Отдельная горячая проблема – формирование религиозной, национальной и культурной идентичности. Корчак всю жизнь творил педагогику в раздираемой внутренними противоречиями Польше, находящейся между советским молотом и нацистской наковальней, общественная атмосфера которой не была спокойной и благостной. Напротив – насыщенной страхами и предрассудками.

На него нападали все. Ортодоксальные евреи – за то, что он колонизирует детей. Поляки и ассимилированные евреи – за то, что без надобности прививает воспитанникам чувство еврейского самосознания, затрудняя их интеграцию в польское общество. Сионисты – за то, что не убеждал детей ехать в Палестину. Коммунисты – за то, что не призывал их бороться с капитализмом.

«На каком фонаре ты меня повесишь, когда устроишь свою революцию?» – спросил он своего бывшего воспитанника, активиста одного из леворадикальных движений.

Больнее всего он переживал критику от самых близких, ибо среди его сотрудников и выпускников, которые принимали активное участие в жизни интерната, естественно, были люди разных взглядов. Но мудрый Корчак сознательно дистанцировался от любых политических и идеологических установок в педагогике.

«Молитвы тех, кто не молится»

Знаменательно, что такой же принципиальной позиции – быть ни с теми и ни с теми – придерживался замечательный православный священник отец Александр Мень, о чем он сам говорил мне незадолго до своей трагической гибели.

Корчак был далек от узкоконфессионального подхода, но при этом признавал за каждым ребенком в соответствии с его семейными традициями право на выбор своего пути к Богу. Отсюда его заметки «Наедине с Господом Богом», которые имеют подзаголовок: «Молитвы тех, кто не молится». К слову сказать, книга «Как любить ребенка» неотделима от всех других произведений Корчака. Не случайно в эту книгу помещены еще «Право ребенка на уважение» и «Правила жизни».

По-настоящему понять и оценить ее глубину возможно лишь во взаимосвязи с ними. В целом его взгляды можно охарактеризовать как экуменические. Осознавая важность духовных потребностей у детей, он искал образцы для подражания в христианстве и иудаизме, у философов Востока, Древнего Рима, Греции, в теософских, антропософских, масонских доктринах – во всех этических системах, которые считают заботу о высших ценностях главным мерилом человечества.

В книге «Как любить ребенка» читаем: «Догмой могут быть земля, костел, отчизна, добродетель и грех, могут быть наука, общественно-политическая работа, богатство, борьба, а также Бог как герой, божок или кукла. Не во что, а как веришь (Выделено мной. – Прим. Е.Я.)». Последнее для педагога важнее всего. Корчак продолжает: «Я полагаю, корни многих неприятных сюрпризов в том, что одному дают десять высеченных на камне заповедей, когда он хочет сам выжечь их жаром своего сердца в своей груди, а другого неволят искать истины, которые он должен получить готовыми. Не видеть этого можно, если подходить к ребенку с “я из тебя сделаю человека”, а не с пытливым: “каким ты можешь быть человеком?”»^[3]

С позиции ортодокса, которых немало среди неофитов последних лет, такой подход недопустим. В поисках свободы Корчак, пользуясь его же выражением, «не потерял в давке Бога». Ему в одинаковой степени были чужды и мещанское преувеличенное понятие о человеческой мощи, и властные речения прислужников, посредников, толкователей: «Приди ко мне, ибо только мой Бог настоящий». Доктор Корчак слишком хорошо понимал, что «есть разные истины: твоя, моя, его. Наши истины неодинаковы вчера и сегодня. А завтра и твоя, и моя истина будут другими».

Искусителей во все времена было предостаточно, сегодня у нас им несть числа. Будь бдителен, педагог! Уже упомянутый отец А. Мень как-то заметил: «Звездоносцы – все одинаковы». Смирение, стремление укрепить прежде всего себя самого – не по их части. Поиск врага, охота на ведьм – более привычные занятия в нашем истерзанном Отечестве. «Комиссары» в монашеских клобуках отнюдь не лучше их коллег в пыльных шлемах. При всей внешней благообразности и велеречивости они всегда выдают себя одним существенным признаком – пеной у рта. Выражение это, ставшее крылатым, принадлежит Г.С. Померанцу: «Дьявол начинается с пены у рта ангела, который вступает в борьбу за правое дело».

Януша Корчака, человека тонкого, деликатного, в подлинном смысле слова наследника общемировой культурной традиции, разумеется, не могли устроить узость и ригоризм в их любом проявлении. Непостижимым образом он сочетал в себе живую, без фанатизма, веру и мужественное, трезвое отношение к жизни: «Отринув толпу Твоих прислужников, – заслоняли, не допускали, – к тебе я стремился, мой Боже». Вот почему эсхатологические предчувствия, которыми наполнены книги Корчака, никогда не убивали в нем веселья и бодрости духа. Личность педагога такого масштаба не пригнешь к земле, но и не оторвешь от нее. Пересечение же земли и неба, как известно, открывает линию горизонта в любой деятельности, включая и наше педагогическое поприще. В этом, если угодно, главный урок книги «Наедине с Господом Богом». И все же символом веры, оправданием смысла бытия для Я. Корчака всегда был и оставался ребенок. В поэтической форме это блестяще выразил А. Галич в поэме «Кадиш»: «Я старался сделать все, что мог, // Не просил судьбу ни разу: высвободи! // И скажу на самой смертной исповеди, // Если есть на свете детский Бог: // Все я, Боже, получил сполна, – // Где, в которой расписаться ведомости? // Об одном прошу: спаси от ненависти, // Мне не причитается она».

Польский патриот и офицер

В финале жизни Корчак продолжал держаться раз и навсегда избранного пути даже в людоедских условиях гетто. Он был верен своему принципу, что детям помимо еды нужна духовная пища, и до самого конца занимался с ними: они читали вслух, рассказывали сказки, ставили спектакли. Проницательный мыслитель, знавший цену различным «измам», живой человек, испытавший глубокие разочарования, подверженный депрессиям, что явствует из его дневника и писем, доктор Корчак, по меткому выражению И. Ольчак-Роникер, до последней черты играл с детьми в игру под названием «нормальная жизнь»! Кто-нибудь может предложить иной сценарий ухода в тех обстоятельствах?

Корчак был человеком мира. Он не был ортодоксальным евреем, но определенное время жил в Палестине, изучил иврит. Однако его главным образом интересовали дети в Библии.

В то же время он ощущал себя польским патриотом и офицером. Ничем иным нельзя объяснить его демонстративный поступок в гетто, когда, надев форму польского майора, он отправился в немецкую комендатуру выбивать продукты для детей. Разумеется, он там был избит и посажен в карцер. Вероятно, к такому акту его побудили неизжитые представления об офицерской чести даже врага, почерпнутые из опыта Первой мировой войны.

К слову сказать, те члены моей семьи, которые погибли в оккупации, отказавшись эвакуироваться по причине преклонного возраста и ограничения в передвижении (тетя, в честь которой меня назвали родители, была инвалидом с детства – ДЦП), помнили тех немцев времен Первой мировой. Они вели себя вполне цивилизованно на Украине, пресекали попытки погромов… Но на этот раз пришли другие немцы – фашисты.

Жизнь, судьба и книги Корчака, а в первую очередь книга «Как любить ребенка», постоянно подталкивают к аллюзиям, параллелям с современностью. Что вполне естественно, ибо эта книга вечная. Она никогда не потеряет своей актуальности. Читая и перечитывая ее долгие годы, я не устаю поражаться мудрости и педагогической прозорливости автора.

Ее главная интенция – призыв к уважению личности ребенка, даже самого маленького, признание его права быть самим собой. Все остальное – тонкости, детали и подробности. Но какие подробности! Любое педагогическое откровение Корчака, которое без преувеличения можно сравнить с ограненным алмазом.

Судите сами: «Нищий распоряжается милостыней как заблагорассудится, а у ребенка нет ничего своего, он должен отчитываться за каждый даром полученный в личное пользование предмет».

Сотни ежедневных микродрам на этой почве. Отец купил дорогой велосипед. Сын дал покататься друзьям. Сломали – скандал! Девушка одолжила подруге платье на свидание. Пятно – скандал! Подростку подарили на день рождения видеокамеру. Хочет взять в поход – скандал! Пусть снимает на память лишь идиллические семейные торжества. Но подарили-то ему!

Взрослых можно понять. Даром, как говорится, ничего не падает. Крайне раздраженная позиция: ничего твоего в доме нет. Когда будешь зарабатывать – тогда и будешь иметь право чем-либо распоряжаться.

Другая история: мать выбросила «хлам» из-под ванны. Второклассник в слезы. В категорию хлама попали сломанные отцовские часы, израсходованные зажигалки, фантики и т. п. – все то, что сын хранил в тайном месте, в специальной коробочке.

Не воспитываем ли мы изначально неуважение к чужой собственности? Еще совсем недавно государство как собирательный образ отца милостиво позволяло нам пользоваться ею, но ни в коем случае не владеть. Оно и сегодня по возможности идет по этому накатанному пути. И, между прочим, знает, что делает, ибо собственность – синоним независимости. Родителям также трудно примириться с независимостью ребенка, тем более она эфемерна.

Так, высказанное Корчаком замечание выступает для вдумчивого педагога своего рода триггером, запускающим целый каскад мыслей о правильном и должном в культуре в целом и в педагогике в частности.

Или в другом месте: «Мы играем с детьми краплеными картами: слабость детского возраста бьем тузами достоинства взрослых. Шулеры, мы так подтасовываем карты, чтобы самому плохому в детях противопоставлять то, что в нас хорошо и ценно».

Сегодня в российской педагогике этот карточный фокус не проходит (как бы того ни хотели присяжные идеологи казенного воспитания), ибо все покровы оказались сорваны. Вечная проблема отцов и детей обернулась проблемой блудных отцов, промотавших наследство. Эпоха перемен обнажила несовершенство взрослых, их преступления перестали быть тайными.

Пожалуй, достаточно примеров. Не хочу лишать вас радости самостоятельного прочтения и разворачивания педагогических формул Януша Корчака. Замечу лишь, что такой способ прочтения – это напряженный труд. Отдавая себе отчет в несовершенстве мира, тем не менее он ставил перед собой, казалось бы, невыполнимую задачу – воспитать нравственных детей.

Не устаю повторять вновь и вновь: коренная педагогическая проблема, никогда не теряющая своей актуальности, в равной степени волнующая педагогов, родителей, – можно ли в безнравственном обществе воспитать нравственных детей?

Опыт Корчака подтверждает: да, можно! Но при условии, что воспитатель сосредоточит свои усилия на главном направлении – созидании и сохранении у ребенка чувства собственного достоинства. В этом альфа и омега педагогической системы Корчака. Все остальное – лишь разнообразные инструменты, необходимые для решения правильно поставленной задачи.

 
Чувство собственного достоинства —
         вот загадочный инструмент.
Созидается он столетьями,
   а утрачивается в момент.
Под гармошку ли, под бомбежку ли,
            под красивую ль болтовню,
Иссушается, разрушается,
       сокрушается на корню.
 

(Б. Окуджава)

Всяко бывает. Ведь педагогу, как и поэту, по словам Ф. Тютчева, «не дано предугадать, как слово наше отзовется». Но писатель и педагог Корчак, находясь у последней черты, продолжал фиксировать сохранение этого «загадочного инструмента» у детей. Даже в страшных условиях гетто дети из «Дома сирот» были известны во всем районе как воплощение благородства. Из его дневника: «Я остановился у кровати, на которой лежал ребенок. Думал, что он болен и о нем забыли. Потому что такое часто случалось. Наклонился и вижу, что ребенок умер. И в эту самую минуту входит маленький дошкольник и кладет на подушку умершего хлеб с мармеладом.

– Зачем ты ему даешь?

– Это его порция.

– Но он же умер.

– Я знаю, что умер.

– Тогда зачем ты положил хлеб?

– Это его порция»^[4].

«Миф никогда не должен заслонять человека»

В заключение о нашем споре с профессором А. Левиным в кабинете «Дома сирот» Януша Корчака в Варшаве. Помните, профессор утверждал, что миф никогда не должен заслонять человека? Мы договорились с ним продолжить разговор в Москве. На дворе стоял 1982 год, в Польше было введено военное положение. Генерал В. Ярузельский интернировал лидеров «Солидарности».

Неугомонный пожилой профессор консультировал и поддерживал своих бывших воспитанников, активных сторонников и участников запрещенных акций. Впрочем, бывших воспитанников для педагога не бывает. Со многими из них он провел годы ссылки на Урале, возглавляя там детский дом для польских детей. Среди них были дети расстрелянных в Катыни офицеров. На родину их отпустили только в 1956 году, после ХХ съезда партии. Наша педагогическая академия побоялась пригласить А. Левина – автора многих признанных в Европе книг. В их числе «Триптих педагогический: Корчак, Фрэне и Макаренко». Он приехал по личному приглашению. «Как я устал повторять бесконечно все то же и то же, // Падать и вновь на своя возвращаться круги. // Я не умею молиться, прости меня, Господи Боже! // Я не умею молиться, прости мне и помоги…»

Крутится пленка на старой «Яузе». Как и положено по тем временам, на московской кухне вместе с А. Левиным мы слушали запрещенного А. Галича, его поэму о Януше Корчаке «Кадиш»: «Шевелит губами переводчик, // Глотка пересохла, грудь в тисках, // Но уже поднялся старый Корчак // С девочкою Натей на руках».

Профессор оживляется: «Я тоже помню эту парализованную девочку, и мне приходилось ее носить…» Я вздрогнул. Историкам понятно это ощущение, когда внезапно осознаешь, что знаком со своим героем, в данном случае с Корчаком, через одно рукопожатие. «Знаменосец, козырек заломом, // Чубчик вьется, словно завитой, // И горит на знамени зеленом // Клевер, клевер, клевер золотой». Мы продолжаем старый варшавский спор о мифе, который не должен заслонять человека. «Едва ли, – говорит профессор, – обессиленный в гетто Корчак был в состоянии построить «Дом сирот» в колонну и развернуть знаменитое зеленое знамя – символ детства».

Но миф в его высоком значении, обнажающий метафизическую суть трагедии, так просто не отбросить. Послушайте, как точен А. Галич: «Может, в жизни было по-другому, // Только эта сказка вам не врет, // К своему последнему вагону, // К своему чистилищу-вагону, // К пахнущему хлоркою вагону // С песнею подходит “Дом сирот”».

Может, в жизни было по-другому. Только эта сказка нам не врет! Какая, в сущности, разница, шел Корчак во главе колонны с парализованной девочкой на руках или его самого несли на носилках. Сегодня достоверно известно, что его могли вывести из гетто и предлагали этот вариант, но педагог принял решение остаться с детьми до конца.

Для этического подвига такого масштаба нужны надежные основания. Не только для того, чтобы достойно испить чашу до дна, в не меньшей мере – чтобы жить. Видимо, из тех же источников внятная педагогическая позиция стоического оптимизма Януша Корчака, сохраняемая на протяжении всей жизни, при любых ее драматических поворотах. Печаль и труд – так определил он суть своих воспитательных усилий. Но это лишь видимая сторона жизни. Куда сложнее экзистенциальное постижение его личности.

Детство и старость, бессилие и бунт, жалобы и раздумья, радость и творчество – регистрация состояний человеческого духа? Корчак, как никто другой, обладал чувством эмпатии – умением вжиться, вчувствоваться в другого человека, мог «слышать шепот умерших и живых».

Он сам – целый мир: художник, ученый, простолюдин, но главное – ребенок. А. Галич это почувствовал: «Окликнет эхо давним прозвищем, // И ляжет свет покровом пряничным, // Когда я снова стану маленьким, // А мир опять большим и праздничным».

P.S. Есть мифы и Мифы. Арийский – омерзительный миф, столетиями поднимающий со дна на поверхность сознания пещерные племенные инстинкты, возбуждающие ненависть и агрессию. В данном случае демифологизация – единственное эффективное средство от пандемии озверения, которая периодически охватывает те или иные народы.

Однако есть мифы, осветляющие душу. Таков миф о докторе Корчаке. В данном случае демифологизация его жизни и судьбы только обогащает наши представления об этом Великом человеке, рождая еще большее уважение, сострадание и любовь к нему.

Евгений Ямбург, доктор педагогических наук, академик РАО