ГЛАВА II. Шторм неизвестности

5.

На субботу запланировали официальную демонстрацию. Тальбергу этот цирк напоминал свадьбу – всем весело и радостно, кроме молодоженов и их родителей. Женихом, очевидно, был он сам, а невестой? Установка?

Кольцов неделю изводил Тальберга, чтобы тот написал речь.

Тальберг ненавидел торжественные речи. В списке его персональных кошмаров первое место занимала фраза «А теперь, Дима, твоя очередь говорить тост», после чего требовалось выдать пару красивых выражений, за которые не грех выпить. Мысли бросались врассыпную, и то, что получалось выдавить, звучало коротко и скучно: «За здоровье» или «За любовь». Если и за первое, и за второе уже пили, ситуация становилась и вовсе катастрофической.

Через три дня творческих мучений он отдал Кольцову клочок бумаги с набором косноязычных фраз о том, «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались». Директор пробежался по каракулям и процедил сквозь зубы:

– Иди, начищай до блеска свою установку, за тебя напишем. Ты хоть прочитай по-человечески, – попросил он.

Тальберг пообещал. Читать громко и с выражением он умел. Главное, полностью абстрагироваться от текста и ориентироваться на знаки препинания, и любая чушь звучала пафосно. Отсутствие необходимости думать упрощало жизнь, но требовало определенных навыков по игнорированию действительности.

Он почистил зубы, умыл лицо. Посмотрел в зеркало и решил не бриться. Много чести.

Лизка выгладила единственную парадную рубашку и повесила на дверцу шкафа. Она не вымолвила ни слова, но Тальберг отчетливо ощутил лучи холода, излучаемые Лизкиной спиной.

– Лиза… – попытался он.

– Чего тебе?

– Что опять не так?

– Все хорошо, просто замечательно, – сказала она таким тоном, чтобы даже тугому на намеки Тальбергу стало понятно – все плохо.

По-видимому, ему полагалось сделать что-то правильное и хорошее, отчего Лизка сменила бы гнев на милость. Особая трудность заключалась в том, чтобы догадаться самостоятельно, чем недовольны тараканы в Лизкиной голове. С другой стороны, именно сегодня не хотелось разгадывать ребусы, поэтому Тальберг сдался и отложил выяснение отношений «на потом».

Обуваясь, заметил, что правый каблук напрочь стерся, но решил, что внимания не обратят – верх-то хороший.

У входа в НИИ собирался народ. Директор бродил по крыльцу и ежесекундно поглядывал на вечно спешащие «командирские» часы. Расслабился только, когда увидел Тальберга.

– Бегом, давай, Дима, вся ответственность на тебе, – прокричал Кольцов, чем ничуть не облегчил ситуацию.

Подручные рабочие, которых в другое время не допросишься, вынесли на улицу свежевыкрашенную установку и закрепили на транспортировочной раме микроавтобуса.

Около получаса ждали Демидовича. Когда к крыльцу подъехал долгожданный черный автомобиль с тонировкой и без номеров, Кольцов подобострастно подбежал к дверце. Ему что-то сказали через приспущенное стекло, он дал отмашку, и вся кавалькада из автобусов направилась к Краю.

Поездка обошлась без тряски, и казалось, они едут в неправильном направлении, и когда дверь откроется, станет понятно, что приехали в столицу, а не на задворки Лоскутовки. Отсутствие болтанки объяснялось просто – за последние две недели три десятка людей в оранжевых робах, размахивая лопатами денно и нощно, с горем пополам уложили асфальт до самого Края. Клали поверх снега, не ожидая практической пользы от дороги. Приедут, похлопают, командированные журналисты отошлют в газеты безграмотные статейки, и через два дня мир напрочь забудет о краените, НИИ и непонятной установке.

Если бы эти деньги не пустили на ненужную дорогу, прикинул Тальберг, ему бы хватило на переоборудование лаборатории.

Чем дольше ехали, тем сильнее он мандражировал. Мог случиться визит-эффект, когда демонстрируемый агрегат внезапно перестает функционировать в самый ответственный момент перед десятками людей и чиновников с длинными галстуками, заправленными в штаны. Обычно, виноват оказывается слабо закрученный винтик или отвалившийся контакт. Если подобное случится, Кольцов добьется его торжественных похорон тут же под Краем, чтобы гости не зря тащились в парадных костюмах в такую даль.

Всю неделю они с Саней гоняли установку в хвост и в гриву, добиваясь, чтобы каждый пуск проходил удачно, но возможность публичного провала оставалась.

Тальберг замерз. Перед ответственными событиями его морозило и трясло. Единственным действенным способом на время избавиться от озноба – сходить в кусты по-маленькому – он воспользоваться не мог.

По новой дороге доехали быстро. Народ высыпал из автобусов и разбрелся по местности, разглядывая неуютный пустынный ландшафт, на котором отказывалась расти трава. Семенова оставили сидеть в машине, чтобы он со своим огнетушителем не портил людям настроения, наводя на нехорошие мысли, что эта штуковина может загореться.

Тальберг открутил винты, и установку потащили к Краю на заранее приготовленную заасфальтированную площадку перед стеной.

– Могли бы стену оформить, – прошептал подошедший Кольцов, пока рабочие размещали оборудование на отведенном пятачке, – полное отсутствие культуры проведения мероприятий!

– Как оформить? – опешил Тальберг.

– Не знаю, транспарант повесить, место реза краской обозначить…

– Адгезия чуть выше нуля и почти абсолютная упругость, – Тальберг по стеклянным глазам директора догадался, что тот ничего не понимает, и пояснил: – Ни покрасить, ни приклеить, ни гвоздь забить! В нее плюнуть толком нельзя – отскочит!

– Да? – Кольцов с недоверием посмотрел на Тальберга, пытаясь определить, не шутит ли тот.

Он не догадывался, что Саня после очередного неудачного запуска установки в сердцах плюнул в Край и получил плевок обратно. Получилось одновременно и смешно, и обидно. Тальберг никогда в жизни так не хохотал.

Из автомобиля вылез Демидович – грузный, с бледным опухшим рыхлым лицом. При ходьбе он покачивался, отчего казалось, что вот-вот упадет на очередном шаге. В левой руке он держал меховую шапку. Распухшей правой пятерней зачесывал развевающиеся седые волосы, открывая высокий бугристый лоб, переходящий в огромный приплюснутый нос с широкими ноздрями.

Охранник семенил позади с предусмотрительно протянутыми руками, пытаясь предугадать траекторию возможного падения Демидовича, чтобы подхватить в полете.

Вслед за ними, замыкая шествие, шел Платон, которого Тальбергу сейчас менее всего хотелось видеть. Платон нес плащ, вероятно принадлежащий Котову.

Кольцов при виде начальства прекратил раздавать ценные указания и побежал к Демидовичу, виляя невидимым хвостом и надеясь «под шумок» выбить дополнительное финансирование по программе изучения и применения краенита.

– Какая у тебя потрясающая трехдневная щетина, – сказал Платон Тальбергу. – Всегда удивлялся, как ты ее добиваешься.

– Сама растет, если не трогать.

Платон провел свободной рукой по до блеска выбритой щеке и продолжал, будто не заметил сарказма:

– Смотрю, ты герой дня. Установку интересную придумал. Молодец, не ожидал от тебя, – он выдержал театральную паузу для усиления эффекта и с притворным удивлением хлопнул себя по лбу, будто только что вспомнил: – Да что я говорю? Я и семнадцать лет назад не ожидал. А ты сделал.

Тальберг посмотрел ему в лицо. Платон глядел кристально чистыми глазами, от которых веяло нездоровым холодом. Рот улыбался, но во взгляде читалась ненависть. Саня оторвался от установки и с любопытством уставился на них в попытке догадаться, о чем разговор.

– Правильно я сделал, – сказал Тальберг. – И сейчас бы все повторил.

– Странная у тебя правильность, – Платона задело за живое. – Я годами помнил, мучился. И чем дольше думал, тем меньше виделось правильного. Что может быть справедливого в том, чтобы в одно мгновение потерять двух людей, которых считал самыми близкими?

Он развернулся и твердым шагом направился к Демидовичу.

– Что он имел в виду? – не выдержал Саня.

– Да ну его! – отмахнулся Тальберг, давая понять, что не хочет обсуждать. – Включай на прогрев.

Подошел Кольцов, поинтересовался, как идет процесс. Удовлетворенно кивнул и мимоходом сообщил, что Тальбергу речь не доверит и от имени института выступит самостоятельно, мол, субординация и уровень мероприятия требуют. Тальберг сразу сообразил, что Кольцов решил засветиться перед центром и создать впечатление, что установка разрабатывалась при его активном участии и под непосредственным руководством. На деле же, Николай Константинович понятия не имел, как она работает, и пять последних лет уговаривал перейти на другую тему.

Однако Тальберг почувствовал облегчение, избавившись от необходимости выступать на публике – ради такого стоило пожертвовать лаврами победителя.

Люди бродили по площадке и расставляли штативы. Какой-то деятельный парень с папкой сновал по местности, оказываясь одновременно в разных местах. Он отвечал за организацию мероприятия – рассаживал высоких гостей, распределял прочих зевак по секторам, размещал фотографов. Подойдя к установке, он прищурился и оценил картинку. Два сгорбившихся человека, по его мнению, плохо вписывались в кадр, поэтому он спросил:

– Вы не могли бы отойти от этой штуки, чтобы вид не загораживался?

– Нет, – разозлился Тальберг. – Она без нас не включится.

– Жаль, – парень не заметил явного недружелюбия и побежал дальше упорядочивать нестройные ряды присутствующих.

– Установка прогрелась, – сообщил Саня, глядя на индикатор термодатчика, установленного неделю назад для надежности.

Тальберг доложил Кольцову, что можно приступать. Пришлось подождать, пока организатор подаст сигнал взмахом флажка.

Директор поприветствовал присутствующих. Затем в микрофон вцепился Демидович и с нечленораздельной стариковской дикцией провозгласил очередную победу отечественной науки.

Перешли к демонстрационной части программы. Саня выставил мощность на треть и принялся крутить маховики привычными движениями, за неделю отработанными до автоматизма. Черная точка на поверхности стены появилась мгновенно. Линия реза получалась четкой, с ровными краями.

Пока Саня резал, Тальберг стоял рядом, готовый прийти на выручку, если мероприятие пойдет не по плану. От них требовалось сделать небольшой рез в десяток сантиметров для получения символического кусочка краенита. Не морозить же высоких гостей час на открытом воздухе!

Демидович стоял с полузакрытыми глазами и покачивался с шапкой в руке. Тальберг подозревал, что Котов спит стоя и не падает только потому, что охранник поддерживает его сзади.

Фотографы поочередно подходили поближе и делали снимки работающей установки. Вскоре кусочек краенита вывалился из Края.

Демонстрация закончилась, присутствующие захлопали. Саня перевел ручку мощности в ноль, но выключать не стал и, на всякий случай, оставил в режиме прогрева. Тальберг облегченно вздохнул. Свою часть они выполнили, пришло время переходить к официозу и поздравлениям. Саня шепнул, что пойдет покурить, и ретировался за автобусы.

Кольцов взял бумажку, для солидности вложенную в красную папку. Тальберг встал в двух шагах от него. Камеры защелкали, директор приступил к чтению:

– Уважаемые присутствующие! Мы собрались здесь, чтобы стать свидетелями впечатляющей победы человека над тайнами природы, когда что-то, вчера считавшееся невозможным, становится реальным…

Тут произошло нечто, протоколом не предусмотренное. В толпе образовалось непонятное шевеление. Зеваки одновременно начали перешептываться, и в воздухе повис низкочастотный гул, ежесекундно прибавляющий в громкости. Внимание цеплялось за еле видимое движение в массовке. Нарушалась торжественность атмосферы, и Кольцов это почувствовал – паузы в его речи попадались чаще и становились длиннее.

Тальберг не сразу выявил причину оживленности. Люди в задних рядах оглядывались и показывали куда-то пальцами. Он ворочал головой в попытках понять, что происходит, но из-за толпы не мог ничего разглядеть и чувствовал себя обделенным. Он и в НИИ вечно узнавал новости в последнюю очередь, причем от Сани, хотя по субординации должен был его информировать.

– Бежит! – удалось разобрать отдельные возгласы. – Прямо сюда!

Кто бежит? Тальберг привстал на цыпочки в попытках высмотреть причину массового оживления. Кольцова не слушали, и он перестал читать.

Шум становился громче, напряжение нарастало. В толпе раздался женский визг, в рядах присутствующих показалась прореха, через которую в круг влетел… ослепительно белый заяц.

Он мчался к Тальбергу, опешившему от неожиданности и не успевшему отреагировать. Ушастая молния пересекла пространство между выступающими и наблюдающими и на всей скорости врезалась в установку, отозвавшуюся жалобным металлическим звоном.

Тальберг сглотнул и посмотрел на лежащее у ног пушистое тело, понимая, что случился конфуз.

В задних рядах засмеялись. Толпа гудела, щелкали фотоаппараты. Растерявшийся Тальберг продолжал стоять истуканом. Оглядываясь по сторонам, он заметил довольное лицо улыбающегося Платона.

«Не мог же он зайца притащить? А вдруг? – мелькнула мысль. – Нет. Ерунда какая-то, люди в сорок лет так уже не развлекаются».

– На охотника и зверь бежит, – натужно пошутили в задних рядах, и гости захохотали.

– Из него шкварок можно нажарить, – посыпались шутки со всех сторон. – Еще и на воротник останется.

Стиснув зубы, Кольцов тайком прошептал Тальбергу:

– Отнеси куда-нибудь!

Покрасневший Тальберг наклонился, поднял за уши мягкое теплое тело и в раздумьях пошел к автомобилям. Пятнадцать метров под пристальным вниманием десятков людей, отпускающих шуточки, показались бесконечными.

За автобусом стоял Саня и задумчиво курил, пропустив заячий перформанс. Заинтригованный неожиданным оживлением, он хотел разузнать у Тальберга, откуда шум, но заметил зайца и сильно удивился, едва не выронив сигарету.

– Это что?

Тальберг сунул ему в руки тушку и буркнул:

– Охотничий трофей. Делай с ним, что хочешь. Можешь в пакет положить, чтобы никто не увидел.

Он вернулся на место. Остаток мероприятия получился коротким и скомканным, потому что директора уже не слушали. Гости перешептывались и обсуждали зайца. Установка и Край ушли на второй план.

– Что это было? – спросил Кольцов, когда все закончилось и толпа расползлась по автомобилям и автобусам.

Тальберг предположил, что высокочастотный звук или излучение от установки могли привлечь животное. Но он не биолог и точнее не скажет, так как не знает диапазон частот у заячьих ушей.

Подошел Платон.

– Кажется, я догадался, почему заяц прибежал, – изрек он с серьезным лицом. – Он решил, что ты для него нору сделал.

– Иди в… – ответил Тальберг, порядком подуставший от шуток.

– Посмотрим, куда заяц тебя заведет, – Платон отсалютовал и ушел вслед за Демидовичем.

6.

В понедельник каждая собака в институте знала подробности инцидента с зайцем. Новогодние снежинки, украшавшие стенд в фойе и провисевшие три месяца из-за банальной лени, наконец, исчезли. На их местах появились бумажные заячьи силуэты с длинными ушами. Тальберг шутку оценил ухмылкой, сорвал самый большой экземпляр с особенно нахальной мордой и скатал в шар.

– Ты куда тушку дел? – спросил у Сани.

– Какую тушку? – не понял тот. – А-а, эту… У меня есть знакомый таксидермист, он за месяц из нее чучело сделает, от живого не отличите, зуб даю. Причем абсолютно бесплатно, по дружбе. У него вообще талант. Когда к нему в гости прихожу, он такие вещи показывает, прямо не веришь, что у них мотки проволоки внутри. На прошлой неделе он с собакой возился, один мужик заказал в память…

– Что ты с чучелом делать собрался? – перебил Тальберг, не вдохновленный историями из жизни таксидермистов.

– Не знаю. Сюда принесу, поставим, как трофей, – предложил Саня. – Ни у кого нет, а у нас будет.

– Не хочется мне иметь эту штуку в лаборатории.

Не успели договорить, как зазвонил телефон и голос Натальи сообщил, что Кольцов вызывает к себе. Срочно.

Пришлось оставить на хозяйстве Саню и отправиться «на ковер». В приемной Наталья не дала присесть и отправила в кабинет, сказав, что Николай Константинович ждет и распорядился принять без промедления.

– Добрый день, – деланно обрадовался Кольцов, привстал и пожал руку двумя ладонями, чтобы подчеркнуть, насколько он счастлив. – Присаживайся.

Тальберг сел. Директор с места в карьер перешел к делу:

– Дима, хочу поговорить о вопросах дальнейших перспектив, касательно твоей… хм… установки или как ты ее называешь. На нашем внутреннем научном совете при участии Мухина мы пришли к выводу, что работу следует проводить по двум направлениям. Во-первых, изучение самого вещества Края…

– Краенита, – поправил Тальберг автоматически.

– Пусть будет краенит, – согласился Кольцов, – бывают названия и хуже. Так вот, изучение свойств и разработка вариантов применения краенита. Этим займется группа Самойлова. Во-вторых, повышение производительности установки для увеличения добычи. Сколько, говоришь, глубина реза?

– Одиннадцать с половиной сантиметров, – Тальберг по приезду в НИИ измерил линейкой отметку на маршрутном листе.

– А скорость?

– Около сантиметра в минуту.

– Вот и замечательно, – обрадовался Кольцов. – Хотелось бы на первом этапе увеличить глубину реза в два раза. А там и скоростью займемся.

– Не так быстро, – усомнился Тальберг. – Надо мощность повысить.

– В два-то раза ты сможешь, – легкомысленно произнес Кольцов. – Мы в тебя верим.

– В квадрате надо брать, мощность луча падает квадратично расстоянию, то есть в четыре раза, – поправил Тальберг. – Плюс нужна улучшенная система охлаждения на сжиженных инертных газах.

Кольцов скривился, словно в конце большого кулька вкусных семечек ему попалась одна прогорклая и все испортила.

– Технические мелочи. Привлечешь Назарова, он на холодильниках за двадцать лет поднаторел и с радостью тебе поможет, – отмахнулся Кольцов. – Я к тому веду, что ты возглавишь группу по повышению мощности установки. Задача-минимум – получение рабочего прототипа промышленной конфигурации с последующей наладкой серийного производства.

– Где мои аккумуляторы, полгода назад заказанные? – пошел в наступление Тальберг, чувствуя, что настал подходящий момент для плетения веревок из начальства. Если сейчас не поставить вопрос ребром, потом не допросишься.

– С ними пока прокол, – признал Кольцов. – Но не по нашей вине. Почитай.

Он отыскал в папке с корреспонденцией письмо и передал Тальбергу, чтобы тот зачитал вслух бледный текст на желтой бумаге.

– Директору Лоскутовского НИИ по вопросам изучения Края Кольцову Н. К. Уважаемый Николай Константинович. Настоящим уведомляем вас, что в такое сложное время, когда страну колбасит непредсказуемый шторм неизвестности…

Тальберг замолчал и про себя перечитал строку два раза, желая убедиться, что ничего не перепутал. Поглядел на Кольцова. Тот понимающе кивнул, мол, все правильно, дальше давай.

– …непредсказуемый шторм неизвестности, в соответствии с политикой минимизации рисков и с учетом наличия имеющейся задолженности по другим договорам, ранее заключенным с вашим институтом, мы не можем выполнить поставки до получения авансового платежа в полном объеме. С уважением, директор ЗАО «СпецНаучЭнергия» Агеев А. А.

– Видишь? – восторжествовал Кольцов, причем причина радости осталась загадкой, так как ничего оптимистичного Тальберг в письме не нашел. – Но не волнуйся. Мы обязательно вопросы с предоплатой устраним в кратчайшие сроки. Ты, кстати, на досуге посиди, подумай хорошенько, что тебе для работы надо, составь списочек. Мы внимательно изучим и покумекаем, как твои проблемы решить оптимальным образом.

Знаем, плавали, оптимизация путем профанации.

– Сильно не переживай, нам пообещали увеличить финансирование по твоей работе со следующего месяца, – Кольцов словно прочитал мысли. – У тебя будет полноценная группа с полным обеспечением.

– С улицы наберете? – с недоверием спросил Тальберг.

– Что ты! – возмутился директор. – На такую важную тему кого попало ставить нельзя. Пройдем по другим лабораториям, пощиплем-поскубем – человечек там, человечек тут.

– Отдадут, кого не жалко, – Тальберг представил, как «щиплют» Самойлова, а тот кричит «Сроки! Жесточайшие сроки! Если у меня не хватит людей, не смогу ничего предоставить к концу квартала! Сами отдуваться будете!»