Отзывы на книги автора «Ясунари Кавабата»

Борьба с долгостроем №2

Необходимое вступление

Однажды я несколько месяцев не могла есть...Вообще. Ничего. Но природа взяла свое, и я позвонила маме с просьбой принести кусок говядины. Радостная мама принесла отличный кусок вырезки, отваренный в пряном бульоне и большой розовый помидор. М-м-м-м... И вот только-только плотность говядины смешалась с кисло-сладким соком помидора, только помидорные косточки, попадая на зуб стали взрываться летом и солнцем, как мама, жадно вглядываясь в мои глаза спросила:
- Тебе очень-очень нравится? Ты прямо наслаждаешься каждым куском?
И все.
Все потеряло вкус, цвет, запах. Уже не я ела эту злосчастную говядину, не я чувствовала на языке ее вкус. Если и было какое-то мое наслаждение, то сейчас его вынули у меня из рта, интенсивно пережевали, разделили мою предполагаемую радость и вложили обратно - на, наслаждайся!.

Слишком многие книги напоминают мне этот эпизод. Читатель не успевает ничего подумать, почувствовать, совершить хоть какую-то - эмоциональную или мыслительную работу, а автор уже выдает ему готовый пакет "ол инклюзив": что подумать, где всплакнуть, с какой интенсивностью возмутиться, к какой категории литературы отнести.

Можно было бы и не придираться, но процесс чтения стремительно теряет интимность... Кажется, как и многое другое.
Почему я об этом говорю? Потому, что Ясунари Кавабата никогда и ни при каких обстоятельствах не нарушит вашу личную территорию. Думать будете сами. И говядина будет жесткой.

А теперь к делу.

Приступая к чтению романа, я ждала бесконечных описаний японской природы, еще бы - на лайвлибе роман все время сравнивают с хокку! так вот: описаний природы мало. И, да - это хокку.
Объясню. "Хокку - это мост построенный наполовину. Но стоит только дать волю воображению, и оно точно подскажет вам, куда и откуда ведёт проходящая по нему дорога." (Здесь и далее я буду цитировать человека, разбирающегося в японской поэзии несравненно лучше, чем я. И это стоит послушать - хотя бы потому, что роман Кавабата Ясунари построен именно по этим - бесконечно прекрасным - законам.)

Итак, "обычно, но не всегда, хокку содержит сезонное слово "киго", оно указывает на время, в которое происходит действие. Киго создает своего рода "природный фон",помогающий прочувствовать хокку. Им может являться как прямое указание "середина лета", так и косвенное "неспелые груши" или "запылённые босоножки".
Описания сезонов в романе занимают не много места,но - Боже! - как органичны! и - как запоминаются! Как ярки!

"Самое главное для написания настоящего хокку - понимание, что хокку не называет, а ПОКАЗЫВАЕТ; не объясняет, а ПЕРЕДАЕТ." Герой романа старик Синго много видит, много замечает, много думает - но никогда не бывает категоричен. Никогда не припечатывает течение жизни своей определенностью.
Решайте сами
- отчего у старика стали яркими губы после болезни,
- боится ли он смерти,
- почему он о ней неотступно думает,
- что связывает его с невесткой,
- что связывает невестку с ним,
- является ли аборт грехом женщины или убийством души этой самой женщины,
- любит ли он свою дочь,
- любит ли он своего сына,
- чего он стыдится, что считает непристойным, чем любуется, чего ждет от окружающих...
Автор вплетает ответы на все вопросы в ткань повествования так плотно, что вы можете их не заметить. Но он к ним больше не вернется. Заметили - хорошо, нет - что ж... Это ваше прочтение.
Кстати, об ответах: не забудьте, что это Япония. Мир, с другой системой координат - не будьте поспешны в суждениях. Герои благородны, а их поступки ужасают... Молодая жена сына старика Синго делает аборт, потому что слишком целомудренна. Нормально? Это Япония... Внимательный читатель заметит даже то, чего не замечает главный герой - напряженную, полную волнений и событий жизнь женщин в доме. Верный себе Кавабата дает нам это увидеть, но ничего не рассказывает и не объясняет - это ваша (интеллектуальная) трапеза. Жуйте сами.
Герои напоминают маски японского театра Но

Этот театр весьма условное искусство, у персонажей заранее определенные амплуа. Но положа руку на сердце: часто ли вы открываете незнакомые вам прежде глубины в знакомых людях? Люди удивляют нас только поступками. А поступки диктует жизнь. Устраивая нам трагедию и комедию положений.
И это так - и для Японии, и для всего остального мира.
-

Есть люди, которые полагают, что хокку — это абсолютно любые слова, оформленные особым образом по количеству слогов. То есть, написал ты три строчки про колбасу в холодильнике — и это уже автоматически хокку, потому что ритм соблюдён. Таким людям читать Кавабату Ясунари абсолютно противопоказано. Зато он очень понравится тем, кто искренне считает, что европеец не способен написать традиционное хокку, потому что у него изначально другой взгляд на мир. У Кавабаты именно такой взгляд, на сто процентов старояпонский, традиционный, прекрасный, непонятный. Искать в его романе что-то современное — бесполезно, хоть он и повествует о нашем времени. Однако отсутствие современного не значит, что он безнадёжно устарел, наоборот, этот роман актуален всегда. С его страниц так и дышит та самая настоящая старая Япония, которая сейчас почти полностью спряталась за ярким неоном больших городов, изобилием манги, романами Мураками (которые хоть и хороши, но, как ни крути, европейские) и всеми безумными штуками, которые японцы делают на видео в Интернете. Это любовь к природе, неспешность, сосредоточенность, тонкие нюансы сложной культуры, мелочи быта и сложных взаимоотношений, это медитация над философскими вопросами, это просветление от того, что ты увидел воробьёв, купающихся в луже, и в твоём разлаженном внутреннем мире наступила гармония. Я восприняла это как одно большое хокку, не настолько концентрированное и содержащее больше одного мыслеобраза, но по духу и настроению — очень похоже.

Однако, не стоит думать, что из-за такой «хоккуистичности» (какое мерзкое слово получилось) в романе нет сюжета и весь он только о деревьях, травушке-муравушке и поющих на японском птахах. Вовсе нет, хотя детальность природного мира потрясающая. Главным героем здесь выступает немолодой уже человек, в семье которого сложные и запутанные отношения, а сам он по причине старости всё больше забывает и задумывается над тем, как бы в последние годы жизни этой самой пресловутой гармонии достичь. Посмотреть на семейные неурядицы и способы борьбы с ними глазами японца многого стоит: это всё на корню отличается от наших привычных установок. Если бы «Дано» было то же самое, но персонажи были бы европейцами, то всё закончилось бы скандалами, детективами, психологическими драмами... Здесь же всё по-другому, медленно, невозмутимо и с достоинством. Читателю «только от разума» может показаться, что роман прерывается и заканчивается тогда, когда ситуация ещё не разрешилась, слишком рано. Однако всё верно, это картина из обыденной жизни, которая не может быть просто завершённой на каком-то определённом моменте, в конце обязательно должно стоять многоточие, а не точка.

Ритм повествования совершенно необыкновенный. Роман пропитан темой смерти и разлада, но никакого дискомфорта от этого мы не чувствуем, даже сопереживая главному герою. Смерть — это естественно, нормально и не страшно, при близости к ней ты начинаешь слышать, как стонут горы, и весь мир вокруг тебя видится по-другому, глубже. Ничего лишнего.

Когда я умру, поставьте на моих похоронах пластинку с колыбельной песней. Ладно? И никаких молитв, никаких надгробных речей не нужно.

Это было потрясающе и необычно, как глоток свежего воздуха в японской литературе. И прочитанные ещё несколько романов Ясунари подтверждают, что он подлинный мастер, художник, знаток человеческих душ и хранитель японских традиций. А заодно это прекрасная возможность окунуться в подлинный мир культуры Японии "из первых уст", без европейских посредников и трактователей.

Флэшмоб 2011, большое спасибо за совет countymayo .

– Да, но разве страдания не оставляют душевных ран, если они даже проходят?
– Не знаю… Иногда мы очень страдаем, но проходит время, и прошлое со всеми его страданиями становится нам дорого…

Совсем недавно писала рецензию на другого японца и что там, что тут мне на ум приходит сравнение литературного произведения с зарисовками, этюдами, чем-то зыбким, акварельным, расплывчатым. Видимо, это национальное, присущее многим, а то и большинству японских произведений. Сюда же можно, пожалуй, отнести и символичность, такое ощущение, что каждая вещь, встречающаяся в тексте, упоминается не просто так, а с каким-либо подтекстом, скрытым смыслом. Например, кружка это не просто предмет, из которого пьют чай. Это и воспоминания как о приятных, так и о неприятных моментах, это и вещь, прошедшая через руки всех основных героев романа, подчеркивающая их странную, местами противоестественную связь, это и противопоставление мира неживых вещей, которые могут прожить сотни, а иногда и тысячи лет, миру людей, которые столь хрупки и недолговечны и в любой момент могут умереть. Или, например, журавль давший имя роману, всего лишь деталь, изящное украшение женской сумочки. Это на первый взгляд, а стоит присмотреться, кому именно принадлежит эта вещь и с чем его обычно ассоциируют в японской культуре и снова все наполняется символами и намеками.

Многогранный, многоуровневый роман, в нем как минимум три пласта повествования, один переплетается с другим и дополняется третьим, и это только то, что смогла найти и увидеть я, вполне возможно их там больше. Отношения молодого парня Кикудзи с любовницей его покойного отца, в которые оказываются вовлечены еще несколько человек - это основной пласт повести, порочные, болезненные связи этих людей, которые разрушают их самих, внушают им мысли о грехе и грязи, мешают жить нормальной жизнью. Второй пласт - это размышления о жизни и смерти, о живых и мертвых, тут и ранний уход из жизни по независящим от человека причинам, и самоубийство от невозможности жить счастливо, и сомнения, терзания и угрызения совести тех, кто был близок умершим, попытки понять уже навсегда покинувших нас людей, не было ли моей вины, все ли я успел, а правильно ли я понимал... Третий пласт - природная гармония; жить в мире с собой невозможно без понимания окружающего нас мира, отсюда и столь пристальное внимание к чайной церемонии, ведь в ее основе заложены гармония и эстетика, неспешность и созерцательность.

А упомянув природу, уже невозможно не переключиться на мое восхищение слогом автора. Как же прекрасно он описывает любую природную картину или явление, будь то горы или море, ночное небо или ливень, все моментально оживает в воображении читателя. Тот случай, когда писатель может говорить о чем угодно, а я буду слушать, развесив уши и млея от удовольствия. И даже некая обрывочность финала абсолютно не испортила моих впечатлений от первого знакомства с автором, здесь и не могло быть другого законченного итога, мы просто, отодвинув ширму, ненадолго погрузились в жизнь героев и, понаблюдав украдкой, деликатно эту ширму снова задвинули, оставив их разбираться с миром и собой, ведь еще не все иероглифы их жизни написаны...

Японская культура стоит немного особняком среди других культур. Длительный период изоляции позволил созреть своего рода аутентичности. Мировосприятие, соответственно переданное в литературе, отличается поэтичным отношением к окружающей природе. Классическим автором японской прозы является Ясунари Кавабата.

Роман «Стон горы» повествует о жизни семейства Огато. История ведется с точки зрения Синго, старшего в роду. Он наблюдает за природой, вспоминает свою молодость, размышляет о несложившейся семейной жизни своих детей.

В самом начале повествования Синго слышит стон горы. И дальше, он с такой же чуткостью обращает внимание на окружающий мир. Упавший много лет назад каштан, двустволая сосна – все восприятие становится чем-то особенным. И хочется немного остановиться самому, открыть глаза на то пространство, что мы слишком привыкли видеть рядом, чтобы его замечать.

Японская культура – чуждая европейскому сознанию, и поэтому она завораживает, с антропологической точки зрения. Отношение к смерти у героев совершенно иное, чем у нас, и они могут спокойно обсуждать возможный аборт или самоубийство. Здесь нет внешнего отображения страстей, все переживания происходят внутри человека.

Если вы хотите ознакомиться с классической японской литературой (или продолжить свое знакомство), прекрасным вариантом станет книга Ясунари Кавабаты «Стон горы».

Сосредоточен,
не слышит шумных детей
мастер игры в го

А Ясунари Кавабата сосредоточен, не слышит за плечом дыхание западного читателя, ждущего сюжета, экшена, этнографических пояснений.
Кавабата, как всегда, хоккуистичен. Прозаический его текст - сплошная поэзия хокку. Максимум заложенных смыслов при минимуме слов. Игра бликов и философии. Простота стиля и глубина содержания.
- Отражение белого веера мастера беззвучно двигалось по черному лакированному подносу, на котором стояла охлажденная вода.

- Шелковица распустила свои листья. На черной накидке-хаори Отакэ пояс казался ослепительно белым.

- Когда Отакэ делал 73-й ход, на лужайке резвились четыре черных щенка. Потом небо снова затянулось легкими облаками.

Книга - подробное, пошаговое описание партии игры в го. Одной партии. Книга, так глубоко раскрывающая Японию. Книга, демонстрирующая полное пренебрежение автора к иностранному читателю. Полный внутреннего достоинства, о котором о столько писал в романе, автор повествует для японцев о чем-то очень и очень японском. Ты можешь, сжав упорно губы, следовать за мыслью автора - но никаких поблажек, снисхождений к твоему незнанию или твоей чуждой японскому духу психолигии.
Оказывается го - это жизнь духа, борьба энергий, божественная игра.
Оказывается, медитация входит в необходимые ежедневные упражнения игроков в го, но состояние мастера в игре ближе скорее к боевому трансу.
Оказывается, го скорее национальный релизиозный культ, чем национальный спорт.

Внимание! С этой книгой вы можете составить и свою партию игры.
Начинайте читать и обратите внимание, что каждый абзац наровит сложится в знаменитое трехстишье. Каждый! Делайте ходы. Победа заключается в том, чтобы, используя меньшее количество предложений, переложить их в большее количество хокку.
Начала и еле-еле остановилась:

***
Кажутся выпяченными
Плотно сжатые губы
Мастера игры в го.

***
Чист и холоден воздух
Предельно спокоен
Мастер игры в го

***
В хоси или в комоку?
Замерли зрители
в ожидании первого хода

***
Стало шумным дыхание -
Учуял сражение
Дух мастера го.

P.S. Кстати! Теперь каждый раз, читая дискуссию между активными любителями "плюсиков" и позитивными "простотакцами", я буду вспоминать слова Кавабаты об игре в го с американцем. Тот проигрывал раз за разом и, к удивлению рассказчика, ни мало этим не огорчался :

Я готов был склониться перед его неистребимой жизнерадостностью. Рядом со столь наивной и простодушной слабостью я чувствовал себя злобным извращенцем.

Что именно заставляет меня читать эту книгу, где эти невидимые ниточки? Именно этот вопрос меня мучил, потому что на поверхности крайне сухое повествование, с документальной точностью описывающее мучительно долгую партию. Эту книгу я читала после прочтения "Ветки сакуры" Овчинникова, поэтому мне было легче понять, чем именно японцев привлекают такие истории без явной морали. А вот моя реакция меня удивила, казалось, что абсолютно не за что зацепиться, однако книга понравилась.

Долго не могла определиться с отношением к этому роману: вначале он меня ужасно раздражал своей какой-то монотонностью и меланхоличностью повествования (а вдобавок столь нелюбимая мною в литературе тема супружеских измен), но постепенно (больше во второй части, наверное) начала проникаться с симпатией к героям и к самому произведению. В него надо вчувствоваться, пережить, понять и - сразу же отпустить, чтобы не затянуло своей безысходностью. Роман под настроение, очень важно с ним правильно "срезонировать". А кроме того, это ведь типичный образец именно японской литературы, а это, как известно, совершенно особый взгляд на мир, своя уникальная парадигма...

Начинаешь читать и удивляешься: нет в романе даже намека на любовь, на какое-то романтическое чувство. Есть лишь бесконечные переживания, страдания, горечь, депрессия (один из героев - по-моему, совершенно справедливо - называет свою жизнь унылой, причем это даже еще мало сказано). Но читаешь дальше и понимаешь, что это и есть японское смирение перед судьбой, достойно принять все тяготы судьбы, стойко, мудро, гордо, причиняя неудобства и страдания лишь самому себе...Странно, непонятно (для европейцев), но для героев-то вполне естественно! Никто не делает подвиг из своего положения, стон только у горы (фигуральный), все стоны люди давно спрятали внутрь себя, жизнь продолжается...

Странная жизнь, правда. Странный треугольник (любовный?) Свекор - сын - жена сына. Ничего не произносится вслух, все какими-то едва уловимыми полунамеками...

Странные (а порой и совершенно дикие) сны Синго, 62-летнего мужчины, это самого свекра.

Странные поступки Сиюти (сын) и Кукико (жена сына). Сиюти и Кукико явно не любят друг друга (влюбленный муж не будет ходить налево, а влюбленная жена не будет делать аборт), но упорно хотят жить вместе.

"Даже если семейная жизнь не удалась, это еще не значит, что все кончено"

Странные отношения Синго с собственной женой (не зря он, кстати, замечает, что несчастливые отношения в семье влияют впоследствии и на семейную жизнь детей).

"В близости с женщиной уживаются скудость и щедрость, счастье и горе"

Все ужасно запуталось, перемешалось в этой семье, никто не разберет, где истина, а где ложь, кто прав, кто виноват (хотя, если вдуматься, виноваты все: в том, что когда-то отказали себе в праве на счастье и живут по инерции , не замечая ничего и никого вокруг и даже не пытаясь что-то изменить к лучшему. Но это их выбор - тоже странный, нелогичный, страшный - но живут же...И, видимо, даже в этой своей жизни находят что-то прекрасное...

"А не поехать ли нам в следующее воскресенье в деревню любоваться осенними кленами?"

4/5, язык очень красивый, а героев немного жаль - собственной жизнью можно было и лучше распорядиться...

«Цикада и сверчок» — сверчок сразу виден на минималистской обложке, а вот насчёт того, где притаилась цикада, я думала довольно долго, пока не догадалась заглянуть под суперобложку и найти рельефное насекомое, выгравированное на тёмном переплёте.

Всего в книги три части. В первой — роман «Стон горы», о котором я уже писала ранее, поэтому повторяться не буду.

Вторая часть — роман «Старая столица», который понравился мне ещё больше, чем «Стон горы», хотя по духу они очень близки. Перед нами традиционная Япония, которую мы отвыкли видеть после Мураками и безумных ютубовских роликов. Здесь свои законы, свои правила поведения, здесь ценится скромность и особенный утончённый вкус. Близость японцев к природе и её особое понимание просто потрясает. Сюжет романа довольно интересный: есть девушка, которую в детстве подкинули в довольно состоятельную бездетную семью. Она выясняет, что у неё есть сестра-близнец, живущая среди рабочего люда. И такая, казалось бы, «сложная» семейная и отношенческая проблема решается совершенно не так драматически и бурно, как это было бы, например, в индийском кино. Отношение приёмных родителей, самой сестры-близняшки и предполагаемого жениха ко всему этого совершенно ровное и спокойное, даже удивительно, как они могут с лёгкостью преодолевать психологические препятствия.

Очень интересен антураж произведения. Главные герои связаны с производством традиционной японской одежды и с созданием эскизов для вручную сотканной ткани. И к этому делу они относятся со всем буддистским и дзеннским терпением, делают работу не тяп-ляп, а изучают природные явления, состояния души, ориентируются на работы древних мастеров и на веление собственного сердца, чтобы только нарисовать какую-то маленькую шишечку, которая украсит пояс или кимоно. Описания различных древних традиций и праздников тоже завораживают, например, вот так вот поэтично японцы могут выпивать:

Кёкусуй-но эн означает Пиршество у извилистого ручья. Гости в старинных одеждах располагаются вдоль ручья, по которому пускают деревянные чашечки с сакэ. Пока чашечка плывёт к очередному гостю, он должен сочинить стихотворение или нарисовать картинку, выпить из чашечки сакэ и пустить её по воде к следующему гостю. Обслуживают такое пиршество юные отроки.

А вот заканчивается роман плавно, так что любителям экшена он по вкусу точно не придётся. Финал открытый, не то чтобы неожиданный, но совсем несфокусированный.

Третья часть — «Рассказы на ладони». И вот это читать было сложновато. Несколько десятков крошечных рассказов (некоторые всего в полстранички), понять которые очень и очень нелегко. Они похожи на коаны и хокку одновременно, небольшая эмоциональная зарисовка, над которой можно долго думать, но так ничего и не надумать (хотя иногда, наоборот, можно заработать просветление, пытаясь прочувствовать автора за этими строками). Некоторые из них очень жуткие, некоторые — чересчур романтические и розовые, некоторые вообще непонятные напрочь, что к чему. Думаю, каждый сможет найти в них что-то интересное для себя, но вот читать их по несколько штук подряд тяжеловато, особенно когда идёт волна мини-рассказов, не подходящих тебе по настроению и вкусу.

Прекрасное издание прекрасного автора.

Продолжаю своё знакомство с автором, как же все-таки приятно расслабиться и заземлиться с его текстами. Повествование размеренное и спокойное, словно плывешь на волнах и созерцаешь окружающий мир.

Был определенный страх не понять, особенно, после прочтения Мисимы, который вдохновлялся в своём творчестве работами Кавабаты. С одной стороны, теперь понимаю почему он это делал, с другой стороны, когда смотришь за завесу сюжета, открывается множество интересных смыслов и мыслей.

Молодой человек теряет отца, в придачу к наследству ему достаются и любовницы покойного. Казалось бы, ну узнал он о любовницах, а дальше то что. Но Кикудзи начинает рефлексировать и физически обладать. Оота-сан словно символизирует греховное искушение, а Куримото голос разума, который он яростно отталкивает от себя.

Повесть строится на зарисовках разных эпизодов, постепенно выстраиваясь во что-то целостное и гармоничное. Ключевым же аспектом в работе стала память в разных своих проявлениях. Она может быть и тяжелым грузом сожалений и разочарований, и символом приятных воспоминаний, и объединяющим звеном, неким мостом для двух людей.

Остался ли Кикудзи счастливым? Сомневаюсь. Сделал ли он счастливой Юкико? Однозначно нет. Груз воспоминаний настолько его задушил и сковал, приведя к вопросительному финалу.

Это одна из двух повестей, вошедших в книгу. И тут Кавабата Ясунари раскрывается полноценно. Пространства и объёма повести достаточно, чтобы с помощью повседневных мелочей обрисовать характеры, быт и конфликты членов простой японской семьи. Сквозь повседневность (герои думают о своем саде, заботятся о ощенившейся собаке, сплетничают втихаря о членах семьи, обсуждают сны и газетные заметки) просвечивает тень войны. Особенно больно эта тень пролегла между отцом, который не воевал, и сыном, который был на фронте и убивал.

Текст навеивает мысли о Чехове, когда в рутинной суете прячутся инсайты и простые истины. Сны переплетаются с отношением к смерти. В природе грезится живой усталый дух.

«Так мы и состарились, ни разу не взобравшись на гору Фудзи» - цитата, которая бьется, как мне кажется, с людьми в любом уголке планеты. Парижане не замечают Эйфелевой башни. Абхазцы не купаются в море.

Москвичи дай бог в школе посещали достопримечательности столицы.
Эту историю нужно читать в расслабленном или меланхоличном состоянии, когда на душе спокойно и возможно погружение в текст. Весь он построен на тонких ассоциациях, и если сосредоточиться только на сюжете, то большая часть пройдет мимо. Это неспешное чтение, которое должно раскрыться в голове. Чашка травяного чая, горящая свеча, уютный свет бра, или нежного солнца. И неторопливое погружение страница за страницей.
Дальше будут спойлеры с моим отношением к персонажам. Так что интересно их читать будет тем, кто уже знаком с текстом.

Главный герой, и глава семьи – старик Синго – меланхоличная душа. Меня зацепила двойственность его любви: к жене и к ее давно умершей сестре. Одну он любит по Луне – повседневно, просто, по-родственному – жену (её он способен бережно любить изо дня в день, воспитывать с ней детей и делить быт). Другую любит по Венере (тайная страсть, пронесенная сквозь всю жизнь, пробуждающая что-то глубинное, неизвестное ему самому, поднимает взвесь со дна собственной души и манит) – погибшую сестру жены. Не зря мысли о ней, давно умершей, сопровождают мысли о собственной кончине. Это довольно тонкое переплетение, неявное. Он разочарован в детях – как же сложно быть старым родителем, который следует долгу, но у которого сердце не лежит к родным отпрыскам. Долг и вина. И ведь ничего не сделаешь – нельзя любить по принуждению разума. Сердце старика не омрачено войной, не очерствело, в отличии от сына.

Сын Синго – Сюити. Бравый воин. Наблюдательный, насмешливый и при этом внимательный. Ему хватает мудрости и выдержки примиряться с жизнью такой какая она есть. И о многих его наблюдениях догадываешься по диалогам, в которых он вскользь, полунамеком, касается той или иной темы. И ты понимаешь, у Сюити есть свое отношение, например, к отношениям между юной женой и собственным отцом, каждый из которых душевно ближе друг к другу, чем к нему – сыну и мужу. Он не обличает отца, но исподволь цепляет родителя. Большую часть книги я как читатель относилась к этому герою с раздражением и презрением. Он казался мне черствым, эгоцентричным изменником: взял молодую девочку в жены, которую сам считает чуть ли не ребенком, и унижает ее показными изменами. Но потом… У измены оказалась своя функция – странно и больно муж пытался разбудить в жене женщину, разбудить в ней ревность. Уходя к любовнице, он уносил к ней всю боль и злость – вымещал на ней, на взрослой манкой вдове злость, досаду, в её доме выгуливал своих злых духов (уж она то раскрылась в своей Венере, пробудила женскую силу и власть).

«Кикуко блуждала в потемках ревности оттого, что Сюити едва успев жениться на ней, завел другую женщину, и при таком бездушии, при такой жестокости Сюити или, вернее, благодаря им – в ней, Кикуко, видимо, проснулась женщина».

Любовница Сюити вызывала у меня сочувствие. Сломленный человек, потерявший все, растоптанный войной и обществом, депрессией и горем, которая ухватилась за призрак мужа в выжившем солдатике. И пытающаяся выкарабкаться из трясины собственной боли, хватаясь за последнюю соломинку – за маленькое чудо – за беременность. Это сильная эмансипированная женщина, умеющая выживать, талантливая и яркая. И я была так рада, что она злится. Что хотя бы злость придает ей силы.

«… но ведь сейчас очень мало найдётся женщин, которые откажутся от мужчины из-за того, что у него хорошая жена. «Я возвращу чужого мужа, а мне за это пусть вернут моего, погибшего на войне. Если бы мне вернули его живым, каким бы непостоянным он ни был, скольких бы женщин себе не заводил, я все равно бы его любила (…) Скажи ей – тебе не пришлось ждать с фронта мужа. Ты ждешь мужа, который все равно вернется к тебе. Скажи ей, непременно скажи».

Синго (старик-отец) боится смерти, он настороженно вслушивается в предзнаменования, но у него живая ранимая душа. Сюити (сын) – молодой мужчина, который много раз смотрел в лицо смерти и боролся за жизнь. Но кажется, что его душа мертва. Старое тело – трепетная живая душа. Молодое тело – огрубевшая мертвая душа.

В книге упоминаются маски театра Но (это традиционный Японский театр, менее известный, чем Кабуки, с более тонкой игрой и сюжетами – меньше шоу, больше символики и смыслов – на сколько я поняла). Эти маски закрепляют определенный характер и образ, например мудрец, злой дух, молодая целомудренная женщина, безумная ревнивая женщина и так далее. Так вот, мне показалось, что Сюити как будто застрял между двумя героинями такого театра – с одной стороны невинная жена, которую ему жаль, но из жалости к которой он не может разделить с ней свою боль, принесенную с войны. С другой стороны – обезумевшая от горя любовница. Не зря и имена у них созвучны – в русской транскрипции отличается всего одна буква.

«Синго передается отчаяние Сюити. Сам он ни разу в жизни не звал жену с таким отчаянием и любовью. Может быть потому, что ему не пришлось испытать такого отчаяния, какое охватывало Сюити, когда тот воевал на чужой земле».

Тени смерти. Характеры, проглядывающие сквозь повседневность так выразительно, так ярко. Женщины, которые присваивают себе силу и власть над собственной жизнью. И любовный треугольник – во второй повести из этой книги – Тысячекрылый журавль героев тоже раскрывают через любовный треугольник. И интересно увидеть, как в культуре, где гейши – часть культурного кода, а ревность – признак безумия и позора для женщины, мужчина мотыльком мечется меж разных огней. И это не выглядит не знаю… пошло что ли. Как будто отношения встроены в особый ряд, не в тот же, что в европейской культуре. Отдельное такое место.
И при всем при этом - уютная книга, наполненная бытовыми мелочами.

История без четкого начала и без конца, в которой как будто вырван клочок жизни без сюжетной арки. Мне очень понравилось. Мне для таких книг нужен особый настрой.

ПыСы: На вторую повесть «Тысячекрылый журавль» написала отдельную рецензию.