На вождей и идеологов таких движений ложится ответственность не только и не столько даже за практические результаты, сколько за то, что ни в одном случае не были с достаточной чёткостью определены цели движения. Из крупнейших движений такого рода можно выделить экспансию христианства в мировом (почти) масштабе и экспансию коммунизма в мировом (почти) масштабе. Обе эти религии (вера в коммунизм в большинстве аспектов совпадает с религиозной верой) и исключают, и дополняют одна другую, составляя в определённом смысле единое целое: коммунизм обещает всеобщее счастье на земле, христианство обещает счастье на небе – но только для христиан, и только для лучших из них. Центральная идея коммунистической веры: «Всем должно быть хорошо – и обязательно будет хорошо – на земле»; центральная идея христианской веры: «Только хорошим христианам будет хорошо, и только на небе; зато им будет хорошо вечно».

Замечателен в этом процессе поиска всеми своего счастья такой момент: даже осознавая, что он никогда не узнает с достоверностью, в чём для него состоит счастье, человек не готов ни на миг прервать этот поиск. «Не нахожу и никогда не найду. Стало быть, поиск бессмыслен. Нужно прекратить его и не искать того, о чём никто не имеет представления». Несмотря на такой вывод, который для каждого неизбежно напрашивается когда-то, ни один человек не готов последовать ему. Тут человек подобен мухе, которая бьётся о стекло, не в силах вылететь наружу. Её привлекает свет по ту сторону окна. И как ни прочна преграда, муха не оставит попыток преодолеть её, пока у неё на это хватает сил.

Оборотной стороной этого фанатичного поиска всеобщего и индивидуального счастья является то, что человек непрестанно сталкивается на этом пути с несчастьями и бедами, о возможности которых он никогда прежде не подозревал. Но и это не останавливает его: упав, он тут же поднимается и возобновляет поиск – по-прежнему бессмысленный и бесперспективный. Путеводной звездой и побуждающим мотивом при этом является для него вовсе не страстное желание счастья – невозможно страстно желать того, о чём не имеешь ясного представления, – но слово, понятие «счастье», которое каким-то образом сложилось в его голове и подчинило себе все устремления его души и духа. Понятие «счастье» хотя и неопределимо в конкретных терминах, определимо в общих терминах – как нечто самое ценное и самое прекрасное, что возможно для человека. И как не стремиться к самому ценному и самому прекрасному, даже если трудно увязать с этим понятием конкретное представление?

Тут для философа на первое место в качестве предмета, требующего объяснения, должен выступить сам этот процесс извечного поиска счастья отдельным человеком и всем человечеством. Уж если невозможно достижение прочного, непоколебимого никакими обстоятельствами счастья в том и в другом случае, то, может быть, возможно хотя бы понять, почему это невозможно, и это позволит переосмыслить и перестроить поиск, заменив цели на менее утопичные? В таком случае, может быть, окажутся достижимыми цели меньшие, но тем не менее представляющие ценность для каждого. И пусть такое счастье будет спорадическим, состоящим из отдельных счастливых моментов; оттого, что благо повторяется, оно не перестаёт быть благом. К чему стремиться человеку, к счастью или к благу, если счастье недостижимо для него в силу своей перманентной удаленности от него, которая нисколько не уменьшается со временем, а благо лежит прямо перед ним – достаточно протянуть руку, чтобы взять его? Но что такое благо так же неопределимо, как и то, что такое счастье. Для каждого очевидно, что такое приятное и приятные моменты в жизни. Но отождествимо ли приятное с благом? Тут наркоманы многое могут рассказать нам о приятных моментах в своей жизни, которых лучше не знать никому и никогда.

Автор не предполагает анализировать исторически складывавшиеся концепции и представления о счастье. В этом случае его исследование было бы историческим, даже если бы к нему примешивались оценки и оценочные суждения. Автор исходит из того, что новое время, в которое мы живём и которое стремительно изменяется у всех на глазах, требует новых определений понятия счастья и нового отношения к этому понятию.

Строительство всеобщего прочного счастья – это как строительство крепости, где каждый камень должен быть хорошо прилажен к другим, чтобы они все вместе надёжно обеспечивали прочность стен. Когда-то, под воздействием ли времени или под воздействием событий, стены всё равно рухнут. Но это не повод не возводить их. Можно провести параллель между возведением такой крепости и формированием нового, не одинакового для всех, но многообразного и многогранного представления о счастье, отвечающего духу и реалиям времени. Каким будет это представление, загадывать рано. Но одно несомненно: оно будет враждебно христианству и коммунизму. Словно каким-то злым духом на пути человечества были установлены эти две ловушки – христианство и коммунизм, обе манящие обещанием счастья. Человечество оба раза поддалось искушению и поочередно оказывалось в обеих. Но человек не в силах победить в себе иррациональное стремление обрести то, что необретаемо, что присутствует в его духе как цель и намерение, для которых невозможно воплощение.

Возьмём ли мы представления Платона, первого философа-утописта, или представления любого из последующих философов, всякий раз обнаруживается то же самое: ни одному из мыслителей, включая самых выдающихся, не удалось сформулировать дефиницию счастья, приемлемую для всех. Но так ли уж важно иметь дефиницию счастья, чтобы чувствовать себя счастливым? Разве не счастлива кошка, поймавшая мышь, и разве ей нужно для восприятия своего счастья обладать дефиницией счастья? Для счастливого человека всегда верна такая дефиниция: «Счастье – это то душевное состояние, которое я в настоящий момент испытываю».

Такие общие определения, как «счастье в здоровье и материальном и душевном благополучии» или «счастье в том, чтобы чувствовать себя счастливым» при ближайшем рассмотрении неизменно обнаруживают свою несостоятельность. Возникают дополнительные вопросы, на которые ответы невозможны. Одно дело быть здоровым для человека, который всегда был здоров, и другое – для человека, который хронически болен. Ничего больной не желает для себя так, как выздоровления, но это желание неизвестно здоровому. Не случайно кем-то было сказано: счастье как здоровье – если его не замечаешь, значит, оно есть. Слепой всю жизнь мечтает стать зрячим и сожалеет, что для него это невозможно; но зрячий отнюдь не радуется всю жизнь тому, что он зрячий, он не замечает тех преимуществ, которые ему даёт зрение, и не воспринимает ежеминутно свою способность видеть как величайшее благо. Он воспримет её как величайшее благо, если утратит её. Тут оправданна пословица, точно передающая состояние владеющего и не владеющего каким-то благом: «что имеем – не храним; потерявши – плачем».

Человеку, как это ни парадоксально, остаётся полюбить зло за то, что оно является условием возможности блага. Голод – непременное условие возможности удовольствия от его удовлетворения; боль – условие возможности радости от отсутствия боли. Каждому остаётся смириться перед своим бессилием обрести долговременное счастье и полюбить свои несчастья как условие возможности счастливых моментов в жизни. Всё же, осознавая это, человек скорее согласится на полное отсутствие счастья в своей жизни, чем на присутствие несчастий, какие бы счастливые моменты ни были с ними связаны. Или захочет кто-то познать радость прозрения, если такая радость возможна только ценой долговременной утраты зрения?

Все хотят быть счастливыми, но не готовы платить за счастье высокую цену. Но никто ещё не отменил извечный закон природы для всего живого: чем глубже страдание, тем прекраснее момент его прекращения. Но если определить счастье как прекращение страдания, таким определением будут оправданы все несчастья и беды человека. Человек должен желать себе в таком случае страданий ради возможности их прекращения. Но это верно, скажут нам, только для счастья, переживаемого интенсивно. Но есть и тихое, спокойное счастье, например – счастье наслаждения вечерней зарёй или лёгкими порывами ветерка. Но представим себе вечернюю зарю, длящуюся вечно, или порывы ветерка, никогда не прекращающиеся. То и другое не будет восприниматься чувствами. Чем миг счастья ощутимее, тем выше цена за него. Никогда не удастся человеку обмануть свою природу и быть счастливым, не платя за своё счастье высокую цену.

И ещё один важный момент нужно учитывать в желании счастья: есть запреты на счастье, действительные для всех народов и во все времена, – на такое счастье, которое даётся ценой несчастья других. Такие запреты – препятствия на пути к счастью, которые морально оправданны и неустранимы. Путь к счастью всегда тернист, тернии – едва ли не главное на нём. Устранив их, человек устранил бы и самый путь. Хитрость «достичь наибольшего возможного счастья наименьшей ценой» тут не сработает. Но если невозможно состояние продолжительного счастья для всех, как вообще возможно счастье для всех? Правильный ответ уже давно дан в пословице «каждый кузнец своего счастья». Только в той мере, в какой быть счастливым может каждый, может быть счастливо всё человечество. Как я телесно и духовно частица человечества, так моё счастье частица всеобщего счастья. Счастье всех достижимо через счастье одного, а не счастье каждого достижимо через счастье всех. Путь к всеобщему счастью лежит через счастье личное, «эгоистическое». Счастье каждого – это кирпичик в великом здании всеобщего счастья: изъяв один кирпич, мы повредим всё здание.

* * *

Говоря упрощённо, есть два вида читателя: одни любят глубокое, другие развлекательное. Нередко оба эти вида совмещены в одном лице. Предлагаемые «Беседы» не выдержаны в академическом тоне, но и не являются собранием анекдотов. Поэтому автору трудно будет угодить обоим видам читателя. Что-то из того, что будет сказано, придётся не всем по душе, тем более что будут названы имена, одними читателями почитаемые, для других одиозные. Автор не может быть одновременно на стороне тех и других читателей, необходимым следствием чего будет несогласие с автором одних читателей и согласие других. Выхода из этой дилеммы нет. Для академического подхода зачастую важно не кто, а что, то есть явление. Но для подхода житейского – а он востребован в данном случае не меньше, чем академический, – важны конкретность изложения и детали, и тут без называния имён не обойтись. Но даже если бы это было возможно, автор предпочёл бы избрать неполиткорректный способ изложения, то есть с называнием имён, и в этом он не видит ущемления интересов читателя. Пусть автору послужит оправданием то обстоятельство, что речь в таких случаях идёт о тех, кто десятилетия стоял у рычагов идеологического пресса, успешно раздавившего в России не только свободную мысль, но всякую мысль вообще. Некоторые из нижеследующих текстов в разное время были опубликованы в философском журнале-альманахе «Парадигма». Бóльшая часть текстов предлагается вниманию читателя впервые.

Информация об авторе: см. статью Людмилы Климович «По ту сторону советской власти» в журнале «Неприкосновенный запас» (2009, № 5) по ссылке:

https://magazines.gorky.media/nz/2009/5/po-tustoronu-sovetskoj-vlasti-k-istorii-narodno-trudovogo-soyuza.html