Я пришла в цех. Мы познакомились, и работа закипела. Австрийцы привезли на завод специальные печи, в которых производился обжиг турбинных лопаток, чтобы они были закаленные и крепкие. Устанавливали их в кузнечном прессовом цехе. Это был очень шумный цех: там весь день грохотали прессы, да так, что земля дрожала в каморке, оборудованной под наш временный офис. Австрийцы работали с нашим ведущим инженером. Вместе со мной они составляли список, что им было нужно для дальнейшей работы. В мои обязанности входило так же сопровождать их в нашу столовую. Я переводила им меню, и они заказывали себе блюда. Кормил их завод за свой счет. Наши столовские обеды им нравились, проблем не возникало.

Одного из них звали Хельмут. Хельмут был высокий, я бы даже сказала, долговязый и худой. В прошлом он, наверное, был жгучий брюнет, но со временем волосы его стали совершенно седые, а брови оставались черные. Лет ему было не меньше шестидесяти, он отличался ровным, спокойным характером. Хельмут немного говорил по-русски, что не удивительно, раз у него была русская жена.

Второго звали Франц. Он был полной противоположностью своего коллеги. По-русски не говорил. Низенький, толстый блондин с вьющимися волосами, круглолицый и очень неуравновешенный тип! Мне он показался легкомысленным, хотя лет ему было немало. Про себя я окрестила его «клумбой». Вот бывают такие цветистые люди! Он был не в меру болтлив и одновременно капризен, вечно чем-то недоволен, а свое недовольство он срывал в первую очередь на мне. Я не могла понять, в чем дело, пока однажды не увидела эту «клумбу» во всей красе. Была у него маленькая слабость: в выходные он сильно напивался, а в понедельник не мог выйти на работу. В результате наш ведущий инженер, который отвечал за монтаж этих печей, вместе со мной ехал в гостиницу его искать! И как тут не сказать: «Donnerwetter! Черт возьми!»

Мы привозили на завод это еще не проснувшееся и, прямо скажем, непотребное существо, которое шло, цепляясь двумя руками за стены. Наши рабочие, глядя на эту картину маслом, хихикали и, понятное дело, веселились. Франц же отдувался после каждого шага. Его, видимо, мутило и выворачивало, потому что он периодически исчезал из цеха. Мне он говорил только одну фразу, поднимая указательный палец вверх:

– Яна, толька адин бутилка шампаниен!

«Ага, от одной бутылки шампанского тебя бы так не развезло», – думала я. Это ж сколько надо было принять на грудь, чтобы даже на работу не выйти! Куда смотрела его жена? Поэтому он был такой нервный и капризный – его мучил алкогольный синдром…

Теперь было понятно, почему он в загранкомандировку приехал со своей женой, с которой познакомился в Китае. Жена его была дочерью какого-то белорусского функционера. Она преподавала в Китае русский язык. Там Франц и встретился с ней.

Когда мы познакомились, женщина оказалась не очень-то приветливой и разговорчивой. Она была среднего роста, скромно одета и причесана, имела обычное славянское лицо: открытый лоб, обрамленный пышной копной волос после химической завивки, несколько мясистый нос, хороший овал лица, круглый подбородок, небольшие серые и выразительные глаза. Женщина была без грима. А по возрасту была явно старше своего Франца.

Мы встречались еще несколько раз, когда ездили в ОВИР, где они продлевали свои паспорта и оформляли въезд в Белоруссию. Отработав на нашем заводе полгода, Франц с женой отправлялся в Белоруссию, а Хельмут в Австрию. Я тоже ушла в отпуск. А когда пришла из отпуска, с ними работал уже Леонид Петрович, чему я была несказанно рада.

Я очень устала нянчиться с этим большим и капризным ребенком, который никак не хотел взрослеть! Не годилась я на роль няньки для великовозрастного алкаша – это факт! Ведь он даже свою жену не слушал, а уж меня и подавно!

Оказалось, обрадовалась я слишком рано. Людей, подобных Францу – с низкой социальной ответственностью и страдающих алкогольным синдромом, – на заводе хватало. И я снова оказалась в похожей ситуации.

* * *

Снова приехала высокая делегация из Австрии. Гостей было трое: господин Эгон Кастор – инженер-конструктор фирмы, господин Ханс Мюллер – владелец фирмы, господин Отто Хербст – промышленный дизайнер. Это была завершающая встреча фирмы с руководством нашего завода по закупке очередной партии металлообрабатывающих станков. Мой шеф, начальник отдела международных связей, меня предупредил, что для начала мы проедемся по городу, заедем в Петергоф, а потом поедем ужинать в гостиницу «Прибалтийская». После окончания рабочего дня за нами приехал микроавтобус, мы расселись и поехали по городу.

Я не знаю, почему руководство завода не озаботилось пригласить профессионального экскурсовода. Мой шеф сел рядом с водителем и стал комментировать все, что он видит, для наших высоких гостей. Я была в замешательстве. Пришлось вспомнить все экзаменационные темы по истории города, которые мы сдавали в университете в период проведения здесь Олимпиады-80! Я переводила познания моего шефа по истории города, пока мы не доехали до Летнего сада.

В тенистом саду гости решили немного побродить, подышать свежим воздухом и пофотографировать скульптуры, и мы все гуляли молча.

Основным украшением сада продолжают оставаться мраморные скульптуры итальянских мастеров (сегодня их копии).

Уже в 1710 году здесь стояло около тридцати статуй и бюстов. Всего доверенные лица Петра I закупили в Италии более 100 скульптур. Некоторые являются подражанием античным оригиналам. Отдельная история связана с появлением в Летнем саду древнеримской статуи Венеры. Ее нашли во время раскопок в Италии, и дипломат Кологривов купил ее, чтобы отправить в Россию. Однако, поскольку по закону все найденные антики должны принадлежать папе римскому, уже проданную находку конфисковали. Узнав об этом, Петр I предложил Климентию XI обменять языческую статую на мощи католической святой Бригитты, доставшиеся русским в качестве трофея после взятия у шведов Ревеля (Таллина). Чтобы «сохранить лицо», папа на обмен согласился, указав в документах основной причиной отправки статуи в Россию благодарность папы за содействие царя католическим миссионерам, направленным в восточные страны. В 1920 году Венеру установили в Летнем саду.

В Летнем саду мы гуляли довольно долго: гости внимательно рассматривали скульптуры. Иногда я начинала разговор, рассказывала гостям все, что могла вспомнить. В конце прогулки господин Мюллер на вопрос моего шефа, как ему понравились боги и богини, заметил:

– О, да! Женщины прекрасны, но, к сожалению, холодны и неподвижны!

Ответ мне понравился. В нем сквозил легкий сарказм: не надо, мол, задавать мне детские вопросы…

Наконец мы сели в микроавтобус и поехали в Петергоф! Приехав, мы зашли не с парадного входа, а как бы с заднего двора, где не бросались в глаза шедевры садово-паркового искусства. Австрийцы сразу обратили внимание, что Петергоф – копия французского Версаля! А когда они увидели дворец и его убранство, фонтаны и каскады уже непосредственно, они замолчали и только щелкали затворами своих фотоаппаратов. Я очень коротко рассказала им историю этого замечательного парка и архитектурного ансамбля на немецком. В Петергофе мы пробыли тоже достаточно долго и наконец поехали в гостиницу.

В гостинице нас ждали заместитель главного инженера завода и его секретарь. Мы еще посидели в фойе и поговорили о нашем производстве. Разговор коснулся литературы. Господин Кастор спросил меня, есть ли у меня любимые книги на немецком языке. Мне пришлось выдать, что я читаю. А читала я на тот момент «Признания авантюриста Феликса Круля» – очень известное произведение Томаса Манна, написанное в жанре плутовского романа, эдакие квази-мемуары. Писал этот роман Томас Манн очень долго – всю свою жизнь, да так и не закончил его.

Это история, которая повествует о том, как прекрасная внешность, талант и ум могут водить других людей за нос! Как эти данные позволяют Феликсу Крулю покорять мир. Сегодня мы бы сказали «делать карьеру». Феликс Круль хорош собой и любим, никто словно и не замечает, что для достижения свих целей он идет по головам. Все счастливы быть игрушками в его руках!

Я немного смутилась и сказала, что я еще не так хорошо владею языком, чтобы все понимать, но роман меня захватывает с каждой страницей все больше. Ханс Мюллер почему-то рассмеялся, погрозил мне пальцем и сказал:

– Jana, Sie sind ein Tiefstapler! Felix Krull ist ein Hochstapler und Sie sind ein Tiefstapler!

Так мой лексикон пополнился новым словом. Феликс Круль – авантюрист и хвастун, он преувеличивает свои успехи, а я, получается, наоборот, преуменьшаю? Я догадалась по контексту о значении слова «Tiefstapler», но никогда бы не смогла придумать этот антоним к слову «Hochstapler». Живое общение – незаменимая вещь!

Тут к нам подошел распорядитель, и мы направились в зал, к своему столику. Мы расселись вокруг стола, и нас обслужили. Мой шеф и наш инженер поднимали тосты за успешное сотрудничество, потом стали задавать вопросы, понравился ли гостям наш город. Гости тоже выступили с ответной речью и продолжали выпивать и угощаться.

Время летело очень быстро. Я очень боялась, что кто-нибудь напьется: всякие люди бывают. Получится неприятная история, как с Францем. Но гости были сдержаны. Я просто не успевала ни пить, ни есть. Я все время говорила. Наш инженер вдруг как-то развеселился. Я на него не смотрела все это время. А тут, взглянув только один раз, поняла, что все, чего я боялась, чего опасалась, то и случилось. Человека повело: глаза расфокусированы, курит за столом, пепел стряхивает в тарелку и пытается завести разговор с гостями.

Разумеется, он не помнит, кто я, зачем и как меня зовут… Мама дорогая! А потом, видимо, решив, что я тут совсем лишняя, он стал махать руками, как бы говоря: «Уйди с глаз». Я улыбнулась и спросила, не хочет ли товарищ инженер еще что-то спросить у наших гостей, потому что уже поздно и надо собираться домой. Товарищ инженер ничего такого не хотел, но махнул рукой и сказал что-то вроде:

– Первиди! Давай первиди!

Я снова улыбаясь посмотрела ему прямо в глаза и тихо, но твердо сказала:

– Я не буду переводить ваш пьяный бред. Пора закругляться. Прошу меня простить.

Я прекрасно понимала, что это мой последний «выход в свет». Какое руководство будет терпеть бунт на корабле?.. А я не могла терпеть алкашей! Шеф тоже встал и сказал, что времени уже очень много, надо прощаться.

Оказавшись в фойе, я вздохнула с облегчением. Мы вышли на улицу и направились к нашей машине. Заместителя главного инженера и его секретаря встретил личный водитель и сразу же увез. Австрийцы проводили нас до микроавтобуса. Господин Кастор долго тряс мне руку и очень благодарил.

Эгон Кастор, кажется, уловил суть проблемы без перевода: у меня могут быть неприятности с руководством завода после этого застолья. Он заценил мой тихий бунт. Те реплики, которые я адресовала нашему инженеру, явно не были комплиментом в адрес этого человека, он это понял. Так, собственно говоря, был окончен бал и погасли свечи…

Гости смотрели на меня с сочувствием, хотя я была вызывающе спокойна. Прощаясь, господин Кастор пожелал мне не терять этих моих качеств характера.

Я ехала и думала: «Какой вечер испортил мне товарищ заместитель главного инженера!» Мой перфекционизм разлетелся вдребезги. Куда подевались благородные и благовоспитанные люди? Да уж, как говорил Экзюпери устами лиса: «Нет в мире совершенства!»

Домой я добралась только к двум часам ночи. И муж, и дети уже спали. Я подумала, что надо мне завязывать с моей переводческой карьерой. Сколько можно приезжать за полночь? Так и семью потерять недолго. И все из-за каких-то совершенно чуждых и ненужных мне безответственных людей. Сын скоро уже в первый класс пойдет, а я все где-то пропадаю. Алкаш он и в Африке алкаш! Разве их перевоспитаешь? Вот они мне нужны… А когда со своими детьми заниматься? А не пойти ли мне в школу?

Решение было принято. Закончилось лето. В сентябре я поступила работать в школу учителем немецкого языка. Но это уже совсем другая история.