Гаэт Ветер

Когда я снова начала отдавать себе отчет в происходящем, оказалось, что ноги сами собой несут меня по отмели, а пересохшее горло давится криком:

– Морааааааг!

Скорченная фигура, держась одной рукой за лицо, другой шарила вокруг себя, как будто что-то искала. Изрытый, истоптанный песок пятнали багровые полосы, они все расплывались и расплывались…

– Мораг!

Она шарахнулась от моего голоса, неловко села на бок, окровавленная рука цапнула пустые ножны.

– Кто? – хрипло, отрывисто.

Правая ладонь придерживала кровавую кашу на месте лица, меж пальцами тек кисель. Она заговорила – зубы белой костью блеснули в этом болоте… ой, мама!

– Мораг, принцесса… я помогу тебе, слышишь? Надо уходить, Малыш сейчас разнесет ловушку.

– Ничего не вижу… Каррахна, дерьмо, не вижу ничего!

Еще бы. Еще бы ты что-то видела. Я оглянулась на чудовище. Эрайн выл и дергался. Каменная глыба подозрительно покачивалась.

– Позволь, я дотронусь до тебя… – Я коснулась плеча принцессы, липкая рука тотчас сцапала мое запястье. – Пойдем. Пойдем скорее отсюда.

– …!!! – рявкнула принцесса. Я и слов таких не знала, но все равно поперхнулась.

Она кое-как поднялась, шатаясь, вся мокрая, в песке, в кровище… Я перекинула ее руку себе на плечи; тяжелый от крови рукав мазнул меня по лбу, черт, бок, которым она ко мне повернулась, тоже оказался раненым, но времени нет, надо идти, скорее, скорее, подальше отсюда, подальше от этого чудовища, оно сейчас выскочит, ой-ей, от нас тогда костей не соберешь…

– Сейчас, сейчас… – Зачем-то я поволокла ее через мелкую речку, мимо сверкающего голыми ребрами лошадиного трупа, над которым уже вились мухи, на пологий берег, откуда она прискакала. – Потерпи немножко, сейчас все будет хорошо… Все будет хорошо…

– Заткнись …!!!

Я заткнулась.

Сначала по воде, потом на бережок, за деревья – мне хотелось как можно быстрее исчезнуть с Эрайновых глаз. Пальцы принцессы стиснули плечо мое так, что оно онемело. Правой рукой я обняла ее за талию, левой пыталась зажать рану на боку. В рукав текло – горячее, тягучее, словно смола с дерева. Принцесса молчала, только дышала со свистом сквозь зубы и постоянно сплевывала. Опять я вся вымажусь ее кровью… судьба у меня такая, что ли?

Ой, да что я – он же ее по лицу шаркнул! По лицу! По глазам!

Нужна вода, промыть, посмотреть, что там уцелело, о небо, в этой каше… Искоса взглянула снизу вверх – каша и есть, месиво, облепленное песком, оклеенное паклей волос, растопыренная принцессина пятерня прикипела накрепко, словно только она и удерживает воедино глаза, брови, нос и скулы, что там еще… приоткрытая щель рта и язык – розовый, мама, розовый в исчерна-багровой каше язычок то и дело слизывает затекающую в рот кровь. Слизывает и сплевывает. Слизывает и сплевывает.

Сосны сменились ельником, темным, густым. Ельник – это хорошо, сквозь ельник ничего не разглядеть. Если только мантикор не умеет ходить по следу. Тогда он нас найдет, от нас кровищей, наверное, за милю разит. И что на него нашло? Совсем ошалел как проснулся, будто подменили парня… Чудовище. Бешеное, кровожадное чудовище!

Сложности, сказал Амаргин. Ну ни фига себе сложности. Это не сложности. Это катастрофа!

– Где… мы? – выговорила вдруг принцесса.

– Реки не видно. – Я оглянулась: реки действительно не было видно. Да ничего за елками не было видно, ни впереди, ни сзади, ни по бокам. – Если мантикор нас не учует, то и не найдет. Мораг, ты как? Голова кружится?

– … у меня кружится! – ответила принцесса и выплюнула себе на грудь кровавый сгусток.

Я решила воздержаться от вопросов. Нужна вода, но ее здесь не найти. Надо затворить кровь. Сперва надо затворить кровь, а потом все остальное.

– Стой, Мораг. Сядь-ка. Сядь на землю, слышишь?

– Тьфу! Зачем?

– Я не дотянусь до тебя. Ты теряешь кровь, надо ее остановить.

Она покачнулась, потом медленно, цепляясь за меня, села прямо там, где стояла.

– Хрх… – то ли кашлянула, то ли харкнула. – Кровушку… лизать собралась… вампирка… хрх…

Она узнала меня, по голосу, наверное… усмехается!

– Я не вампирка.

– Как же… тьфу! Делай свое дело. Делай, говорю!

Я села на пятки напротив Мораг, а она согнулась, шевеля пальцами в кровавой слякоти, наверное, пыталась на ощупь определить, что уцелело, а что нет. Ну, кровь-то я остановлю, не первый, слава небу, раз. Там еще на боку дыра… это во вторую очередь… или в первую?

Сейчас. Сейчас. Надо собраться, сосредоточиться. Амаргин говорит, что любое заклинание в первую очередь заклинает самого заклинателя. Еще он говорит, что не следует пытаться изменить окружающий мир, следует изменить себя, это и проще, и действенней…

Пусть меняется что угодно, лишь бы получилось!

Ладно. Как там начинается… с Капова кургана скачет конь буланый… конь буланый.

Буланый конь! Скачет!

По дорогам, по лесам, по пустым местам, по холмам, по болотам, по сухому руслу, по мелкой воде, в веере брызг, в сполохах коротких радуг, скачет буланый конь, мелькают точеные ноги в черных чулках, лакированные копыта дробят гальку, плещет черная грива, масляно сияет светлое золото лощеной шкуры, звенят на упряжи бронзовые подвески, скачет буланый конь, скачет по песку, по мокрому песку, в выцветающих разводах крови, по сухому песку, изрытому, испачканному, перепаханному…

Скачет конь буланый.

На коне девица…

Какая, к дьяволу, девица! Хлопает широкий парус плаща; с одной стороны – красная земля, с другой – черная ночь, тусклый блеск металла под простым нарамником, длинный меч у бедра, крыло волос цвета темной меди, птичий профиль, маленький шрам у края рта, а в прищуре длинных век, за лесом рыжих ресниц – яблочная, жесткая до оскомины, зелень.

Скачет. Он скачет!

Сюда!

Скорее!

– Лесс, хватит орать. Я уже здесь. Кто это у тебя?

Словно после долгого сна я распахнула глаза. Веки склеились, свет, сочащийся меж еловых лап, показался мне слишком резким.

Стремительные шаги за спиной, звяканье металла, шорох ткани, цепляющейся за хвою. Я обернулась, въехав щекой в еловые ветки.

– Ого! Ну-ка, ну-ка… – тот, кто объявился вдруг нежданно-негаданно, отстранил меня и шагнул к принцессе.

– Гаэт… – наконец, пискнула я. – Гаэт, откуда ты взялся?

– Кто здесь? – встрепенулась Мораг, слепо шаря по воздуху перед собой.

Гаэт Ветер перехватил ее руку:

– Тихо… Тихо, тихо…

К моему удивлению, принцесса не стала вырываться. Пальцы ее, стиснутые было в кулак, разжались, кисть поникла в Гаэтовой ладони. Он протянул руку и коснулся того места, где под кровью и коркой песка прятался принцессин висок. Мораг как-то странно повело, сперва назад и в сторону, а потом головой вперед, прямо под ноги пришельцу. Он поддержал ее и осторожно уложил на хвойный настил.

– Ой, Гаэт, что с ней?

– Спит, не пугайся. Когда от боли корчит, никакое лечение не впрок. – Он присел рядом, быстро размял себе руки, пошевелил пальцами. – А она сильная, ты это знаешь? Необыкновенно сильная. Очень мощный фон. Кто она?

– Это… Гаэт, потом расскажу, надо кровь остановить!

– Тогда помогай.

Он принялся осторожно, палец за пальцем, отлеплять от принцессиного лица приклеившуюся намертво пятерню. Я подобралась поближе.

– Как ты оказался здесь?

– Услышал тебя. Потом поговорим, ты права. Работай.

Гаэт Ветер убрал закостеневшую принцессину руку, густо обвитую ржавой сетью полузасохшей крови, и кивнул мне – давай, мол, приступай. То, что было когда-то ярким, по-своему красивым лицом принцессы Мораг, теперь горело, пылало разворошенным костром. В ладони мне ударил напряженный жар, и горсть раскаленных углей прыгнула в руки, разом ужалив и опалив.

– Уй!

Ветер схватил меня за запястья – стало легче. Жар сносило в сторону, и очажки бездымного пламени кусались уже не так жестоко. Это было не более болезненно, чем гасить пальцами фитили в масляных лампах. Потом я ощутила, как мои руки перемещают ниже, в мокрые тряпки на принцессином боку, а потом огненные провалы закончились, и в глазах у меня потемнело.

– Ага. Хорошо. Теперь посиди, отдохни.

Звякнула кольчуга, Гаэт поднялся и куда-то отошел. Невдалеке зафыркала лошадь. Он вернулся, завозился рядом, что-то тихонько бормоча. Затрещала рвущаяся ткань. Я, наконец, проморгалась.

Гаэт Ветер оторвал кусок от принцессиной рубахи, плеснул на него вина из фляги и принялся осторожно смывать застывшую кровь и грязь. Мне он вручил кинжал – обрезать прилипшие волосы. Первым из-под бурых сгустков показался серебряный обод венчика. Кое-как, в четыре руки, мы сняли его. Кожа на лбу оказалась рассечена парой диагональных порезов, бровь тоже рассечена и свисала длинным лоскутом, второй брови, кажется, не было вовсе. Обе глазницы оказались залеплены несусветной дрянью пополам с песком. Гаэт не рискнул промывать их вином, а воды у нас не было. Спинку носа рассекло чуть пониже горбинки, почти полностью отделив хрящ от кости, одну ноздрю снесло начисто, косым крестом распороло обе губы, правая щека до самой челюсти покромсана в лапшу, в прорехи виднелись зубы…

– У-уу! Беда… – пробормотал Гаэт. – Нарочно так не изуродуешь…

– Мертвая вода, – вспомнила я. – Вот что понадобится. Точно. Вот что мне надо достать!

Он мельком взглянул на меня:

– Мертвая вода, конечно, хорошо. Но дырки нужно правильно зашить, иначе все в разные стороны перекосит, это ты, надеюсь, понимаешь? Ты знаешь хирургию?

– Я – нет, но в замке хороший лекарь. Думаю, что хороший. Отец его был прекрасным врачом.

– В замке?

– В Бронзовом Замке. Это принцесса Мораг, Ветер.

– Мораг? – рука с мокрым лоскутом застыла на полпути.

– А что? Ты знаешь ее?

– Обрежь вот тут прядь, пожалуйста. – Он плеснул на тряпку еще вина и продолжил умывание. – Я слышал о ней. Видел несколько раз. Я часто бываю здесь, в серединном мире, Лесс. Достаточно часто, чтобы знать, кто есть кто.

– Ты очень вовремя оказался рядом, Ветер.

– Я обязан оказываться там, где во мне возникает нужда. Нужда возникла очень острая. Я и такие, как, я чувствуем подобные вещи безошибочно. Тем более ты позвала меня.

– «С Капова кургана скачет конь буланый…»?

Он улыбнулся:

– Я отвезу Мораг в Бронзовый Замок.

– Спасибо. Надо бы только перебинтовать ее чем-нибудь…

Гаэт, не задумываясь ни мгновения, откинул свой нарамник и оттянул подол рубахи.

– Режь.

Я отхватила кусок полотна, самого обыкновенного полотна, человечьими руками сотканного и выбеленного, хоть и вышитого искусно красивым волнистым орнаментом, и поспешно изрезала его в длинный широкий бинт. Гаэт приподнял принцессу, привалил ее к себе, пачкая одежду загустевшей кровью, и я забинтовала ей лицо и всю голову целиком. Остаток полотна прижала к ране на боку, прихватив принцессиным же поясом.

– До города доедем, не расплескаем. – Ветер поднялся, легко удерживая в объятиях безвольное тело. Казалось, принцесса, ростом соперничающая с большинством мужчин, ничего не весит у него в руках. – Забыл спросить. Кто ее так?

– Малыш. Мантикор.

– Малыш? Он проснулся?

– Да. Вчера.

– Вот это новость! Геро знает?

Я пожала плечами. Амаргин опять исчез в самый неподходящий момент и оставил меня в одиночестве расхлебывать черт знает сколько лет назад и не мной заваренную кашу.

Гаэт свистнул сквозь зубы. Из-за елок вышел буланый конь под высоким рыцарским седлом.

– Удачи тебе, Леста Омела. Не беспокойся о принцессе, считай, что она уже в надежных руках.

– Скажи Ю, что я принесу мертвую воду. То есть лекарство для Мораг. То есть не Ю, а Ютеру, лекарю из замка.

Гаэт, одной рукой придерживая принцессу, другой ухватился за высокую луку и взлетел в седло.

– Удачи, Лесс.

– Постой! – Я, решившись вдруг, бросилась к нему, ухватилась за обтянутое кольчужным чулком колено. – Гаэт. Гаэт. Умоляю, скажи, ты видел Ириса?

– Босоножку? Э-э… – Он задумался. – С тех пор, как ты ушла – не видел. Но мы и раньше не часто встречались. Мы с ним оба служим Королеве, но он музыкант, а я – пограничник.

– Гаэт, если… когда увидишь его… скажи ему… спроси, за что… почему…

Гаэт пристроил голову принцессы поудобнее у себя на плече.

– Почему – что?

Конь буланый нетерпеливо переступал копытами. Я стиснула кулаки.

– Не… не надо ничего спрашивать. Не надо. Ничего не надо ему говорить. Поезжай скорее.

Конь снова заплясал, крутясь на тесном пятачке между елками. Ветер вскинул узкую ладонь, прощаясь:

– Удачи, Лессандир.

* * *

Я обошла излучину Мележки так, чтобы издалека увидеть камни на берегу и мантикора, буде он еще ошивается где-то неподалеку. Мантикора в камнях, естественно, не обнаружилось, мало того, я разглядела, что труп лошади вытащен из воды и здорово объеден. По правде говоря, от лошади осталась только передняя половина и раскиданные по берегу кости. Это значит, пока мы с Гаэтом хлопотали над принцессой, оголодавшее чудовище обедало.

И это хорошо. Значит, мстительность ему несвойственна. Интересно, куда он ушел, набив пузо… вернее, два пуза? Хм, сколько же ему жратвы на оба этих пуза надо? Он же пол-лошади слопал! А я его рыбкой кормила…

Его все равно придется искать. Опять обшаривать лес, опять выискивать следы, потому что охота продолжается. Да что я! Найгерт озвереет, когда увидит, что у его сестры отсутствует лицо. Он такую награду предложит за Эрайнову буйную голову, что все жители королевства Амалеры вооружатся дрекольем и вывернут окрестные леса наизнанку!

Что же делать? Надо идти в Бронзовый Замок и говорить с Нарваро Найгертом. Надо вымолить у него день-два форы, надо пообещать, что я принесу ему эту голову сама!

Ага, так он мне и поверил. Принцесса эту тварь не осилила, а я, девчонка, с голыми руками пойду на чудовище? А если сказать правду? Если убедить короля, что мантикор – разумное существо и кидается на людей просто потому, что перепуган? Попрошу два дня, и если я не словлю чудовище, пускай открывает охоту. А два дня эти я куплю за флягу мертвой воды.

Точно. Так и сделаю.

Только сперва отмоюсь от крови.

Выше по течению я нашла довольно глубокий омут под берегом. То есть настолько глубокий, что воды там было мне почти по грудь. Где с наслаждением побарахталась и замыла свои заскорузлые тряпки. А пока я лазала по холмам, пробираясь в сторону Нержеля, платье и волосы высохли.

* * *

Сумерки

– У каждого есть свой пунктик, – сказал Амаргин, разливая в чашки холодное душистое молоко. – Вран и Гаэт гоняют чудовищ, мнимых и реальных. Я пытаюсь доказать Врану, а в первую очередь самому себе, что людям доступна магия, хотя доказывать что-либо кому-либо бессмысленное занятие. Ты присасываешься как клещ ко всему, что тебе кажется чудесным. Если покопаться, чудачеств у каждого из живущих наберется выше крыши. Чудачества – штука достаточно безвредная, если не относиться к ним слишком серьезно. Быть серьезным – это тоже чудачество, очень распространенное. Я, как записной чудак, тоже бываю убийственно серьезен.

– А Гаэт? Он был убийственно серьезен, когда оттаскивал меня от горгульи.

– Гаэт – не волшебник, хоть кое-что умеет. Гаэт – воин. Ему нужно быть серьезным, на таких, как он, держится сумеречное королевство.

– Значит, горгулья не была опасна, как сказал Гаэт?

– Лесс, ты иногда думай, прежде чем глупости говорить. Конечно, горгулья опасна, и скажи Гаэту спасибо, что он тебя за шкирку от нее оттащил. Маленьким детям не разрешают играть с огнем, тебе это известно?

– То есть я еще не готова с ней общаться?

– Ну, в общих чертах, да, не готова. Однако готовься. Она – твоя фюльгья. Она нужна тебе, если собираешься заниматься магией. Она – твоя темная сторона. Детям запрещают играть огнем, но огонь им необходим, верно? Хотя этот пример неудачен, горгулья – сущность не огненная. Ну, скажем так, детям запрещают купаться в глубокой реке, но без воды им никуда.

– Это понятно, а вот что значит – моя темная сторона? Она разве не сама по себе?

– У тебя братья-сестры есть?

– Нет.

– Но родители-то есть?

– Бабка. Левкоя.

– Она сама по себе? Твоя бабка?

– А… поняла. Кажется. Моя темная сторона сама по себе, и в то же время она моя темная сторона. Хм…

Амаргин покачал молоко в чашке, отхлебнул. Откинулся к стене, посмотрел на меня, подняв брови.

– У нас есть что-то несомненно общее, так? – подытожила я.

– Ты увидела ее как свое отражение. А она тебя – как свое. Из того возникла связь. Фюльгью обретают по-разному, но через тень или через отражение чаще всего. Ее и вызвать проще всего через тень или отражение.

– А что есть эта самая фюльгья? Найльское какое-то слово.

– Это найлерт, да. Мой народ так их называет. Я слышал другие названия других народов: фетч, фильга, филджа. В любом случае это двойник, спутник, хранитель.

– Хранитель? Как ангел-хранитель?

Я ощутила волнение. Что-то крутилось на языке, но никак не вспоминалось. Как будто я когда-то кому-то задавала подобный вопрос и получала ответ. И этот ответ был очень мне важен. Но забылся начисто.

– Нет, ангелов-хранителей южане выдумали. Андаланцы, что построили свои города на костях древних драконидов. И где в самом их главном городе Камафее сидит самый их главный священник и претендует на то, что знает, как устроен мир. А мы говорим о том, что есть на самом деле. Фюльгью иногда называют духом-хранителем. Но, как правило, это вполне материальное существо.

– То есть горгулья у себя в Полночи посмотрела в какую-нибудь лужу и увидела меня? Связь возникла потому, что мы одновременно смотрели в воду?

– Твоя бабка не перестает быть твоей бабкой, даже если ты не знаешь о ее существовании. Смотри сюда. – Он протер рукавом оловянный бок кувшина и пододвинул кувшин ко мне. – Видишь отражение?

На выпуклом тусклом олове маячила моя перекошенная физиономия.

– Вижу. – Я вытерла белые молочные усы.

– Как ты думаешь, кто там отражается, ты или кто-то другой?

– Я. Ну… сейчас я.

Он отодвинул кувшин поближе к себе.

– А скажи, пожалуйста, теперь ты себя видишь?

– Нет.

– А я вижу. – Он глядел на кувшин. – Вот, лобик хмуришь от тяжелых мыслительных усилий. Хмуришь лобик, отвечай?

– Ну, хмурю…

– Ага. Вывод – отражение никуда не девается, даже если ты на него не смотришь. – Он отодвинул кувшин еще дальше. – Вот и я его не вижу теперь. Что случилось с отражением?

– Пропало.

– Да ну? Ты в этом уверена?

Я почесала переносицу.

– Не знаю… Не уверена…

– А может, отражение, пока ты на него не смотришь, побежало по своим делам? И совершенно самостоятельно где-то гуляет? Может такое быть?

– Откуда я знаю?

– А может, в какой-то другой кувшин сейчас смотрит кто-то абсолютно посторонний и твое отражение отражает его физиономию?

– Значит, это уже не мое отражение!

– Да почему? У вас одно отражение на двоих, вот и все. Общая фюльгья. Так у двух совершенно чужих людей может быть общий сводный брат или сестра.

– А! О…

– Чтобы отражение оставалось отражением, нужна некая грань. Что-то, что отделяет тебя от него. Полированный металл. Поверхность зеркала. Водная гладь. В случае фюльгьи – иная реальность. Фюльгья – всегда из-за грани, хоть мы, живущие, сами эти грани создали.

– Погоди. Погоди. То есть мы с тем человеком, с которым у нас общее отражение – не фюльгьи друг другу?

– Фюльгья моей фюльгьи – не моя фюльгья. Представляешь себе зеркальный коридор? В первом стекле отражаешься ты, а в глубине его отражается уже твой двойник, а не ты.

– Но… отражение – оно отражение и есть. Повторяет мои действия.

– Или ты повторяешь его. А потом, что ему мешает заниматься своими делами в твое отсутствие? Оно, кстати, может вообще не прийти, даже если ты посмотришь в зеркало. От этого оно не перестанет быть твоим отражением.

– То есть моя фюльгья в своей Полночи не сидит сейчас за столом и не пьет молоко?