мода на каждый день стала намного практичнее и удобнее. Расправив юбку вишневого в белую клетку платья, я надела шляпку-котелок, украшенную букетиком незабудок, и, подхватив сумочку с перчатками, выпорхнула из комнаты.

Девочки ждали меня внизу возле парадной лестницы. Анечка держала в руке украшенный кружевами зонт. Я вспомнила, что забыла свой в комнате, и резко остановилась, но потом, махнув рукой со словами: «Ну и пусть», легко сбежала по лестнице. Я не суеверна, но Настя права, мы можем опоздать, поэтому возвращаться за зонтом не стала. Обойдусь сегодня без него.

Обменявшись поцелуями, мы направились к ожидавшей нас машине. Уже сидя внутри, Настя щелкнула крышечкой миниатюрных часов-кулона и обронила:

– До начала полчаса!

– Егор, – обратилась я к водителю, – нам нужно добраться до аэродрома за двадцать минут!

– Будет сделано, барышня, – ответил он, и сверкая лаком и хромом машина отца, сегодня отданная в мое полное распоряжение, выехала со двора.

Я познакомилась с Николаем, старшим сыном графа Семена Аркадьевича Измайлова, два года назад, на балу в честь основательницы нашего института – Анны Николаевны Родионовой. Николенька, как называет его моя мама, мне сразу понравился: высокий, стройный, с волевым подбородком и римским профилем. Встречались мы довольно редко, не чаще одного раза в месяц, из-за режима, установленного в наших учебных заведениях, зато переписывались практически каждый день. Николай был начитан, хорошо разбирался в живописи, писал стихи и очень нравился моим подругам. Месяц назад Николенька познакомил меня со своими родителями, что, несомненно, было серьезным шагом с его стороны. Семену Аркадьевичу, как мне кажется, я понравилась, а вот что думает обо мне его матушка, Елена Дмитриевна, сказать не могу. Все время, пока я была у них в гостях, на ее лице сохранялось холодное, немного надменное выражение. Спросить у Николая, понравилась я его родителям или нет, я не решилась, не хотелось ставить его в неудобное положение, лучше я сама во всем разберусь.

Сегодня в военной академии, где учится Николай, – выпускной. Мой прошел еще месяц назад. Разница в сроках окончания занятий связана со спецификой обучения, так как выпускники летной академии получают не только общее, но и специальное образование. Губернатор, как обычно произнесет речь, а потом ожидаются выступления выпускников или, как их еще называют, «наездников драконов». Драконов в нашей империи давно уже нет. Последнего, по слухам, убили около ста лет назад где-то на Урале, но название факультета сохранилось с тех далеких времен, когда еще существовали и драконы, и их наездники. Сейчас выпускники академии летают на аэропланах. На мой взгляд, это намного лучше, чем на крылатых рептилиях, по крайней мере, безопаснее, уж точно.

Аэродром встретил нас ослепительным солнцем, теплым ветерком, шумом и огромной разноцветной толпой зрителей. Схватившись за руки, мы с девочками побежали к турникету. Я вытащила из сумочки три пригласительных билета и протянула кассиру. Внутри у меня все дрожало в предвкушении праздника. Я чувствовала, что сегодня произойдет что-то важное, то, что навсегда изменит мою жизнь. Девочки намекали на возможное предложение руки и сердца. В глубине души я тоже надеялась, что Николай сделает это именно сегодня. А что? Торжество, выпускной, погода стоит прекрасная, и я невероятно красивая в этом новом платье, сшитом по последней моде…

Разноцветные треугольные флажки, украшавшие трибуны, трепетали на ветру, а мы с девочками столпились втроем под Аниным зонтиком и приставив ладони ко лбу, чтобы защитить глаза от солнца, наблюдали за кружащимися в небе аэропланами.

– Ты знаешь, какой у Николая самолет? – спросила Настя, убирая руку и поворачиваясь ко мне.

– Конечно. Только сейчас я его не вижу. Может, он в воздухе? – и я задрала голову, удерживая рукой шляпку.

– Сонь, глянь, – Анечка дернула меня за руку. Я обернулась. – Это она?

Рядом с губернаторской ложей, закрываясь о солнца белоснежным кружевным зонтиком, стояла Елена Дмитриевна Измайлова, матушка Николая. На ее голове была широкополая, украшенная перьями и шифоновыми розами шляпа. Рукава светлого батистового платья расширялись к локтю, чтобы потом превратиться в обхватывающий руку манжет. Узкая на бедрах юбка с полу расширялась воланами. В этом наряде графиня выглядела очень элегантно. Я поправила украшенные кружевом отвороты на рукавах своего, несравнимо более скромного платья и обратилась к девочкам:

– Пойдемте, я представлю вас её сиятельству.

– Может, не нужно? – прошептала Анечка и тут же смутилась под строгим взглядом Анастасии.

– Идем. Странно, что я не вижу Семена Аркадьевича. Я была уверена, что он будет сегодня здесь. Как-никак у его сына выпускной…

Измайлова стояла рядом с губернаторской ложей, расположенной в центральной части трибуны. Чтобы до нее добраться, надо было или подняться еще на один ярус, или спуститься на взлетное поле, так были устроены проходы, ведущие к ложе. Я предпочла первое. Мы с девочками поднялись выше и, огибая стоявших в проходе зрителей, направились к ложе. Нам оставалось пройти несколько метров, когда в ней появился невысокий коренастый мужчина, Георгий Петрович Салтыков наш губернатор, и его жена, Анастасия Леопольдовна. Следом за ним шел Семен Аркадьевич Измайлов, потом незнакомый мужчина с небольшой бородкой, которая не скрывала, а наоборот, подчеркивала его тяжелую нижнюю челюсть, худая высокая женщина с болезненным лицом и молоденькая девушка в голубом шифоновом платье.

– Подожди, – я схватила Настю за руку и остановилась, не отводя взгляда от ложи.

Гости, в том числе Елена Дмитриевна, которую слуга в губернаторской ливрее провел в ложу через боковой вход, устроились на стульях, а Георгий Петрович вышел вперед и остановился перед микрофоном, встав на небольшое квадратное возвышение, чтобы его было хорошо видно всем присутствующим. Скажу честно: я в его речь не вслушивалась, да в ней и не было ничего особенного, обычные поздравления и слова напутствия. Меня больше интересовали гости. Кто они такие? Я пыталась вспомнить, видела ли я их фотографии в газетах. Понятно, что в губернаторской ложе могли находиться только титулованные особы. Лицо мужчины с бородкой показалось мне знакомым, а вот женщину и девушку я до сегодняшнего дня точно не видела.

Раздались первые аплодисменты. Я разжала пальцы, отпуская Настю. Подходить к Измайловым сейчас, чтобы познакомить с ними своих подруг, было не ко времени. Это понимала не только я, но и девочки, поэтому мы молча наблюдали за тем, как в ложе появился руководитель академии – Зигмунд Литке. Он обменялся с присутствующими мужчинами рукопожатиями, поцеловал руки женщинам и заговорил с губернатором. Еще через минуту от подошел к боковой части ложи и что-то сказал ожидающему его указаний проректору. Тот козырнул и побежал по лестнице, придерживая рукой висевшую на бедре саблю.

Сверкнули на солнце трубы, пропев сигнал: «Слушайте все!». Взлетели в воздух сигнальные ракеты. Литке привычным жестом поправил усы. Впечатлительная Анечка была не в силах бороться с охватившем ее волнением и схватила меня за руку. Оркестр взорвался маршем, а несколько десятков техников в темно-серых комбинезонах бросились на поле к стоявшим там аэропланам. Выпускники академии появились чуть позже. Все в одинаковых кожаных куртках, шлемах с поблескивающими на солнце зеркальными очками, с длинными белыми шелковыми шарфами, щегольски переброшенными через левое плечо. Оркестр грянул новый марш, и выпускники, пройдя мимо трибуны парадным строем, остановились перед губернаторской ложей.

Литке выдержал паузу, поднял правую руку и резко взмахнул ею. Проректор повторил его жест, и строй курсантов рассыпался. Изредка срываясь на бег, видимо, в силу волнения, выпускники поспешили к аэропланам. Мы с девочками, как и все собравшиеся на трибуне зрители, дружно зааплодировали. Хлопая, я продолжала наблюдать за теми, кто находился в губернаторской ложе. Где же я видела этого мужчину с бородкой и волевым подбородком?

Почти одновременно взревели моторы аэропланов, и тут я, наконец, вспомнила: это же князь Менжинский, наместник императора во французской губернии! Почему о визите должностного лица такого ранга не пишут газеты? Или просто мне не попалась на глаза эта публикация? По-видимому, болезненного вида дама – его жена, а девушка в голубом – дочь. Мысли лихорадочно метались у меня в голове до тех пор, пока Настя не дернула меня за руку:

– Хватит буравить взглядом господ, присутствующих в губернаторской ложе! Посмотри лучше, какое восхитительное зрелище!

Я подняла глаза, автоматически придержав рукой шляпку. А посмотреть было на что: одни аэропланы кружили в воздухе, другие выруливали на полосы, готовясь к взлету, часть ждала своей очереди. Литавры гремели, трубы пели, флаги трепетали на ветру, заставляя дрожать длинные флагштоки. На некоторое время я действительно забыла о персонах, собравшихся в губернаторской ложе, охваченная искренним восторгом. Я пыталась отыскать глазами аэроплан Николая, но не смогла. А он был очень приметным: на передней части фюзеляжа была нарисована приоткрытая акулья пасть. Другие самолеты тоже были разукрашены. Их бока украшали свивающиеся кольцами драконы, скалившиеся медведи, летящие ястребы и другие представители фауны.

Аэропланы кружили над полем, выполняя различные фигуры пилотажа. Рокот моторов больше не оглушал, наверное, я к нему привыкла. Я вновь взглянула на губернаторскую ложу. И тут рядом раздался испуганный вскрик. Аня стояла, закусив нижнюю губу и, не моргая, смотрела вверх. Я проследила за ее взглядом и тоже замерла, сжав руки перед грудью в замок. Два самолета неслись навстречу друг другу. Зрители на трибуне, как по команде, замолчали. Настя прошептала:

– Они же сейчас врежутся!

В установившейся тишине ее слова прозвучали неожиданно громко. Позади меня раздался женский крик, который оборвался, достигнув высокой ноты. Я почувствовала, как голова закружилась и пол под ногами пришел в движение. На фюзеляже одного из самолетов был ясно виден акулий оскал.

– Почему никто из них не сворачивает? – бормотала Анечка, дергая меня за руку и не замечая этого.

То, что я так долго описываю, длилось всего несколько мгновений. Потом аэроплан Николая поднырнул под второй самолет и, скользнув тенью у самой земли, почти вертикально взмыл в небо. Трибуны взревели, взорвавшись аплодисментами. Даже губернатору не хлопали так громко и с таким энтузиазмом, как летчику, сумевшему предотвратить катастрофу. После испуганной тишины зрители заговорили все разом, а я, придя в себя, посмотрела на Семена Аркадьевича. Отец Николая был бледен и взволнован. Он подошел к начальнику академии, и мужчины обменялись несколькими фразами. Дамы тоже обсуждали событие последних минут, склонившись друг к другу. К беседе присоединился губернатор. Ректор взмахнул рукой, подзывая заместителя. Когда тот подбежал, все снова о чем-то заговорили, сбившись в кружок. Волнение мужчин, не свойственная им в повседневной жизни суета и общая озабоченность подтвердили мои опасения: произошедшее в небе не было заранее отработанным маневром с целью удивить или шокировать зрителей. Произошла нештатная ситуация. Чтобы проверить свою догадку, я посмотрела на поле и увидела, что самолет Николая приземлился и катится по полосе, подпрыгивая на неровностях почвы. Второй аэроплан, сделав круг над летным полем, тоже заходил на посадку. Голова перестала кружиться, но наступила слабость, вызванная только что пережитым волнением. Мне захотелось сесть прямо на пол и стать незаметной для всех, даже для моих подруг.

– Смотри, он идет сюда! – раздался голос Анастасии. Я посмотрела туда, куда она показывала, и увидела Николая. Он бежал вверх по ступеням трибуны, сжимая в левой руке летный шлем. Белый шарф, развеваясь, летел за ним. Я подалась вперед, думая, что Николай смог увидеть меня в толпе и теперь спешит успокоить, но он ворвался в ложу и тут же попал в объятия отца. Я поняла, что граф не просто рад видеть сына, он гордится им, ведь мастерство Николая позволило сохранить не просто дорогую технику, а что намного важнее – жизнь товарища. Обняв и похлопав Николая по спине, Семен Аркадьевич отпустил сына, предоставляя возможность пожать ему руку сначала князю, а потом губернатору и ректору академии. Когда все мужчины выразили выпускнику академии свое уважение, он подошел к дамам. Жена князя что-то сказала, протягивая руку для поцелуя, а ее дочь неожиданно, наплевав на приличия, бросилась ему на шею.

Я замерла, чувствуя, как по телу пронеслась холодная волна, дыхание сбилось. Что происходит? В этот момент Елена Дмитриевна повернулась и взглянула на меня. Я поняла, что она видела меня с самого начала, хоть и не показывала вида. На лице графини появилась довольная и немного презрительная улыбка. Это был настолько говорящий взгляд, что я все поняла. Никогда мне не достичь такого уровня мастерства: всего лишь взглядом дать понять человеку, какое место тот занимает в обществе. Не заданный мною вопрос больше не нуждается в ответе. Елена Дмитриевна ясно дала понять, что она думает обо мне, и обрисовала перспективу наших с Николаем отношений.

Мне стало невыносимо обидно и больно, одновременно хотелось и кричать, и плакать. Одна часть меня хотела сбежать, скрыться ото всех в маленькой комнатке, чтобы страдать. А вторая мечтала подойти к Николаю, который, как я теперь видела, был с княжной в близких отношениях, и отвесить ему пощечину. Интересно, что он будет делать в этом случае? Что скажет влюбленной в него княжне? Попытается оправдаться или сделает вид, что мы не знакомы? Я даже шагнула вперед, но Анастасия поймала меня за талию и, шепнув на ухо: «Пойдем», потащила за собой. Анечка пристроилась сзади. Увлекаемая подругами, то и дело оборачиваясь, я пошла по проходу прочь, как можно дальше от людей, находившихся в ложе, и неожиданно встретилась взглядом с Николаем. Хотя почему неожиданно? Я желала, чтобы он увидел меня. Ведь это он прислал мне приглашения на выпускной для меня и моих подруг, значит, рассчитывал, что я здесь буду. Почему же тогда ничего не сказал о прибытии князя Менжинского, а главное – его дочери? Или он поступил так намеренно, чтобы избежать разговора и последовавшей бы за ним ссоры. А может он хотел, чтобы я собственными глазами все увидела? Но зачем? Разве не благороднее было бы объяснить все в личной беседе, а не вот так, на глазах у всех, известить меня о невозможности наших отношений?