Мамы есть у всех – должны быть. Вот и у Георгия Либермана она была – крепкая, рослая женщина по имени Изольда Моисеевна, шестидесяти двух лет от роду. Цепкая, как паучиха, и такая же волевая, как сосланный на остров Наполеон. Ко всему прочему еще и жутко ревнивая.
Своего отца Жорик не помнил, но по словам его мамы, он всем пошел в него. И вот последнему я склонна верить, иначе бы не надеялась построить свое счастье с робким, интеллигентным парнем.
Жора Либерман был худым и высоким. В неполные тридцать лет на его макушке уже наметилась лысина, зато тощая грудь заросла темной порослью просто дико! Далеко не красавец, но чуткий и внимательный врач, а в жизни – тихий и скромный парень. Хороший человек, по большому счету. А по счету его мамы – так просто замечательный! Слишком интеллигентный и воспитанный мальчик, чтобы связаться с такой девушкой, как я. Которая меняет цвет волос, как перчатки, работает, не краснея, на мужчину нетрадиционной ориентации, и ко всему прочему не умеет готовить мацу.
В мои двадцать, а в его двадцать пять – Георгий оказался не похож на моих разбитных ухажеров, и когда однажды вызвался проводить меня домой, я очень удивилась, но предложение приняла.
Я попала к нему на врачебный прием случайно – с жутким флюсом и поднявшейся к вечеру температурой. В тот день я работала в салоне до последнего клиента, щеку к этому времени здорово разнесло, и Гера оказался первым, кто согласился меня принять. А потом проводил. Я тогда еще подумала, что он это из сочувствия и жалости вызвался. Что ему, возможно, просто по пути. В ту зиму стояли холодные дни, и у парня, шагающего рядом, отчаянно мерз нос.
Это Жорик уже потом признался, что он тогда жутко волновался и смущался. Что ему первый раз в жизни так сильно понравилась девушка, и он решился на знак внимания. Что дома его ждала властная мать, и ему пришлось сочинить для нее целую историю почему же он опоздал к ужину.
Тем вечером мы проговорили допоздна и расстались, но ничего не закончилось. Через несколько дней я вновь пришла в стоматологическую клинику, и Жора вновь меня проводил. Было холодно, у него снова мерз нос, но зато наши руки горели. Меня тогда поразило, как трогательно и нежно он держал в ладони мои пальцы, как тактично говорил, как смотрел по-воловьи карими глазами, словно в этом мире я для него оказалась единственной.
И ему снова пришлось сочинить для мамы историю, почему он опять опоздал к ужину.
Жора сочинял три года. Выкручивался, как мог. Я познакомила его с родителями через две недели с момента нашего знакомства, а вот он не спешил вводить меня в свою семью или приглашать в гости. Прошло два месяца – и снова не спешил. И на следующий раз опять не пригласил. Он мямлил, сбивался и вздыхал. Краснел и отнекивался. Потом признался, что все очень серьезно. Что у его мамы больное сердце, печень, нервы и селезенка. Что она – одинокая, слабая женщина, всецело посвятившая жизнь сыну. Что она настолько его любит и не привыкла ни с кем делить, что просто не перенесет, если узнает о появившейся в его жизни девушке.
Неожиданно, правда? Вот и я не хотела верить. В моей семье никогда не возникало подобных проблем. Я уважала мнение своих близких, а они всегда считались с моим. Я привыкла к тому, что делиться радостью с родными – это нормально! А тут… Мне оставалось только удивляться странностям чужой матери, настолько ревностно опекающей взрослого сына, что ему приходилось придумывать себе рабочие смены, лишь бы вырваться ко мне на свидание.
Что уж говорить о том, чтобы провести вместе ночь.
Это было обидно, но я привязалась к Жорику. Он клялся, что любит, просил понять, подождать… и я соглашалась.
Однако любые секреты имеют свой срок, вот и наш однажды подошел к концу.
Кто-то нас видел вместе, кто-то рассказал обо мне Крокодиловне… Мы были с ней разными людьми и не могли сойтись характерами и, конечно же, не сошлись, однажды столкнувшись, как две волны. И к изумлению последней, я казалась крепким орешком и не дала себя в обиду.
А дальше…
А дальше много чего было, все-таки пять лет прошло. Мы с Жориком ссорились и мирились. Он уходил от мамы ко мне, уходил от меня к маме, но всегда вновь возвращался с пылкими признаниями и новыми уговорами.
Были моменты, когда у нас получалось. Когда Жора твердо говорил матери, что любит меня и хочет жить своей жизнью. Решительно собрав вещи, переезжал ко мне с чемоданом… Но проходило три дня, и все начиналось вновь – звонки, слезы и обвинения.
Я прозвала Изольду Моисеевну Слезой Крокодиловной за то, что она выбрала самый подлый способ давления на сына. Вместо того, чтобы радоваться его счастью, предпочла эгоистично играть на сыновьих чувствах и совести, заставляя его метаться между нами.
Чем крепче Жорик привязывался ко мне, чем решительнее рвался на волю, тем мучительнее она умирала. С ней случался десятый инфаркт, ее разбивал паралич, мучили кошмары, давление, икота и понос. Ее спасали бригады скорой помощи… Но стоило только устыдившемуся в собственной чёрствости Жорику вернуться в материнские объятия, как здоровье чудесным образом к Крокодиловне возвращалось.
Я поставила точку первой. Мне просто надоело.
Мне хотелось семью, детей и мужа в неограниченное пользование. Нормальных, здоровых отношений с родителями. Спокойных вечеров у телевизора и общих планов на будущее. Я ведь плюшка домашняя, мне нужен уют и тепло – не так-то и много на самом деле!
В какой-то момент я устала слышать, что снова не время. Что надо еще подождать. Совсем немного, может быть год или два…
Так больше не могло продолжаться. Да пусть Крокодиловна сто лет живет! Но уже без меня.
Думаю, что в последнее наше расставание Жорик и сам все понял. Наверное, поэтому, когда позвонила Крокодиловна и намекнула, что у сына другая – стало скорее горько, чем больно. Я ведь знала, что не мог Жорик так поступить по внезапной любви. Что если и решился на отношения, то только чтобы меня отпустить.
Решение пришло спонтанно, как и всё, что приходит в мою голову. Я просто не умею жить мыслями и сомнениями. Оказавшись перед закрытой дверью, мне надо либо ее открыть и войти, либо пройти мимо и забыть. Не жалеть и не сомневаться, уж такова я. И самая главная часть меня вдруг решила круто изменить свою жизнь. Да, начать все заново, ну и пусть! Но дать себе шанс перевернуть страницу и идти дальше.
В эти морозные предновогодние ночи звезды светили, словно сказочные – сияли на черном небосклоне яркими, крупными искрами. Разговор с Крокодиловной вышел коротким, на душе стало горько, и все же новость меня придушила. Я вышла на балкон, то ли всплакнуть о своей неудавшейся любви, а то ли подышать свежим воздухом, но, распахнув окно, вдруг застыла, ошеломленная тихой красотой ночного неба.
Вы видели когда-нибудь падающую звезду? Вот и я нет. А тут смотрю и глазам не верю. Только что висела… и вдруг бац! Летит звездочка! Сорвалась и понеслась косым росчерком к горизонту – смелая и яркая, как ъогонек!
Я даже рот распахнула от такой неожиданности. Высунулась в окно и давай глазеть. А потом меня недогадливую, словно кто-то по затылку стукнул. Желание, Плюшка, загадай! Проворонишь ведь счастье!
Ну, я и загадала. Долго мне, что ли? Полюбить так, чтобы до вот таких же звезд в глазах! А потом опомнилась. Это что же получается – я-то полюблю, а меня кто?
Ну, нет. На такое я не согласна. Хочу, чтобы и меня полюбили! И чтобы любовь у нас случилась – яркая, сильная и настоящая! Сумасшедшая! И чтобы никаких подводных крокодилов!
А еще… чтобы сразу дом и дети. И мужик с характером, но при этом добрый и в меру симпатичный. Хотя-я, лучше все же посимпатичнее! Вот хочу и все, моя ведь звезда! Нет, ну а что? Если мечтать, так о принце! Если уж черпать счастье, так ведром! Я же, в конце концов, не денег прошу, так чего мелочиться?
Звездочка сверкнула… и пропала. А я вздохнула. Ну и дура ты, Наташка.
Тебе двадцать пять лет, а ты все так же, как в детстве, веришь в сказки.
Вот бывают ночи, когда ворочаешься с боку на бок, как волчок, а сон все не идет. И подушка не так лежит, и одеяло не все места греет. А бывают уснешь, словно в перину провалишься, и ночь проходит, как одно мгновение.
Я заснула быстро, а утром ни с того ни с сего проснулась с четкой мыслью, что мне нужна квартира. Срочно! Как будто кто-то цель перед глазами поставил. Своя собственная, пусть даже на время. Но чтобы со спальней, светлой кухней, большой гостиной, а в центре гостиной ковер – и непременно белый! А на нем я – султанша Наташка Великолепная! Сижу на попе перед телевизором, в пижаме, с тюрбаном на голове, с большущей чашкой чая в руке, смотрю кино про любовь и лопаю конфеты. Вкуснющие! А вокруг никого. Ой, и снег за окном падает! Пушистыми крупными хлопьями!
Ну чем не лекарство от прошлых отношений?
С этой мыслью и помчалась на работу, а там все успокоиться не могла. Каждую свободную минуту искала в смартфоне информацию о сдаче жилья. Но куда бы ни звонила, никто не брался решить вопрос тотчас же. Или квартира не подходила, или район, или срок сдачи. Никто не отказывал, но все обещали помочь после праздников. Как-никак, конец декабря на дворе! Время всеобщих корпоративов и беготни по магазинам!
Я нанесла клиентке краску на волосы, упаковала пряди в фольгу, запомнила время и пересадила ее в свободное кресло листать журнал. Заглянув из зала в соседний кабинет ногтевого сервиса, в котором обитал мой начальник и владелец салона «Бомонд» – известный в городе мастер маникюра Игорь Фужеров (парень-душка сорока двух лет, перфекционист с душой ребенка и бизнес-хваткой аллигатора), суетливо махнула ему рукой:
– Эй, Фузик! Ты чего щёлкаешь? Я уже целую минуту свободна! Давай свою девочку на укладку, только быстро! У меня есть всего полчаса, а затем начнется полный дедлайн! Даже перекурить будет некогда!
Про перекурить – это я, конечно, образно сказала, но работа в салоне кипела, да так, что пар валил из ушей! Впрочем, как всегда в преддверии праздников. За столом у Игорька сидела дама. Другая, помоложе, расположилась с чашкой кофе на кожаном диванчике. На нее-то Игорек и шикнул ласково, щелкнув длинными пальцами:
– Лолочка, слышала? Бегом-бегом! Сегодня твой день! Кыш к Феечке!
Кислое лицо клиентки сразу просветлело, и она вскочила на ноги. Чмокнула Фужерова в щеку.
– Спасибо, Игорек! Ты чудо! Буду тебе
О проекте
О подписке