Птички чирикают. Капают слёзы.
С радости, с горя ли? – Сам не пойму.
Родина-мать. Старый дом под берёзой.
Чертополох и крапива в саду.
 
 
Прошлая жизнь, неудобная вроде:
Печка, колодезь с святою водой,
Яркий рушник и страда в огороде,
Лад меж людьми и сердечный покой…
 
 
Нет, не пропало оно, то, что было,
Спит под покровом сомнительных лет.
Люди с Россиею Русь разлучили.
Только с земной, а с небесною – нет.
 
 
Русский, ты помнишь ли бабушкин говор
Сочный, цветистый, живой, как родник,
Песни вечёрок, невестины сборы?..
Помню и плачу. Дух русский проник
 
 
Так глубоко в мою суть, что напрасно
Ложные звёзды с экранов смердят…
Помню, любовью сыновней горя.
Плачу, Россия. И это – прекрасно.
 

 
Путями Земли не прийти к Небесам.
Путь в Небо стяжателю странен и страшен.
О нём не расскажет пресыщенный хам,
Лукавый пророк не укажет.
 
 
А Небо так манит, так душу влечёт!
Духовные снеги пречисты и белы.
Дорога из звёзд в запределье течёт.
Иду, замирая от неги.
 
 
– Куда ж ты бредёшь, – обыватель кричит, —
Неверен, погибелен путь твой, безумен. —
Но ищущий рай, улыбаясь, молчит,
Загадочен, как в полнолунье
 
 
Луна, его лик в излученье молитв.
Туманности смерти победно ликуют.
Он жаждет любви и поэтому жив.
Он всею душою взыскует
 
 
Тот рай, бесконечно далёкий Земли.
Находит – и гибнет в счастливом рыданье,
Небесный чертог предпочетши стяжанью,
И радость вышний над дольным царит.
 

 
На вкус сладка. Для духа – ядовита…
Доступна… Смутная любимица толпы.
Как бабочка, пестра и плодовита.
В ней мысли, страсти, вожделенья и мечты —
 
 
Царица Ложь, умна и говорлива,
Сметающий всё на своём пути поток,
Чертополох, злак душащий глумливо,
Благословляющий стяжанье бог,
 
 
Наперсница и власти, и народа —
Желанна всем, как хлеб, как воздух и вода,
Строительница жизни, воевода
И в ад земных страстей широкие врата…
 
 
Люблю, как всё, что создано Предвечным,
И Ложь, но не участвую в делах её.
С лжецами смирен, вежлив безупречно.
Но, не приемля царский смертоносный мёд,
 
 
Живу в огне любви, благоговенья
Перед Землёй и Родом, славя Небеса…
Пою я Правду, только сомкнуты уста.
И посвящаю духам пламенное пенье.
 

 
Ангел в Мытищах… Смешно и нелепо:
Ангелы в церкви под кумпол летят.
А в этом – от них не единой приметы:
В брюках, футболке, престар, не крылат
 
 
И – не поучает лукаво с амвона,
Свечи не жжёт, не целует икон,
Смотрит, рыдая, на город влюблённо
И излучает небесный огонь.
 
 
Сей огнь незаметен, бесцветен, любовен.
Огонь бесполезен. Его и не ждут.
Ангелом слыть – нет прекраснее доли.
Ангелом быть – благодатнейший труд
 
 
Сердце любовью палить безответной
К сущим в Мытищах в мирской суете…
Глупость? – Но ангелу это потребно —
Петь о любви в темноте, в пустоте.
 
 
Ангел поёт – не язвит и не судит:
Песня – огня обличений чужда.
В ней есть всё то, в чём мирская нужда:
Жаждая каждого к сердцу прижать,
Ангел бесстрастно мытищинцев любит.
 

 
– Иисус ли создатель, – спросил у огня я.
Сердечное пламя молчало в ответ.
Таинственен круг сокровенного знанья.
Вне правды и лжи. Он не Тьма и не Свет.
 
 
Сердечный огонь вне земного лукавства.
Ему безразличны писанья отцов.
Огонь этот – светоч Небесного Царства,
Что выше обычаев, веры и слов.
 
 
Огнь – Истина. Вот он, горит – я пылаю.
Я – огненный мир, неизвестный Земле.
«Всё ложь, что не огнь, – я, скорбя, понимаю, —
Всё вымысел: сказ о Добре и о Зле,
 
 
Мечта о коммуне, свободе и братстве,
Мираж демократии, капитализм… —
Они пред сердечным огнём – святотатство.
Гори же небесною правдой, лучись,
 
 
Душа моя, плачь и звездой белоликой
Сияй во весь мир и о правде гласи,
Что милостью вышней я втуне вкусил
И миру несу в песнопении тихом.
 

 
Всё в ангельском обыкновенье бесит:
Живёт инако, думает не так,
Убог и глуп, не по земному честен…
Он подозрителен! Как будто враг:
 
 
Ничто не хает и не прославляет,
Мирской уклад ему презрен, нелеп.
Стяжанье ангел не благословляет,
Прохладен к церкви, избегает треб…
 
 
Оклеветать, ограбить и унизить
Святошу неосознанно хотят:
Он говорит, что ложь – в основе жизни,
Что на Земле построен сущий ад,
 
 
Дух тли, что в каждом, ладаном не выгнать
И согласительной мольбой не истончить.
Любить Творца мнит счастием великим;
Считает: лишь молитвой благо жить,
 
 
Но – не церковной – солнечной и светлой,
Смиренно в тихой радости рыдать,
Стремясь любовью суету объять
И сжечь до основания бесследно.
 

 
Духовный смрад. Веселье. Жёсткий хохот.
Концерт. Свистки. Блуждания огней.
Смотрю. Теряю душу. Будто робот.
Един с толпой… – Что может быть больней
 
 
Для духа сердца, чья природа – пламя,
Естественность – в молитвенной тиши…
От визга прочь взлетел над облаками,
Чтоб жить иначе и иной обряд вершить:
 
 
Воспеть, рыдая, Небу гимн бессловный,
Любовью вспыхнув, во весь свет блеснуть —
Зарницею смутить на миг мир дольный
И пламенем духовным оболкнуть…
 
 
Зачем?.. – Без смысла. Грохот будет длиться,
Кричать – певицы, барабаны – бить.
Веселью не дано остановиться,
А миру – Присносущее любить…
 
 
Бесчинство. Вой. Адреналин. Бесчувствье.
Здесь тонкость чувств смешна. Она – порок.
Как будто поощряет страсть ваш бог
И самовыраженье нечистот в искусстве.
 

 
Рай не на небе. В душе он, вот здесь —
В белом огне, что из сердца исходит.
Рай мой – Мытищи, старинная весь.
Пусть не ликует петух на восходе,
 
 
Вместо него электрички свистят.
Время меняет и жизнь, и сознанье…
Грустно, Мытищи… Но встрече я рад,
Тая в сердечных любовных признаньях.
 
 
Град насыщаю полыменем я —
Травы, строенья, машины и души.
Огнь этот твой, Мать-сырая-Земля.
Я лишь небесный сосуд, огнь несущий,
 
 
Голос Руси, что из бездны времён
Дивно исшёл и невольно перечит
Жизни Мытищ. Я в Мытищи влюблён.
Гимн мой блаженен, беззвучен, сердечен,
 
 
Тих – где любовь, там звучит тишина.
Звон её – рай, материнская святость.
Рай же в Мытищах. В нём горняя сладость —
В белом огне, что сжёг тело дотла.
 

 
Славят власть, не отлипая от помоек.
Державность, православья скрепы – тут, как тут.
Дежурят долго и упорно. Молча ждут,
Когда врата кладовки настежь распахнут
И изнесут просроченное с полок.
 
 
Пенсионер и пьянь – им некуда спешить…
Но чу – пробой! С телегой полною таджик,
Вразвалку, не спеша влачится к баку.
И страждущие люди, как собаки,
К нему… – Тележка опустела вмиг.
 
 
Для брюха – саму малость. Главное – продать:
Кому-то к пенсии кусок добавить,
Кому упиться в дупель, петь, базарить:
«Крым наш, мать вашу!», – президента славить,
Креститься и на милость божью уповать…
 
 
Привольно летом. А зимой голодным – страсть!
Сидят у бака все в снегу, не шевелясь.
Снег падает. Они, как изваянья.
Мраз умертвил и чувства, и сознанье,
И смерть готовится, напружившись, напасть…
 
 
Но чу – пробой!.. Счастливый, сытый азиат
С спасительной телегой, улыбаясь, прёт.
И, отряхнувшись, бомж от радости ревёт.
Взыграла кровь. Он, зубы в колбасу вонзив
И, ящик запалив, возликовал: я – жи-ив!
 

* Пробоем мытищинские нищие называют вынос из магазина просроченных продуктов в помойный бак.

 
Как ты скучна, молитвенная скромность,
Как тупость и бесчувственность ярка!
Интимна настоящая влюблённость,
Чья сдержанность, как светоч, дорогá.
 
 
Как целомудренна псалмов одежда,
Как ласков огнь, бушующий внутри!
Как тяжелы от слёз духовных вежды…
Пылай, любовь, и дух животвори
 
 
Незримо потребительскому оку.
Ты – воплощенье Неба, рай в аду.
Тебе присуща девственная строгость.
С распущенностью, страстью не в ладу,
 
 
Так сдержана! На холодность похожа.
Не жжёшь, но, будто бездна, глубока.
Во сне, сияя, озаряешь ложе.
Безмолвна, словно Времени река,
 
 
Едва ли ты течёшь. Застыла в неге.
Мытищи надо мною, словно мать —
Сама Любовь склонилась к колыбели,
Чтоб плач любовный к Родине унять.
 

 
Свет – это день, костёр, лампада.
Иное – тьма, в ней не видать ни зги.
Сердечный огнь – божественная правда.
А ложь – блужданья в представлениях мирских.
 
 
Всё просто: Небо или бездна,
Покой иль суета, мольба иль ор.
Вещать о Вышнем без любви – бесчестно.
Вражда из-за обычаев и вер – позор.
 
 
Духовный мир – в горенье тихом.
В нём ясен тлен, безумие идей.
Жизнь строить, не благоговея – дико.
Рассудок, я в любви избег твоих сетей.
 
 
В огне – тебя я чую тьмою.
Полымя духа – ангел-поводырь.
Течёт огонь к огню струёй святою
Прочь вечной лжи. Пусть ей упьётся тварный мир
 
 
И к счастью ищет путь в потёмках.
В веселье корчится Земля, хрипя.
И смерть, в трубу иерихонскую трубя,
Поёт об удовольствиях разврата звонко.
 

 
Что может быть страшнее рассуждений
Для сердца, что стяжает Небеса?
О мыслеблудье, ты предтеча тленья.
Обман и горе на твоих стезях.
 
 
Люблю – и разум дерзко отвергаю.
Благоговенью мысль – смертельный яд.
В любви к Творцу безмысленно сгораю.
В ответ – такой же огнь: любовь и лад.
 
 
Согласье с Небом, но разлад с Землёю.
Прещенье тут, благословенье там.
Безмыслье потрясает глубиною.
Его личина девственно чиста.
 
 
Она – родник. Он Истину извержет.
Слова пусты, а Божество вне слов.
Гореть благоговеньем, вот моя надежда —
К Предвечному и сущему любовь.
 
 
Молитвы слёзы – ангельские крылья.
Родник в духовном сердце в Небо стих сочит.
Сознанье в вышних царственно молчит
И знает – верен путь, что совершился.