ГЛАВА 7

Андреа

Some days it's hard to see

Бывают дни, когда сложно понять,

If I was a fool or you a thief

Была ли я дурой или ты вором?

Made it through the maze to have found my one in a million

Я прошла через лабиринт, чтобы найти своего единственного,

And now you're just a page torn from the story I'm living

А теперь ты просто страница, вырванная из истории моей жизни.

– Dynasty

(c) Miia

– Мама!

Этот голос хотела услышать с самого утра. А когда Даниэль очнулся, почувствовала ещё большую потребность в этом. Словно услышав и увидев дочь в живую, могла быть уверенной, что он точно не узнает о ней. Сейчас, Тина была самой сокровенной тайной – тайной, которую я скрываю от ее собственного отца.

– Душа моя, – прижала дочь к груди, до мурашек впитывая её запах.

– Дядя Маттис обещал показать мне лошадок завтра, – немного отстранившись, Тина засверкала улыбкой.

Лошади. Она просто обожала их. И…порой, я не могла отрицать, что они с Даниэлем как две капли воды.

– Завтра садик, – посмотрела на Маттиса, стоящего облокотившись об косяк двери.

– Да, но думаю это можно решить.

– А ещё мы с дядей Маттисом нарисовали рисунок! – захлопала в ладоши Тина, – Он купил мне краски. Сейчас покажу, – она побежала за рисунком и красками, а я встала с колен, ровняясь с Маттисом.

Он напряжённо улыбнулся, и подойдя ко мне пытался поцеловать в губы. Тело жило само с собой и подставило лоб его губам, давая почувствовать напряжение, возникшее в Маттисе. Обычно напряжена всегда я. Но сейчас все наоборот.

– Не хочу, чтобы Тина расстраивалась, – решаю разбавить ситуацию.

Это было правдой. Я не могла отойти от её слов и слез, хотя в глубине души знала, что причина кроется в ином.

Появление Даниэля перевернуло мою жизнь вверх тормашками.

Как он?

Сердце совершило тревожный удар. Я оставила его одного, а теперь переживала. Что за глупости?

– Он очнулся? – перешёл к делу Маттис.

Вовсе не хотелось отвечать на поставленный вопрос. Это приведет к другому. В конце концов придётся сказать на что я согласилась.

– Да, и…

– Когда он уедет?

Хмурюсь. Понимаю, он нервничал, и даже прав в своих эмоциях, но я не смогла отказать Даниэлю. Как оказалось, это выше моих сил.

– Маттис я…

Мы все ещё стояли на пороге его дома, глядя друг на друга. Он, глазами полных надежд, и я, глазами полных извинений. Мы всегда были честны в дружбе. И в отношениях тоже, поэтому:

– …разрешила ему пожить у себя некоторое время.

Он замер. В наш напряжённый разговор ворвалась Тина.

– Вот, смотри, мам, – дочь подбежала ко мне и протянула разрисованный лист бумаги, – Мы нарисовали пляж, а ещё я нарисовала тебя и папу.

Взор переместился на картину. На семью в середине берега. Семью, которой мы с Даниэлем не смогли стать.

– Это вышло очень красиво, – прошептала ломающимся голосом.

– Да? – засияла малышка, – Тогда папе тоже понравится.

В груди снова образовалась боль, а глаза защипало от непролитых слез.

– Тина…, – казалось, сейчас тот момент, когда правда выплывет наружу, но Маттис остановил порыв.

– Стой, что значит некоторое время? – наконец понимая смысл сказанного, он покачал головой, – Ты позволила ему? – особый акцент был сделан на последнем слове. Маттис повернулся, прикрывая рот ладонью, явно пытаясь заглушить злость.

– Мы поговорим с дядей Маттисом. А ты поиграй, хорошо?

Тина поняла меня, но и так же ей стало ясно: что-то не так. Она хмуро перевела взгляд на Маттиса, а потом быстро ускакала в другую комнату.

– Я знаю и все понимаю, хорошо? – закрыла аккуратно входную дверь и обратилась к Маттису, что стоял у кухонной столешницы. – Но…

– Не можешь ему отказать? – он повернулся ко мне, растянув неспокойную и совершенно чужую для меня улыбку, скрестив руки на груди.

В его глазах впервые появился огонь ревности. Но ещё и недоверия.

– Ты ставишь под сомнения наши отношения? – пошла вопросом на вопрос.

Его улыбка дрогнула.

Могла бы сказать «нашу любовь». Но была не уверена, что это она и есть. Со стороны Маттиса – да. Он любил. Я видела это, но…с моей. Могла ли я когда-то полюбить снова? Нет.

В свою любовь я больше не поверю.

Может быть любимой намного лучше?

– Нет, – Маттис шагнул в мою сторону, пытаясь дотронуться. Но что-то его остановило. Возможно, мой холодный взгляд? – Под сомнением только он. Разве ты можешь ему доверять после всего?

– Нет, не могу. И мне не нужно ему доверять. Все давно закончилось и не имеет значение, – по крайней мере я верила в это.

Во взгляде Маттиса прошлась нежность. Он все же обнял и поцеловав в висок. Закрыла глаза, пытаясь принять объятия и не отвергать Маттиса.

– Я люблю тебя, – в волосы прошептал он.

Сердце остановилось. Слова резали слух, хотя должно было быть совершенно наоборот. Маттис часто признавался в любви. И сегодня, как и всегда, после этих слов последовало молчание.

Я избегала того, что мой ответ будет отрицательным. Избегала этих слов.

Избегать. Избегать. Избегать.

Как же часто я начала это делать. Избегать саму себя.

Побыв рядом с Тиной ещё часик, вызвала такси и уехала, все еще не желая расставаться с дочерью.

– Мы приехали.

Я сфокусировала взгляд на своем доме.

В холле горел свет. Очевидно, Даниэль не спал. Что он делал все это время?

– Спасибо, – выдавила из себя, заплатила за проезд и вышла.

Укуталась в свой свитер и замерла у маленьких деревянных ворот, смотря в окна нашего с Тиной гнездышка. Даниэль показался из окна гостиной. Он отодвинул занавеску и наши взгляды встретились.

Избегать.

Мне просто нужно избегать его.

Напомнив себе об этом, отвела взгляд и открыла калитку. Зашагала к двери, открыла её, и войдя в дом, даже не разуваясь, направилась в свою комнату. Даниэль так же стоял возле окна, когда прошла мимо, открыла свою дверь и застыла на пороге, посмотрев на него. Он сделал нерешительный шаг в мое направление. Сердце забилось сильнее. Ещё немного, и я вновь уловила бы чистый итальянский, без капли акцента, что не слышала так давно, низкий и бархатный баритон, от которого предательское тело пустило бы дрожь по всему телу. Но закрыла дверь, обрывая гляделки, прежде чем случилось что-то непоправимое.

Избегать.

Семь дней, и Даниэль Грассо Конселло свалит ко всем собачьим чертям из моей жизни.

***

Не сомкнула глаз всю ночь. Кровать казалась слишком жёсткой, ночь —слишком тёмной, шум – слишком тихим, мои эмоции – слишком обостренными.

Лежа в постели, чувствовала, как электризуется каждый волосок на теле от одной мысли, что там, за несколько метров, лежит моё разбитое прошлое и когда-то сокровенные мечты. Моя чёрная любовь.

– Боже, – вновь перевернулась на спину, встречаясь с потолком.

Я больше так не могу.

Выпрыгнув с постели, ушла в душ. Простояла полчаса под тёплой водой, высушила волосы и тихо выбралась из комнаты, прислушиваясь к тишине, которую нарушали настенные часы в гостиной.

Прошла мимо двери Даниэля пулей, не желая даже останавливаться, но беда ждала впереди. Застыла на пороге кухни, когда увидела его стоящего около столешницы. Даниэль пил воду, но увидев меня – опустил стакан. Секунду мы молчали, уставившись друг на друга, а после:

– Доброе утро.

– Что ты собираешься делать?

Вырвались слова в унисон.

Я нахмурилась.

«Доброе утро»

Господи, как же невинно звучали эти слова с его уст. Словно ничего и не было. Не было пяти лет разлуки, разбитой жизни и море ложи между нами.

– Нужно связаться с Габриэлем и узнать, что творит Карло, – Даниэль поставил стакан обратно на стол.

– Он пытался убить тебя из-за власти? – не верила своим же словам. Карло казался нормальным, когда видела его в первый и последний раз.

– Моя мама, – Даниэль поднял взгляд.

Его глаза такие чёрные. Бездна. Тянущая тебя на дно. Я словно увидела их впервые. Впервые, когда мы встретились в том несчастном коридоре. Его глаза тогда – были единственным, что я запомнила, даже понятия не имея, что вскоре этот незнакомец разделит мою жизнь на «до» и «после».

Черт, только не это. Не это. Почему я вспоминаю прошлое? А главное – зачем?

– Ещё одной причиной была моя мама, – слова давались ему с большим трудно. – Когда она забеременела, сбежала от отца. Он бы оставил это, если бы не узнал обо мне. Мама…, – Даниэль сжал кулаки, отводя взгляд в окно, за которым капал дождь, выстраивая ручейки на стекле, – Она бы осталась жива. Я виноват в её смерти – так думает Карло.

– А как думаешь ты? – вслед за Даниэлем посмотрела в окно и капли дождя, – Ты винишь себя в смерти матери?

Это было так странно и больно говорить о сокровенном после случившегося провала. Я должна его ненавидеть. Но кроме негодования, усталости и злости не чувствовала ничего.

– Я во многом себя виню, птичка.

Мои ноги подкосило.

«Птичка» – как давно я не слышала этого?

Сердце готово было пуститься в бега, разрушая все вокруг. Я сглотнула, продолжая следить, как капли на окне один за другим скатываются вниз.

– Не называй меня так. Ты потерял это право пять лет назад.

В моих словах не было даже грубости. Тихие волны равнодушия и безмятежности. Тикали часы, в пространство уходили долгие минуты, за окном шёл дождь, а мы с Даниэлем стояли в нескольких метрах друг от друга, разговаривая как люди, потерявшие очень многое.

Мы потеряли любовь. Нет, мы её разрушали.

– Да, и в этом я тоже виню себя, – грустно улыбнувшись, Даниэль взглянул на меня.

Сделала то же самое и выдала сквозь ком в горле:

– Найл придёт сделать перевязку через час. В холодильнике есть готовая еда, можешь разогреть. Телефон с новой симкой на комоде в прихожей, если хочешь позвонить Габриэлю, – закончив, отвернулась и направилась к выходу. Подальше от Даниэля. Подальше от эмоций и чувств. Подальше от своего же дома.

Тонкая кофта тут же начала впитывать воду. Но было откровенно плевать даже на ливень. Балетная студия находилась не так далеко, поэтому направилась пешком, но и десяти минут хватило промокнуть до нитки. Ремонт труб после потопа начинался завтра, поэтому сегодня смогу побыть в студии одна. Невозможно находиться с ним под одной крышей.

Бегом добралась до двери, и забежала в укрытие от назойливого дождя. Он барабанил по крыше, оглушая все вокруг. Но мне нравилось. Было пасмурно, отчего в студии серо и мрачно, как и в моей душе. Я привыкла к этому состоянию со времен разрыва с Даниэлем. Моя душа была настолько истерзана, что я перестала верить в возможность вновь ощутить искреннее счастье от чего-либо и кого-либо, кроме Мартины.

Переоделась в простые белые колготки и балетный купальник. Подключила аппаратуру, включая первую попавшеюся песню. Я распустила и выжала мокрые волосы, после подняла руки вверх в отчаянном состоянии, отдавая танцу всю боль и ненависть. Кружилась в зале, не чувствуя ни ног, ни рук. Только эмоции, выплескивающиеся в каждом движение, словно брызги красок на белый холст.

Строки песни добивали до конца:

Этот шрам я не могу убрать со своей кожи,

И чем больше он заживает, тем больнее,

Я отдалась тебе всецело, неудивительно, что мне чего-то не хватает,

Я не знаю, как стать ближе к человеку, который так далеко.

Всё, что я подарила тебе, пропало,

Разбилось, будто брошенное.

Мне казалось, мы создали неподвластную небесам династию,

Мне казалось, мы создали династию, какой никогда не было,

Мне казалось, мы создали навеки нерушимую династию.

Всё рухнуло, всё рухнуло,

Всё рухнуло, всё рухнуло, всё рухнуло…

Под конец оказалась сидящей на полу с висящими руками по сторонам. Пряди волос прилипли ко лбу и шее, а тяжелые от бессонной ночи веки прикрылись. Подбородок опустился на грудь, что вздымалась от отдышки. Прислушивалась только к своему дыханию.

Вдох-выдох.

Наш утренний разговор съедал изнутри.

«Я во многом себя виню»

Вдох-выдох.

«Птичка»

Вдох-выдох

«Ты потерял это право»

Затыкаю ладонями уши, пытаясь заглушить чувства, эмоции, прошлое, настоящее и Даниэль.

Нет, это было выше моих сил.

Почему мне так больно?

***

– Не хочу заставлять, но ты можешь переехать ко мне, – говорил в трубку Маттис, пока я сидела на подоконнике студии, разглядывая все ещё идущий дождь за окном и стены здания.

Моя студия была невелика – всего один просторный зал, маленькое отделенное пространство для раздевалок и коридор с потертым диваном для посетителей, который я купила за гроши на ярмарке. Зал, в котором я сейчас и сидела был с высокими потолками, украшенными потертыми зеркалами в тяжелых рамах. Сейчас пахло древесиной и сыростью после потопа, но запах лака и пота всегда витал в воздухе, словно неотъемлемая часть творчества в нашем деле. Едва виднеющийся сквозь тучи солнечным свет, проникающий сквозь высокие окна, освещал пылинки, танцующие в лучах, и отражался в блеске деревянного пола, испещренного множество царапин – свидетельств бесчисленных репетиций. В углу стоял потрёпанный рояль, доставшийся еще от предыдущих хозяев, на котором так любила играть одна из моих учениц старшей группы.