– Катя звонила! – крикнула мама из кухни.

– Ага, – отозвался он.

Прошел в душ. Сегодня он уже был в душе два раза: с утра и после тренировки, – но в такую жару стоит пробежаться по улице, и от футболки несет, как из раздевалки на сборах, несмотря на антиперспиранты. Кстати, мать погладила белую рубашку или, как всегда, забыла? Надо напомнить, время еще есть.

Времени было достаточно, чтобы пройти с десяток билетов по литературе. Водя упругим пучком струй по плечам, Стар твердо решил так и сделать. Сдать экзамен лучше всех в классе! А почему бы и нет, ему не слабо. Главная загвоздка – стихи. Особенно тот длинный, про войну, из пятого билета. Вот с него и начнем.

Закрутил кран и, не удержавшись, глянул в зеркало. Врет он все, этот психованный Бейсик, и типа-достоверные источники его врут. Насчет того, будто у мелких мужиков всегда больше, чем у высоких, – полная фигня, треп в надежде на благоволение Открывачки. А Марисабель хихикала, потому что дура. Все они дуры, малолетки сопливые. Все до единой.

Обернувшись полотенцем, Стар вышел из ванной. И чуть не столкнулся с мамой; в руках у нее, прихваченная двумя тряпками, дымилась огромная кастрюля. Сразу опять стало жарко. Мама вскрикнула, отступая на шаг:

– Сережа!

– Я не хотел. Предупреждать надо.

– Мог бы обвариться! Это компот. Отнеси на балкон. Тебе Катя звонила.

– Уже знаю, – он аккуратно перехватил из ее рук тряпочки, правую ладонь тут же обожгло сквозь истертую ткань. – Черт! Зачем я тебе прихватки дарил?

– Она опять звонила. И просила перезвонить.

– Ей надо, она и перезвонит. Ты меня пропустишь или как?

Мама посторонилась, и Стар, вытянув руки, потащил кастрюлю с компотом по коридору. Горячий пар от кастрюли мгновенно свел насмарку весь эффект от принятого душа; ладно, перед выходом по-любому надо будет залезть еще. В дверях гостиной обернулся:

– Погладь рубашку, мам! Слышишь?

Оставив компот остужаться (ха-ха!) на балконе, Стар прошел к себе в комнату. Включил гуделку-вентилятор: громко взвыло, на стенах зашелестели уголки плакатов с игроками Эн-Би-Эй, но прохладнее в его тесном тамбуре окнами на солнце не стало. Стар взгромоздился с ногами на диван, занимавший полкомнаты, и раскрыл хрестоматию. Стих про войну не вызывал никаких чувств, кроме тоски, – даже здоровой спортивной злости. А надо.

Не то чтобы он хотел оттянуть момент. Но, в конце концов, нужно же как-то взбодриться, обозначить, наконец, высокую цель, как выразился бы Бейсик. Не вставая, Стар протянул руку к этажерке, нащупал между корешками двух толстых книг и вытащил за уголок узкий конверт. Полюбовался голографической эмблемой турфирмы: дракон на гребне переливающейся волны. Открыл, провел подушечками пальцев по тисненой бумаге с округлым и тускло-блестящим, как бронзовая медаль, текстом. Красота!..

А бабки ребята еще досдадут. Куда они денутся?

Вздохнул и героически всмотрелся в первое четверостишие. Прикрыл книжку, заложив пальцем, попытался повторить. С первого раза, естественно, не вышло.

А второй перебил телефонный звонок.

– Дылда? – наугад, вместо «алло», спросил Стар. И угадал.

– Я тебе звонила, – в ее голосе, как всегда, подрагивала обида. Не на него, на жизнь. – Тебе мама передала?

– Нет, – соврал он. – А что случилось?

– Да нет, ничего. Просто, во-первых, у тебя есть в тетрадке по Лимбергу про виды аберраций?

– В тетради нету. Но в учебнике же все написано, он больше не спросит. А что, литературу ты уже всю выучила?

– Конечно. А ты еще нет? У тебя проблемы? Я вообще-то могла бы прийти и…

– А во-вторых?

– Что? – не поняла Дылда.

– Я спрашиваю, что во-вторых? «Во-первых» проехали.

Образовалась пауза. Стар мог поспорить, что оскорбленная теперь уже на него лично Дылда решила бросить трубку и даже поднесла ее к рычагу. Но потом передумала.

– Во-вторых, – она говорила звонко, словно роняла металлические слезы, – я сегодня не смогу пойти. К Еве на день рождения. У меня дела.

– Какие дела?

– У меня… у меня экзамен послезавтра!.. Короче, я не обязана отчитываться. Ты староста, я тебя предупредила. Пока.

Стар послушал с десяток коротких гудков, пожал плечами. Тоже дура.

Снова раскрыл хрестоматию. Военный стих расстилался по бумаге, бесконечный, словно окружное шоссе, заворачивая за горизонт следующей страницы. Ступить на эту дорогу требовало большего мужества, чем располагал Стар после разговора с Дылдой. Экзамен у нее!.. а у кого не экзамен? Полный идиотизм. Но Дылда по крайней мере безропотно сдала двадцатку. Чего не скажешь о многих других.

Он все еще держал в руках телефонную трубку. Кстати. Нажал на рычаг и, услышав длинный гудок, по памяти отстучал номер Марисабели. Память на цифры у Стара была хорошая, он запросто держал в ней телефоны едва ли не всего класса. Если б со стихами оно выходило так же легко!..

– Здравствуйте! Можно Марину? Спрашивает староста класса.

Привычку солидно представляться Стар выработал давно: это сокращало вступительную часть разговора и открывало внушительный кредит доверия со стороны родителей одноклассников, а особенно одноклассниц. Но не всегда в тему: словоохотливая бабушка Марисабели буквально вцепилась в него, в подробностях, по-родственному рассказывая, почему именно внучки нет дома. Стар пропускал ее слова мимо ушей пачками, выискивая лазейку для побега из разговора; речь будто бы шла о каком-то конкурсе красавиц в телевизоре… и наплела же Марисабель своей наивной бабуле! В конце концов он зацепил левой рукой рычаг. Нет, правда, случайно. А что, случаются же помехи на линии!

Бейсик, как сообщила его мать, ушел в интернет-кафе. Лысого просто не было дома: его старший брат не стал вдаваться в объяснения. Еще несколько номеров вообще не отвечали; и где народ носит, как будто никому не надо готовиться!.. А вот Воробей снял трубку сам.

– Стар? – энтузиазма в его голосе не слышалось. – Привет.

– Привет. Зубришь?

– Ну? – Воробей явно тревожился. С чего бы это?

– Собираемся возле метро, в полседьмого, как договорились. И деньги не забудь.

– Какие деньги?

– Слушай, – болтать с ним хотелось не больше, чем с Дылдой или бабушкой Марисабели. – Не валяй ваньку. Я почти половину доложил своих, из тех, что у меня на мопед.

– На фига?

Стар выругался мимо трубки. Хотя можно было бы и не мимо.

– Стар, – голос Воробья вдруг понизился, стал почти интимным. – Я тебе одну вещь скажу. Я ж так понял, ты еще не в курсе, боятся говорить, сволочи, а я скажу. Ты меня слушаешь?

В чем сила шестерок: их презираешь, но слушаешь, никуда не денешься. Стар поморщился, сцепил зубы и коротко выпустил в щель между ними:

– Валяй.

– Значит, так, – заторопился Воробей. – Мы с ребятами посоветовались и решили… Никто не идет. Ну и бабки, соответственно… жалко, что ты уже попал с этим подарком. А вернуть никак нельзя?

– Подожди… Куда не идет?!

– К Еве. Ей самой, наверное, не до дня варенья, похороны завтра…

– Я переспрашивал, – отчеканил Стар. – Она ничего не отменила. Она нас ждет.

– Да ну тебя, Стар… Какого хрена? Ее по-любому выпрут из школы, она же дочка этого фашиста. На экзамене все равно никого не завалит, будет тише воды… так на фига, спрашивается, выпендриваться, задницу старушке лизать? Лично я не по этим делам. Не в кайф.

– Какого фашиста?…

Это все, на что его хватило.

Стар слушал короткие гудки, в упор не припоминая, сам ли он стукнул кулаком по рычагу или гад Воробей трусливо бросил трубку. А собственно, какая разница? Тем более что Воробей сделал свое хорошее шестерное дело: поставил его в известность. Торчал бы, как идиот, полчаса возле метро… а послезавтра одноклассники делали б одинаковые морды кирпичем: «Сорри, Стар, я думал(-ла), ты в курсе». Бесстыже списывая у нее под носом, – «тише воды!» – и только он один не смел бы поднять глаз выше учительского стола…

И чья, хотелось бы знать, идея? Открывачка припомнил переэкзаменовку в позапрошлом году? Бейсик – из любви к искусству эксперимента над человеком? Или Марисабель – как всегда и всюду, из ревности?

От последнего предположения его бросило в краску. И в пот; но все равно пора в душ.

Какие все-таки козлы! – он вылил на плечи полбанки геля и начал размазывать его по груди и подмышкам. Во всем классе о том, кто такой Лиловый полковник, раньше знала максимум одна Дылда, и то не факт. Да он им глубоко пофиг, тот полковник. Тут другое. Просто в кайф чувствовать себя сильнее и круче кого-то, особенно если этот кто-то показал слабину. И вдесятеро в кайф – если перед ним, кем-то, предстояло послезавтра трястись со шпорами под партой, но в свете последних событий уже далеко не так страшно…

То есть перед ней.

Лиловый полковник… Он, Стар, знал. Он прочел все, что нашел на эту тему в интернете. Да, диктатор, да, жестокий и кровавый, но она… Принцесса! Настоящая! Ей, наверное, стоило заикнуться, и тут же делалось все, чего б она ни пожелала, и целый Срез без остатка принадлежал ей… с ума сойти. Так странно, а раньше он смотрел на нее – и не замечал. Стар облизал губы: хлорированная вода с мыльным привкусом геля. Да кто сказал этим придуркам, что они вообще достойны переступить порог ее дома?!

Под мышками кололось. Намылился и прошелся бритвой: если в жару отпускать там волосья, никаких дезиков не хватит. На всякий случай поскреб и щеки, хотя они, честно говоря, повода не давали. Открывачка, Лысый и некоторые другие пацаны солидно, по-взрослому обсуждали проблемы, связанные с бритьем, и Стар время от времени сомневался, все ли с ним в порядке. И прыщей почему-то нет: с одной стороны вроде бы классно, а с другой – это же, по идее, признак полового созревания… Как всегда, окинул себя в зеркале в полный рост. Да ладно!..

Приоткрыл дверь, впуская иллюзию прохлады, убедительную первые пару секунд:

– Ма! Ты рубашку погладила?

– Сейчас, Сережа, у меня суп на плите.

– Ну ма!!!..

– Ты что, сильно торопишься? – она выглянула из кухни, вся в бисеринках пота. – По-моему, у тебя еще есть время. Я освобожусь через десять минут.

Он вздохнул:

– Давай побыстрей, а? Надо еще цветы купить.

– Что, кроме тебя некому?

– Я же староста класса.

Магический титул помог, как всегда, он выручал в самых разных ситуациях, чем вполне компенсировал неудобства общественной нагрузки. Ей он тоже скажет: я пришел, потому что я староста класса. А вовсе не потому, что, оторвавшись от коллектива, подло надеюсь на особый подход во время экзамена. И тем более не потому, что… о чем она еще может подумать?

Мама вынесла из спальни рубашку на плечиках. Стар щедро втер в подмышки антиперспирант с запахом медицинского спирта. Вообще-то мама права: рановато выходить за полтора часа. Хотя ему же правда нужно купить цветы. И не хватать же первые попавшиеся…

Стар взял с полки конверт с голографическим драконом. Поразмыслил и сунул его в другой, белый, вытряхнув оттуда россыпь фоток «три на четыре», оставшихся от военкомата и паспортного стола. Заклеил, посмотрел на просвет: дракон и волна просматривались неясным пятном, по которому ни в жизнь не отгадать, что там такое. Он попросит ее не распечатывать конверт до послезавтрашного вечера. И пусть Дылда и все, кто соизволил сдать по двадцатке, сколько угодно не верят, что он об этом попросил. А остальных он тем более заткнет, если посмеют что-нибудь вякнуть.

Черт. Надо было ненавязчиво расспросить в учительской, какие она любит цветы.

…Уже на лестничной площадке стало страшно. Что цветы не те: действительно, что ей, инфанте, какие-то розы? У нее в замке, наверное, полы посыпали розовыми лепестками. И эта путевка, да еще в идиотском слепом конверте, будто взятка… Главное, не забыть выразить соболезнования. Когда?! – сразу, с порога?… или сначала поздравить?… или объяснить, почему, собственно… где…

Он чувствовал, что взмок, что запах пота легко берет верх над антиперспирантом, что необходимо срочно, развернувшись на сто восемьдесят градусов, бежать в душ… Но палец уже сам собой нажал кнопку звонка, отрезая пути к отступлению.

– Сейчас! – приглушенный голос из сказочного замка с драконом.

Ее зовут Эва. Эва Роверта. Принцесса Эвита.

Клацнул замок.

Жаркий воздух с запахом ванили. Женщина в маленьком фартуке поверх черного платья. Что-то вязкое, непроглатываемое в горле…

– Здравствуйте… Ева Николаевна.

– Старченко, – она улыбнулась грустно, как будто сразу все поняла. – Входи.

Здравствуй, папа!

У нас зима, очень холодно, некоторые деревья уже без листьев. Вчера даже камин затопили! На огонь интересно смотреть, почти как на море. Но в летней резиденции все равно лучше. Я бы хотела всегда там жить.

Сеньор Ричес заказал тебе новые учебники. Это хорошо, потому что мы старые уже закончили. В этом году у нас гуманитарный уклон. Мне нравится. Распорядись, чтобы и дальше был гуманитарный, я эту математику терпеть ненавижу! А физику вообще. По ней и учебников нет, то есть, они все неправильные, так сеньор Ричес говорит. Он мной доволен. Я уже пишу без ошибок на всех пяти языках! Говорит, я очень-очень способная ученица.

Правда, Вилья смеялся. «Попробовал бы твой сеньор Ричес так не сказать, ему бы знаешь что было?» А что бы ему было, папа? Вилья меня старше на год. Его мама кастелянша в зимнем замке. Мы дружим.

Ты представляешь, тут под северной стеной отражалка!!! Мне Вилья показал. Отражалка – это… Ну, она отражает, как зеркало, а если ходить туда-сюда, появляется картинка, из воздуха просто! Мы их много наделали, очень смешные, особенно где я с высунутым языком. Роза сказала: «Ты принцесса, тебе должно быть стыдно». Но мне не очень стыдно, они же все равно попропадали потом. А так я тебе прислала бы на память.

Приезжай, папа! Тут хорошо, хоть и зима. А может, ты уже летом приедешь? В летнюю резиденцию, да? Тогда пока пиши письма подлинее. Знаешь, Вилья говорит, что их вообще пишешь не ты. Врет, правда?

Твоя Эвита.

21.02.12