Часть первая
Сталкеры

1. Украина, Киев, 13.07.2016.

Бросить все, чтобы уйти, и бросить все, чтобы вернуться. Казалось бы, какая разница? И в первом, и во втором случае ты чем-то жертвуешь ради новой цели в жизни. Но так лишь кажется. Особенно заметна разница, когда ты уходил, пытаясь вычеркнуть из биографии значительный кусок своей жизни. Тяжелой жизни, опасной и нервной, но настоящей, полноценной и пронизанной смыслом. Резкий переход к жизни размеренной, без адреналина и без особой труднодостижимой цели вгоняет в депрессию, а то и вовсе может убить.

Другое дело, когда ты возвращаешься. Новая жизнь еще не пропитала тебя насквозь, привычки не укоренились, да и вообще ты мало изменился за какой-то год затянувшегося отпуска. Немного потерял форму, немного проветрил голову, совсем чуть-чуть изменил взгляд на жизнь. Это все не вопрос. Форму восстановить – раз сходить в рейд, а от остального только польза.

В общем, главное отличие заключается в настрое. Когда уходишь, на сердце, в любом случае, остается тяжесть, а в душе осадок, пусть и понимаешь, что иначе было нельзя. Совсем другое дело, когда ты возвращаешься. Особенно, если тебя позвали. Ты полон сил, настроение отличное, а в организме бурлит энергия.

Горы можно свернуть!

– Вижу, как глаза сверкают, – вместо приветствия сказал генерал Остапенко, протягивая Андрею руку. – Рад видеть тебя, Старый. С возвращением.

Генерал лично встретил Старого и Бибика в аэропорту «Киев», и не в терминале, а у трапа. Это выглядело довольно странно. И то, что самолет сел не в Борисполе, а в городе, и то, что целый генерал национальной Службы безопасности встречает бывшего наемника, как высокого гостя. Будь Старый хотя бы военным, пусть и отставным, еще туда-сюда, понять можно. Но ведь он формально был именно наемником, то есть человеком с весьма сомнительным прошлым. Встречая его, Остапенко светился в полный рост. Прямо-таки открыто признавался, что в прошлом вел дела с наемником и, следовательно, мог иметь отношение к некоторым акциям тайного синдиката, с которым довольно долго был связан Старый. Мягко говоря, Остапенко подставлял сам себя. Зачем? Что это за игра? Перед какой закулисной публикой генерал разыгрывал спектакль? Очень странно все это выглядело. Более чем странно.

Впрочем, Лунев не стал ломать голову над этой загадкой, а по привычке спросил прямо:

– С чего вдруг такая честь, господин генерал? Совсем плохи дела? Кризис жанра?

– Как посмотреть, – Остапенко отвел взгляд. – Садись в машину.

– За рулем, в связи с кризисом, тоже сами?

– Пошути у меня, – проворчал Остапенко. – Кризис это для бизнесменов. У нас ничего такого не бывает, только чрезвычайные ситуации.

– Зато почти каждый день, – негромко проронил Бибик.

– Иди в машину, – приказал ему Остапенко. – И ты, Старый, садись.

Водитель в генеральской машине имелся. Да и машина генерала никак не тянула на «антикризисный» вариант. Черный немецкий внедорожник «Ауди» смотрелся на летном поле почти так же уместно, как и самолеты. Видимо, дела у Остапенко шли действительно неплохо, и встречать Старого он приехал исключительно из каких-то своих вечно секретных соображений, а не из уважения к легендарной персоне наемника.

– Много воды утекло, – Андрей уселся на заднее сиденье и проводил взглядом Бибика.

Полковник в машину Остапенко не сел. Впрочем, и пешком из Киева в Дитятки он тоже не отправился. Неподалеку его поджидал внедорожный красавец той же марки, модели и цвета, что и у Остапенко. Почему-то Андрей решил, что за воротами аэродрома к ним присоединится как минимум еще одна такая же машина.

– Немало, – буркнул Остапенко, усаживаясь рядом.

– Как вы тут поживаете на самом деле?

Андрей обернулся и бросил взгляд в окно. Он не ошибся. Едва внедорожники выехали за ворота режимной зоны аэропорта и покатили по Воздухофлотскому проспекту в сторону Кольцевой дороги, к ним присоединились даже две машины.

Дальше вереница черных, наглухо затонированных немецких внедорожников двинулась быстро, то и дело меняя местами направляющий экипаж и замыкающий. Все в полном соответствии с правилами сопровождения важных персон.

На кой черт сдалась такая конспирация, Лунев спрашивать не стал. Но на заметку этот факт все же взял.

– Мы тут поживаем… когда как, – запоздало ответил Остапенко. – Еще полгода назад было пусто, теперь вот снова густо. Вроде бы и звери шустрят, тревожно на территории, а народ нахлынул. Только все какие-то потерянные, с памятью поврежденной. Ходят, озираются, словно вчерашний день ищут. И другая крайность, новички-энтузиасты тоже будто бы сговорились, волной пришли и не уходят. Словно фестиваль у них тут. На тему ролевых игр. Они ведь, сам знаешь, новички эти, сходят в пару турпоходов к саркофагу, прославятся чем-нибудь – преимущественно глупым – и думают, что им все теперь по плечу, что они теперь великие сталкеры. Потом их, конечно, жизнь проредит: кого группировки ухлопают, кого зверье сожрет, а кого просто зона отторгнет. Но на все это время требуется. Вот и получается, что пока у нас тут столпотворение, хаос и мясорубка в одном флаконе. Короче, работы прибавилось существенно.

– А старички что ж порядок не наводят?

– Разбрелись все старички. Они ведь не у дел остались. Профессор Пригорович, который главный артефакт изучал, бросил без присмотра аппаратуру в разгар эксперимента и уехал в Киев. В результате объект изучения раскололся, аномальная энергия резко пошла на убыль, и зона с тех пор круто изменилась. Слышал эту историю?

– Я на тот момент еще в Припяти отирался.

– А-а, ну да. Припоминаю. Короче, старички в большинстве своем в Москву подались, там сейчас для них работы больше, чем тут. Некоторые возвращаются, но редко и ненадолго. Так что, особо картину они не меняют.

– А группировки? Или тоже разбежались и в Москву подались?

– Кое-кто остался, но они тоже ничего не меняют. И вообще, на самом деле больше от гражданского начальства проблем, чем от нелегалов. В Киеве ведь свои взгляды на зону отчуждения. Им хочется, чтоб в ней все теперь, как на кладбище было: понятно, предсказуемо и строго по программе. Как говорится, умерла, так умерла. Очень хочется начальству сделать так, чтобы поскорее забыл народ о Зоне с большой буквы. Стирают чиновники из памяти людской любые упоминания о недавних проблемах, желают, чтобы только Чернобыльская авария восемьдесят шестого года осталась в истории и ничего больше. Даже рапорты и отчеты о больших заварушках… ну, ты помнишь, о каких… под сукно засунули, а над старым саркофагом новый хотят возводить. Вроде как все по плану, никаких аномальных проблем не было, и нет. А-а… ладно… пусть это на их совести остается. У нас свои дела, у них свои. Совпадают интересы – хорошо, а нет… и суда нет.

– Все понятно. Чиновничий заговор молчания, столпотворение, прорывы зверья из зоны… это реальная головная боль, но в целом-то обстановка под контролем, разве не так?

– В целом, да.

– Чего ж вы меня выдернули, если все настолько замечательно?

– Отставить. Я не сказал, что все замечательно. И насчет новых тварей неясно. Откуда они прорвались – большой вопрос. Так что комплекс проблем еще тот, потому тебя народ и потребовал. Без Старого, говорят, никак не обойтись.

– И давно вас мнение народа стало волновать? – усмехнулся Старый. – В депутаты не метите, случайно?

– По какому округу? – поморщился Остапенко. – По зональному? Нет, Старый, можешь не беспокоиться. Я позвал тебя не для рекламной поддержки своей предвыборной кампании. Действительно твоя помощь требуется. Бойцов у меня много, спецы имеются высшего класса… ты и сам в курсе. В общем, выбор есть, но сейчас мне нужен именно ты.

– Вам?

– Нам всем, – не моргнув, исправился Остапенко. – Опасаешься, что снова подставлю?

– Было такое опасение, – кивнул Старый. – Но раз вы об этом так вот прямо спросили – больше не опасаюсь. Теперь я в этом уверен.

– Тяжелый ты человек, Старый, – вздохнул Остапенко. – Но пусть будет так, думай что хочешь. Главное – проблему реши. Бибик обрисовал тебе ситуацию?

– В общих чертах. Но пока на месте не осмотрюсь – не уляжется в голове. Так что выводов у меня пока нет.

– Их и у меня пока нет. Знал бы я, с какой стороны к проблеме подойти, сам бы размотал клубок этот змеиный. Но намек я понял. Грузить вводными и ценными указаниями не буду. Только одну установку озвучу сразу, как говорится, на берегу. Если ситуация не осложнится до предела, играй по правилам, Старый. Как бывший морпех, а не как наемник, понимаешь меня? Много будет глаз за тобой наблюдать.

Остапенко указал взглядом вверх. Это можно было понимать двояко: и как «держать руку на пульсе будут высшие чины», и как «наблюдать будут компетентные органы с помощью спутников». В любом случае, просьба была ясна – обойтись без гражданских жертв.

На самом деле Старый никогда не жертвовал гражданскими. Даже в бытность наемником. Разве что перегибал палку и «зачищал» некоторых негодяев, чью вину перед обществом еще лишь предстояло доказать. Вот на недопустимость подобной практики и намекал Остапенко.

– Это вас в Киеве попросили?

– Это уже не твоя забота. Просто сделай, как я сказал, и будет тебе счастье. Понимаешь меня?

– Если ситуация не осложнится, – повторил Старый слова генерала, делая акцент на «если», и кивнул: – Хорошо. Но ведь не все зависит от меня, за желающих осложнить ситуацию я не в ответе.

– О чем и речь. Соображаешь по-прежнему быстро. Это хорошо. А теперь давай поговорим о чем-нибудь постороннем. Как там на Алтае?

Старый покачал головой:

– У меня тоже один предварительный вопрос имеется. Что делала Татьяна в Дымере?

– Может, лучше про Алтай? – вздохнул Остапенко. – Мы ведь не хотели раньше времени забивать тебе голову работой.

– Ответьте, и поговорим о чем угодно, хоть об Алтае, хоть о политике, хоть о конце света.

Генерал вдруг уставился в окно:

– Коля, ты это видишь?

– Так точно, жмется к нам кто-то, – ответил шофер. – Четвертая машина взяла его на заметку.

Когда машины вырулили с Воздухофлотского проспекта на полосу разгона Кольцевой, Андрей тоже увидел, что в стройные ряды черных «Ауди» настойчиво пытается вклиниться серый «Ленд Крузер». При этом серый «японец» вел себя не совсем так, как это делает «дорожное быдло». Он не «наезжал», не сигналил и не моргал фарами. Просто ехал, словно приклеенный, в левом ряду, не позволяя замыкающей машине группы себя отсечь или притормозить. «Крузер» будто бы готовился к финишному спурту: «вот вырулим на Кольцевую, я вам покажу, как умею ускоряться!» И все же Лунев был уверен, что «Тойота» готовится не к гонкам, а к чему-то другому.

– Лучше на прицел его возьмите, – посоветовал Старый. – Он не жмется, он позицию занимает.

– Мы в броне, – заявил водитель. – Уровень защиты «Б шесть». Пусть хоть из «калаша» лупят, если мозгов нет.

В этот момент группа выехала на Кольцевую, и «Крузер» вполне ожидаемо резко ускорился. Замыкающая машина попыталась прижать его к разделительному ограждению, но «японцу» вполне хватило мощи протиснуться и даже «отбортовать» черную машину к обочине.

Андрей вдруг заметил, что глухая тонировка стекол «Крузера» стала чуточку светлее. Отчего вдруг?

На поиски ответа ушла треть секунды.

– Тормози! – крикнул Лунев.

– Чего ради?! – нервно спросил шофер.

– Они окна открыли!

– Ничего они не открыли, – возразил шофер, бросив взгляд в боковое зеркало.

– Вот ты баран! – Лунев бесцеремонно толкнул локтем Остапенко в бок: – Они с другой стороны стекла опустили, понимаете, что это значит? РПГ у них!

– Коля, притормози, – приказал Остапенко. – Всем машинам, атака слева с тыла! Серая «Тойота Ленд Крузер». Приказ – обезвредить!

Сопровождающие не успели никого обезвредить. Пока Остапенко приказывал шоферу тормозить, правое переднее окошко «Крузера» тоже поползло вниз, а в тот миг, когда генерал назвал марку опасной машины, в окне «Тойоты» показался гранатометчик с РПГ-18 «Муха». Старый не ошибся.

Выстрел с двадцати метров из гранатомета это гарантированный конец фильма. Рисковали при таком раскладе и сами стрелки, но, видимо, в данном случае противник решил, что дело стоит любых жертв. Лунев лихорадочно попытался сообразить, что можно предпринять, но никакого приемлемого варианта не нашел. Только один – смириться и достойно встретить смерть.

– Первый, на обочину! – прозвучало из гарнитуры водителя Остапенко. – Остановиться!

Коля почему-то замешкался, но его оплошность исправил водитель, который сидел за баранкой ближайшей машины сопровождения. Он резко вырулил влево и занял позицию чуть позади и слева от генеральского внедорожника, встав щитом между «Крузером» и «Ауди» генерала Остапенко.

И в ту же секунду хлопнул выстрел.

Что произошло дальше, Андрей запомнил частично. Сначала слева полыхнула вспышка, а затем послышался оглушительный грохот. Машина сопровождения взорвалась и врезалась горящим бортом в борт генеральского внедорожника.

Машину Остапенко сильно тряхнуло и буквально смело с дороги. Громыхнули, ломаясь, ограждения автомобильного моста, душераздирающе застонало сминаемое железо, затрещали бронестекла, хлопнули, надуваясь, занавески и подушки безопасности, а дальше последовал краткий миг полета. А вернее – падения прямиком на железнодорожные пути под виадуком.

Мир перевернулся, а через секунду Старый крепко приложился затылком к потолку и отключился.

Правда, как раз в эту секунду он все же успел поймать за хвост одну замечательно своевременную мысль:

«Говорят же, не возвращайся туда, где был когда-то счастлив, но нет, дернул меня черт…»

2. Украина, недалеко от Чернобыля, 14.07.2016.

Нудный и по-осеннему прохладный дождик в середине июля был как бы неуместен, но кого он спрашивал, когда ему идти, а когда нет? Дождик явление свободное, когда захотел, тогда и пошел. И где захотел, там и поливает. И каким ему быть – моросящим, крупным или вовсе грозой – это он тоже сам выбирает, ни с кем не советуется. Разве что с ветром. Тоже, кстати, с тем еще вольным казаком. Не хуже дождя. Где ему вздумается, там и гуляет.

Да что там говорить, свободнее этой парочки – дождя и ветра – в зоне отчуждения никого не сыщешь! Никакие вольные сталкеры и рядом не стояли. Пусть эти граждане думают о себе что хотят, а реальной свободы они не видели и не увидят. Настоящей свободы, без дураков, такой, как у ветра и дождя.

Ведь что такое «воля» для сталкеров? Да всего-то возможность выбора, куда отправиться за смертью. В какой из уголков затоптанного пятачка зараженной изотопами территории. И все, больше никакой свободы. Даже способ умереть они не могут выбрать. Зверье, радиация, пуля, несчастный случай… да просто болезнь какая-нибудь… никто даже угадать-то не сможет, как умрет и когда. А уж о выборе нечего и говорить.

Так что «вольные сталкеры» это одно название. Пустой звук. Самообман. На самом деле, никакие они не вольные. Они либо бестолковые, поэтому их не принимает ни одна группировка, либо слишком гордые – поэтому сами ни с кем не желают кооперироваться, либо чокнутые. Последнее самый частый вариант.

«Такие, как я, – вольный сталкер по прозвищу Скаут невесело усмехнулся. – У меня в этом плане вообще все четыре туза в рукаве. Мало того, что из военных проводников вытурили, так еще две ходки в психушку за плечами и подозрение в том, что я скрытый мутант. Послужной список что надо. Кто будет с таким типчиком работать? Только такие же долбанутые изгои. Вот, вроде Мухи», – Скаут покосился на спутника.

Михаил Мухин имел целых три прозвища, которые применялись его знакомыми в зависимости от ситуации. Если он был в относительном порядке, то есть более-менее соображал, узнавал знакомых и поддерживал разговор, то его называли Мухой. Если он впадал в тихое помешательство, то Михой Тормозом. А вот когда он начинал буянить – Михамухиным. Эта нехитрая градация помогала коротко и внятно доводить до знакомцев информацию о текущем состоянии этого чокнутого сталкера. «Видел Муху», значит, все в порядке. «В Копачи не ходи, там Михамухин» – значит, в Копачи лучше действительно не ходить. Буйный Михамухин проявлял чудеса изобретательности по части устройства всяких гадостей окружающим. И что хуже всего, в этом состоянии его никто не мог обезвредить. Очень уж ловким становился сталкер.

Теоретически можно было дождаться, когда он перебесится и впадет в ступор, но в состоянии безобидного «зависшего» Михи Тормоза убивать его было как бы грешно. Да и когда он откликался на Муху, тоже не находилось особых причин с ним ссориться. Парень был, как парень. Не подойдешь же к человеку и не влепишь ему пулю между глаз просто так, ни с того ни с сего. Просто потому, что тебе было слабо завалить его в состоянии Михимухина. Это все равно, что спящего убить. Полное западло.

Так что Муха мог ничего не опасаться, когда был более-менее в норме. А окружающим, получается, оставалось терпеть и надеяться, что появится в окрестностях Чернобыля умелец, который положит Михумухина в период обострения. Надеяться и держаться от Михи Тормоза Мухина подальше. На всякий случай.

Как Скаута угораздило связаться с этим типом, да еще пойти с ним на поиски добычи? Вот как-то так. Реальные мотивы, наверное, одному богу известны.

Столкнулись ходоки совершенно случайно, на рынке. Остановились у одной и той же палатки с приличной, хотя и до спазмов в желудке дорогой шведской снарягой. Более того, потянулись к одним и тем же ножнам для «Феллькнивена». Скаут уступил, Муха повертел ножны, вздохнул и протянул их Скауту. Тот тоже повздыхал и положил ножны на лоток. За такие бабки можно было купить десяток китайских ножен. О чем Скаут и заявил. Торговец, конечно, начал приводить веские аргументы в пользу фирменных вещей, но на сторону Скаута встал молчавший до сих пор Муха.

Потом они еще побродили вместе по рынку, прицениваясь к одним и тем же товарам. Потом посидели в баре, в самом дальнем темном уголке, куда, не сговариваясь, забились, чтобы не видеть косые взгляды и не слышать неприятные реплики в свой адрес. После, выпив по соточке «Хортицы» и чуток расслабившись, попробовали завязать разговор.

Получилось так себе, не слишком информативно, но для начала, в принципе, нормально.

Миха Мухин половину своей жизни попросту не помнил, поскольку именно столько времени либо спал, либо был неадекватен. А о том, что помнил, рассказать ему было, по сути, нечего. Все у Мухи шло, как у всех, по стандартной схеме. Ушел неглубоко в зону, собрал немного хабара, которого с каждым днем становилось все меньше (ведь новому уже давно было неоткуда взяться; «Спасибо Пригоровичу, который уничтожил источник», – как зло шипели оставшиеся не у дел сталкеры), или подстрелил какую-нибудь ценную дичь, вернулся. Продал добытое, купил продукты и патроны. Остатки денег пропил, выспался и снова потопал в зону отчуждения. Серая обыденность. Ни тебе романтики, ни приключений, ни хотя бы занятных эпизодов. Ничего такого, о чем мечтают наивные компьютерные мальчики. Зато и без особого риска.

Скауту о своей жизни и вовсе нечего было рассказать. Ведь эпизод накануне последней ходки в психушку полностью перечеркнул все героическое прошлое Скаута. Одна кличка осталась. А в остальном Скаут начинал жизнь заново, с чистого листа. Разве что не зеленым сталкером, а опытным ходоком. Только теперь на быстро скудеющих вольных хлебах, а не за государственное жалованье военного проводника. И без друзей. Это было хуже всего.