Дискуссия, возникшая в научном сообществе в отношении классификационной схемы Дж. Поста является яркой иллюстрацией сложности и комплексности проблемы.

Прежде всего, было отмечено, что в настоящее время политический и собственно криминальный виды терроризма взаимопроникают и поддерживают друг друга. Об этом свидетельствуют, например, ситуация в Колумбии, где революционеры и кокаиновые контрабандисты становятся сторонниками друг друга. То же самое происходит в Афганистане, где деньги, получаемые от продажи героина, используются для поддержки террористических групп, таких как «Аль-Каида» (Marshella, 2004, р. 17). Такие же тенденции можно наблюдать и в других регионах мира, включая террористическую активность в нашей стране в регионе Северного Кавказа. С другой стороны, было отмечено, что Дж. Пост игнорирует другой спектр терроризма, исходя из собственной этноцентрической приверженности (американец).

Так, например, С. Монтейл и М. Анвар (Monteil, Anuar, 2002) утверждают, что существуют другие формы терроризма, включающие глобальное структурное насилие и «узаконенные» акты терроризма, осуществляемые США. Они утверждают, что Соединенные Штаты несут ответственность за гегемонистскую глобализацию, которая равнозначна терроризму, поскольку она стремится увековечить глобальное доминирование этой страны над развивающимися странами, способствуя сохранению материального неравенства, культурного доминирования и эксплуатации. Авторы утверждают, что США являются основным виновником всеохватывающей глобальной бедности населения развивающихся стран, которая порождает чувства безысходности и возмущения их населения, ведущие к терроризму. Более того, они считают, что США являются мировым спонсором терроризма, поскольку в свое время они поддерживали экстремистские группы в Южной, Центральной Америке и на Ближнем Востоке.

В свете таких примеров определение терроризма расширяется от представления его как «прямых актов насилия» до «политических действий, которые провоцируют или санкционируют насильственные формы поведения». Кроме того, исследователи отмечают, что выделенные Дж. Постом мотивы совершения террористических действий различными группами, совпадают, поэтому можно говорить о «комплексных мотивационных моделях поведения» (Langholtz, 2002).

В целом мнения исследователей совпадают относительно того, что реально существует множество различных психологических моделей террористического поведения и необходимы дальнейшие усилия по уточнению и оценке имеющихся знаний в отношении этих моделей. Тем не менее типология видов терроризма, предложенная Дж. Постом, может быть положена в основу классификации широкого спектра моделей терроризма.

Итак, террористические действия и их мотивы весьма многочисленны и разнообразны: а) связаны с разрушением социального и политического порядка (анархия); б) «санкционированы по воле Бога»; в) служат отмщением за притеснения; г) ориентированы на достижение экономических и финансовых целей; д) выражают защиты высших расовых или культурных ценностей и приоритетов; е) спонсируемы самим государством; ж) ориентированы на разрушение существующего политического и национального устройства государства (т. е. революционны и ориентированы на «освобождение»).

В 1988 г. исследование, проведенное в военных структурах США, обнаружило, что существует 109 официальных определений терроризма, используемых федеральным правительством США (Schmid et al., 1988, p. 5–6). Авторы исследования выявили, что во всех определениях существует комбинация порядка 22 критериев, приписываемых терроризму. Даже спустя годы известный исследователь проблемы В. Лакуер также выявил порядка сотни определений терроризма (Laquer, 1997, 1979, 1987, 1999). В отечественной литературе проблеме концептуальной дефиниции терроризма также уделялось определенное внимание (см., например: Соснин, Нестик, 2008).

Основные расхождения в концептуальном определении терроризма касаются включения в него категории «нонкомбатантов» как целей террористических атак или «граждан, которые не принимают активного участия в ситуации вооруженного конфликта», поскольку эта категория является достаточно размытой (см., например: Schweitzer, Ferber, 2005).

Другое расхождение касается определения мотиваций совершения террористических атак или использования принципа «террорист, по мнению одного человека, по мнению другого, является борцом за независимость» (см., например: Moghaddam, 2006). Этот двойной стандарт в определении терроризма стал препятствием в борьбе с ним.

Существует два подхода к определению феномена терроризма: это специфический (т. е. конкретный по условиям исполнения) и общий (т. е. с позиций концептуального определения).

Специфический подход делает акцент на формах конкретных атак (захват заложников, транспортных средств, объектов инфраструктуры, взрывы, использование биологических материалов и т. д.) без определения терроризма как категории. Концептуальный подход стремится дать общее определение терроризма как явления, исходя из общих критериев, таких как мотивация, тип целей и т. п.

В данной работе используется следующие определения терроризма и суицидального терроризма^[1].

Терроризм – это заранее спланированная атака или угроза атаки на мирных граждан или гражданские объекты для достижения политических, идеологических и/или религиозных целей. Примерами, которые не ограничиваются этим списком, являются взрывы в местах скопления гражданского населения и/или гражданских объектов, взрывы в средствах перемещения граждан.

Суицидальный терроризм – это политически, религиозно и/ или идеологически мотивированная атака, осуществляемая одним или несколькими индивидами, которые сознательно отказываются от своей жизни ради нанесения максимального ущерба гражданам и/или их гражданским объектам.

Естественно, в число объектов или «мишеней» террористических атак необходимо для полноты анализа включать как военные, так и политические структуры государств, о чем свидетельствует объективная историческая логика функционирования этого феномена.

Подходы к анализу феномена терроризма: проблема исследовательской практики

В социальной психологии есть внушительный корпус данных, позволяющих предлагать объяснения для понимания мотивации вступления людей в террористическую активность. Проблема мотивации терроризма, как и сам феномен, имеет комплексный, иерархический характер. Она может рассматриваться на трех уровнях – индивидуально-личностном, внутригрупповом и межгрупповом.

Однако следует отчетливо понимать, что такое триединство развести на уровни можно только теоретически, с определенной долей условности. Это связано с тем, что структура личности индивида содержит в себе все многообразие отношений человека с окружающим миром, выступая одновременно регулятором его жизнедеятельности.

Это положение в теоретико-концептуальном плане хорошо иллюстрируется психологией «Я-концепции» человека и категорией «социальной идентичности» личности. В операциональном плане Я-концепция личности – совокупность представлений индивида о себе самом с эмоционально-оценочными компонентами этих представлений – реализует мотивационно-регуляторную функцию в поведении личности (Журавлев и др., 2014). В целом мотивационная функция Я-концепции, регулирующая поведение человека, состоит в следующем:

– Каждая социальная ситуация воспринимается и оценивается в соответствии с теми компонентами «Я-образа», которые актуализируются в этой ситуации и которые индивиду необходимо проявлять (поддерживать, защищать, избегать и т. п.).

– На основе базовой потребности поддерживать и защищать свое «Я», потребности в положительной самооценке, а также (и это самое главное) в зависимости от субъективной значимости для индивида тех параметров Я-концепции, которые активированы ситуацией, формируется и вырабатывается конкретная форма поведения в данной ситуации.

Я-концепцию личности как совокупность представлений о себе самом можно рассматривать в виде континуума: на одном полюсе располагаются индивидуально-личностные характеристики (и соответствующие мотивации поведения), на другом – социально-категориальные.

В соответствии с этим любую мотивацию поведения человека можно представить также в виде континуума: на одном полюсе – индивидуально-личностная мотивация и взаимодействие, на другом – межгрупповое. Когда ситуация активизирует в сознании индивида социально-групповые параметры Я-концепции (т. е. на первое место выходит социальная идентичность), то он действует как член группы, когда индивидуально-личностные – мотивация и взаимодействие остаются на межличностном уровне.

Другими словами, именно социальная часть «Я-концепции», которая определяет принадлежность человека к группе (или группам), его «социальное лицо», обеспечивает одинаковость и координацию группового поведения. Чем ближе социальная ситуация в ее субъективном восприятии к межгрупповому полюсу континуума, тем сильнее проявляется тенденция к единообразию поведения человека как члена своей группы к другой группе и склонность воспринимать членов другой группы как ее обезличенных представителей, т. е. недифференцировано (см.: Купрейченко, 2008). При рассмотрении истоков терроризма акцент делается на базовых социальных потребностях, которые при определенных обстоятельствах могут обуславливать мотивацию людей вступать на путь терроризма. Однако в ряду психологических проблем терроризма есть аспект, который, по-видимому, является наиболее значимым, – это психология самих террористов, их мотивации, личностные характеристики, способы принятия решений, поведение в группах и их психопатологические особенности.

В целом, независимо от важности проблемы индивидуальной мотивации террористов и их личностных особенностей для психологических исследований, на практике подобные исследования сталкиваются с рядом проблем, которые косвенно, но очень существенно могут фальсифицировать результаты этих исследований. Эти проблемы проистекают, как считают исследователи, либо из чрезмерного акцента на чисто психологическом объяснении, либо на слишком узком определении проблемы (Reich, 1998). Прежде всего, необходимо отметить проблему крайней ограниченности прямого исследования личностных особенностей террористов и их индивидуальной мотивации вступления в террористическую группу. Многие террористы полагают, что любые попытки внешнего наблюдателя объяснить их мотивацию в психологических терминах будут принижать значимость и законность их идей, действий и вообще их существования. У них, естественно, нет никаких иллюзий в отношении того, что они смогут обратить исследователя, который хочет с ним встретиться, в свою веру. Тем более что исследователь, скорее всего, будет восприниматься как представитель правительства, общества или класса, против которого они осуществляют свои террористические действия.

Согласие встретиться с психологом или психиатром чаще достигается тогда, когда террорист уже начал испытывать сомнения в отношении своей деятельности. В этих случаях получаемая информация, независимо от ее полноты неизбежно будет подвержена влиянию смены психологической ориентации.

С другой стороны, исследование осужденных террористов также имеет свои проблемы. Если они соглашаются отвечать на вопросы психолога или вообще участвовать в проведении исследования, то зачастую мотивация их согласия может иметь своей целью либо скрасить дефицит общения в условиях длительного тюремного заключения или проявить защитные реакции при взаимодействии с исследователем. Это обстоятельство также предъявляет особые требования к психологу при интерпретации получаемой информации.

Следующая проблема – это проблема чрезмерного обобщения получаемых результатов или теоретических аргументаций. Как показывает практика, террористические акты осуществлялись разными людьми с широким спектром убеждений и целей, включая и вероятность отсутствия каких-либо целей вообще, поэтому психологические объяснения мотивации действий какой-то одной категории террористов нельзя применять для объяснения всего их многообразия. Действительно, имеющиеся примеры психологического анализа терроризма «перенасыщены» объяснениями, которые игнорируют многосторонность и комплексность проблемы (см., например: Cooper, 1977).

В. Райх отмечает: «Даже беглый взгляд на историю терроризма показывает, насколько это многообразное и сложное явление. И, следовательно, насколько тщетно и бесполезно приписывать простые, глобальные и обобщающие психологические характеристики ко всем террористам и всем видам терроризма» (Reich, 1998, p. 262–263).

Более того, сами террористические группы могут менять свои характеристики и целевую направленность. В терроризме существует множество смешанных пограничных условий, влияющих на мотивацию террористической активности. Дискуссия по этой проблеме в исследовательской практике возникала еще в конце 1980-х годов (см., например: Laqueur, 1987).

Независимо от сходства террористических групп по исполнению террористических актов в своих идеологических, религиозных и иных ориентациях они обычно существенно различаются. И если вопрос адресовать к индивидуальным террористам, то их «похожесть», по меньшей мере, будет соотносима с их различиями.

С проблемой чрезмерного обобщения близко связана проблема психологического редукционизма. Как неоправданно приписывать конкретные характеристики и мотивации широкому спектру террористов и террористических групп, легко и обычно неоправданно приписывать всем формам террористического поведения одну (ту или иную) конкретную причину.

Одним из типичных примеров в истории изучения терроризма была попытка объяснения поведения преступников и террористов врожденными личностными особенностями и характеристиками, т. е. биологическими причинами на основе идей С. Ломброзо (см.: Laqueur, 1987). Не менее редукционистскими, но также проблематичными были попытки объяснять мотивацию поведения террористов на основе их психопатологии – нарциссизма, суицидальных наклонностей и т. п. (см., например: Corrado, 1981; Cooper, 1977).

Естественно, террористические группы находятся на «обочине» обществ. И эти группы, по-видимому, привлекают к себе индивидов с различными психическими отклонениями. Но представляется ясным, что террористы в целом действуют на вполне рациональном уровне и не страдают от психических расстройств. Большинство специалистов склоняются к тому, что психопатология не является основным источником террористической мотивации и активности (см., например: Ferracuti, Bruno, 1981).

К таким же выводам приходят исследователи в отношении нахождения типичного профиля личности террориста. Многочисленные попытки найти и вычленить профиль характеристик личности террориста не привели к однозначному результату. В имеющейся практике анализа личности террориста существует тенденция приписывания поведению террористов набора конкретных психологических механизмов, процессов или характеристик. Однако эти теоретические объяснительные модели можно считать лишь предположительными гипотезами, требующими эмпирического обоснования.

Еще одной проблемой при изучении мотивации терроризма зачастую является не вполне адекватное внимание исследователей к вопросу значимости физических и материальных выгод как мотивирующего фактора вступления в террористические группы. Конечно, жизнь террориста может удовлетворять ряд потребностей, не относящихся к материальной стороне жизни. Это поддержка и одобрение другими членами террористической группы, повышение самооценки, возможность совершать насилие, выступать против ценностей родителей и общества, которых индивид считает ответственными за свои жизненные неудачи, и многое другое, что мы не можем разделять и одобрять. Но есть и другие цели, которые могут играть важную роль в принятии решения вступить в террористическую группу: это власть, материальные привилегии, уровень жизни и даже здоровье. Эти мотивации особенно значимы для молодых людей из бедных слоев населения.