– Какой друг семьи? – переспросил папа. – Да ты можешь толком объяснить?
– Как вам сказать, – ответила я со вздохом, отстегивая ремень и распахивая дверцу. – Не моей.
Ты будешь оставлять на моём зеркале в ванной брызги от пены для бритья, опаздывать к ужину, ты обязательно разобьёшь мою любимую чашку или ещё какую-нибудь безделушку, к которой я очень привязана, мои платья будут вечно соскальзывать с вешалок – и ты не станешь поднимать их – когда по утрам будешь доставать из шкафа свои рубашки, и несмотря на всё это, я буду неприлично сильно любить тебя всего целиком, без условий.
Две недели назад мы еще были дома – город к тому моменту уже закрыли, но мама еще была жива, и папа еще не постучал ночью в балконную дверь нашей гостиной, чтобы сообщить нам о том, какие мы беспечные дураки; две недели назад у нас в запасе было еще целых несколько дней до момента, когда наш привычный мир неожиданно рухнул – весь, целиком, не оставив никакой надежды на то, что весь этот ужас как-нибудь иссякнет
Чтобы поймать в фокус ту, вторую, группу, мне всякий раз нужно метнуться взглядом, сдвинуть кадр, и несколько панических секунд я боюсь, что потеряла их, что пропущу какое-нибудь важное движение, как будто от меня зависит что-то, как будто, пока я смотрю – пристально, не отводя глаз, – ничего плохого не может случиться.
– … к чёрту со своей осторожностью, – говорила она вполголоса, но достаточно громко для того, чтобы я могла расслышать каждое её слово через тонкую приоткрытую дверь, – наверное, они стояли сразу за ней, на узких мостках, прижавшись спинами к стене дома, чтобы спрятаться от всепроникающего ледяного ветра. – Обычный мужик, не плохой и не хороший, таких полно, ничего он нам не сделает. Да и вообще – при чём тут он? Их трое, нас – одиннадцать.
И то и другое, понимает потрясенная Лора, непобедимо, как сердечный приступ. Как судорога. Набить комнату рыдающими и хохочущими людьми, сделать моментальный снимок – и увидишь одинаковые криво распахнутые рты, слезящиеся глаза и отекшие веки. Красноту, испарину. Неестественные вымученные гримасы.