Летом 1154 года произошло во многом уникальное событие. Княживший в Вышгороде, поблизости от Киева, Андрей Боголюбский со свитой, домочадцами, духовником и ближайшей дружиной отправился на север. Отъезду, похоже, предшествовало драматическое объяснение с отцом – Юрием Долгоруким. В обозе отъезжавшего князя находилось, по одной из версий, то, что станет национальным и духовным символом Владимиро-Суздальской и Московской Руси – написанная в Византии великолепная икона Божьей Матери, которую вскоре назовут «Владимирской». Что вдруг заставило старшего Юрьевича вопреки воле отца отправиться в суздальские пределы?
Свой ответ предлагал самый знаменитый историк XIX века (тогда более знаменитый, чем Соловьев или Ключевский), друг Пушкина Михаил Петрович Погодин: «Ему надоели, кажется, эти нескончаемые, бесплодные войны за Киев; он посчитал, что его отцу, уже семидесятилетнему, недолго оставалось жить на свете, а после этой близкой смерти Киев ему достаться никак не мог при таком множестве соискателей, из которых иные имели и права гораздо больше… Борьба с ними со всеми, вместе или поодиночке, притом без права, не предвещала верного успеха, а трудов множество; в Суздальском же княжестве ожидало его владение обширное, почти бесспорное; он родился там или, по крайней мере, провел лучшие годы жизни, привык к земле, людям и обычаям».
Как бы то ни было, Андрей Боголюбский принял решение, прецедентов которому не находим в летописях. Он покидает отца – великого князя в момент его триумфа и уходит в «Суждальскую землю», отказываясь от своей доли в «Русской земле», в Киеве…
Прибыв на север, Андрей Юрьевич не стал претендовать на главные города и занял Владимир-на-Клязьме. Неизвестно, чем завершился бы конфликт отца и сына, но Юрий Владимирович скоропостижно скончался. Соловьев так описывает случившееся: «10 мая 1157 года Юрий пировал у осменика Петрилы, в ночь занемог и через пять дней умер. В день похорон (16-го мая) наделалось много зла, говорит летописец: разграбили двор Юрьев Красный и другой его двор за Днепром, который он сам звал “раем”, также двор Василька – сына его – в городе; перебили суздальцев по городам и селам, имение их разграбили: эти действия киевлян служат ясным знаком нерасположения их к Юрию и его суздальской дружине, которую он привел с севера».
Смертью Юрия кончилось третье поколение Ярославичей.
Позднее Андрей Боголюбский обвинит киевское боярство в смерти своего отца. Но он даже не попытался в тот момент заявить свои права на киевский престол. «Изяслав Давыдович в другой раз въехал в Киев, теперь уже по согласию всех Мономаховичей: о сыне Юрия, Андрее Боголюбском, не было, по крайней мере, ничего слышно», – замечал Соловьев.
Боголюбский вовсе не отказывался от планов закрепления на юге. Как замечал Лимонов, «несмотря на смерть Юрия и появление в Киеве нового князя, расстановка сил почти не изменилась. Как и ранее, Суздаль идет на любые политические комбинации, чтобы обезопасить свои границы и подчинить себе Киев. Для Андрея и “суждальских бояр” это противоборство – величина постоянная в политике». Но у него для борьбы за Киев нет ни сил, ни возможностей, ни старшинства в династии Рюриковичей. Пока же ему нужно было укрепиться на севере.
Скоропостижная смерть Юрия Долгорукого привела к немедленной потере суздальским княжеским домом не только Киева. Посаженные Юрием на юге его сыновья быстро лишились своих владений. Лишь Глеб Юрьевич крепко держался за Переяславль Русский. Сидевший в Новгороде при Юрии его сын Мстислав был изгнан новгородцами. Но и младшие сыновья Юрия Долгорукого Михалко и Всеволод, княжившие при отце в Ростове и Суздале, тоже лишились своих столов, потесненные Андреем Боголюбским.
«В том же году ростовцы и суздальцы сжалились о своем князе Андрее Боголюбском… и надумали все посадить его на столе отца его в Ростоке и Суздале, потому что любим был всеми». То есть Андрей Боголюбский был выбран князем всей Суздальской землей во главе со «старшими» городами.
К 1161 году на севере собрались почти все Юрьевичи: Мстислав, Василько, Ярослав, Святослав, а также Михалко, Всеволод и два сына старшего Юрьевича – Ростислава: Мстислав и Ярополк. Такая концентрация родни, только что лишившейся старых княжений и/или требовавшей новых, была чревата большими проблемами. В этих условиях Андрей решился на исключительные меры, просто прогнав часть родни со двора. По свидетельству Ипатьевской летописи, он «братьев своих прогнал Мстислава и Василка и двух Ростиславичей, племянников своих… Это сотворил, желая самовластцем быть всей Суздальской земли». Были изгнаны не только Мстислав и Василько, но и Михалко со Всеволодом. С Андреем остались его братья Ярослав и Святослав и некоторые «мужи отца» (т. е. бывшие бояре отца. – В.Н.), но владельческая и политическая целостность Суздальской земли была сохранена. Ключевский замечал, что «князь Андрей делает первую попытку заменить родственное полюбовное соглашение князей обязательным подчинением младших родичей, как подручников, старшему князю, как своему государю-самовластцу».
И всему этому множеству детей и внуков Юрия Долгорукого, не получивших собственных княжений, нужно было чем-то заняться. Воевать за киевский и другие престижные южные престолы у них, в отличие от отца, не было формальных оснований. Антон Горский прав: «Сын Юрия Андрей “Боголюбский” в первые десять лет своего княжения во Владимире (куда он перенес столицу Суздальской земли из Суздаля) не принимал активного участия в южнорусских делах. Он начинает претендовать на главенство среди русских князей в конце 1160-х годов. Почему не ранее? Не потому, что его земля была сначала слаба, а потом усилилась. Причина в совсем иной сфере – династической. Только после смерти в 1167 году киевского князя Ростислава Мстиславича (родоначальника смоленской ветви Мономаховичей) Андрей остался старшим в поколении внуков Мономаха. И это давало ему основание претендовать на первенство на Руси».
Андрей Юрьевич сделал Владимир стольным городом княжества и заботился о его возвеличивании и укреплении. Его украсили Золотые ворота, Успенский собор, в который была торжественно помещена та самая икона Богоматери, которую князь привез из Южной Руси. Владимир оттеснял на второй план прежние главные города – Суздаль и Ростов.
Новая столица располагалась рядом с восточными границами княжества, и Андрей постарался обезопасить ее от нападений с востока, со стороны Волжской Булгарии. У него появилась последовательная политика натиска на восток. В нижнем течении Клязьмы строится Гороховец.
На верхней Двине, в низовьях Сухоны, осваивая территории по нижнему течению Клязьмы и Оки, князья Суздальской земли (со времен Андрея Боголюбского ее уже можно называть и Владимирской) все сильнее вторгались в зону влияния Булгарского государства. И именно с 1160-х годов начинается серия восточных походов владимирских князей, прервавшаяся незадолго до нашествия Батыя.
Поход в землю Волжской Булгарии летом 1164 года – самое крупное военное предприятие, в котором Андрей Боголюбский принял личное участие. Более того, это был его единственный поход за пределы Руси. Известие об этой операции сохранилось в Лаврентьевской летописи и в «Сказании о чудесах Владимирской иконы Божьей Матери».
Карамзин замечал: «Давно Россияне, притупляя мечи в гибельном междоусобии, не имели никакой знаменитой рати внешней: Андрей, несколько лет наслаждавшись мирным спокойствием, вспомнил наконец воинскую славу юных лет своих и выступил в поле». В походе приняли участие сразу четыре князя: сам Андрей, его сын Изяслав, брат Ярослав, а также Юрий Владимирович Муромский.
Есть свидетельство, что «Андрей выбрал тот же маршрут, что и его отец в далеком 1120 году: из Ростова к Ярославлю, а затем вниз по течению Волги. Значит, что где-то в районе нынешнего Нижнего Новгорода… он встречался с муромскими дружинами, спускавшимися по Оке. Впрочем, некоторые современные историки полагают, что в действительности Андрей избрал более короткий маршрут: по Клязьме, а потом по Оке». Возможным местом сбора войск при организации похода Кучкин считает Гороховец, основание которого относит к периоду от 1158 до 1174 года.
Каким бы ни был маршрут, миновать место слияния Оки и Волги, где сейчас стоит Нижний Новгород, войска в любом случае не могли.
У Селезнева опять своя романтизированная история, связанная с уже существовавшим, по его мнению, к тому времени Городцом: «Но сначала князь отправился в Городец (1164). С собой Андрей Боголюбский взял икону Всемилостивого Спаса и две иконы Богородицы – одну из Успенского собора во Владимире, другую из Феодоровского монастыря, расположенного около Владимира.
Этот монастырь Андрей Боголюбский основал во имя Феодора Стратилата. У князя было особое отношение к святому Феодору. Однажды, в день его памяти, Андрей в пылу битвы оторвался от своих дружинников и был окружен врагами, но чудесным образом спасся.
В Ярославле Андрей Боголюбский сел в струг и поплыл вниз по Волге. В Городце князь пристал к берегу. Прежде всего он повелел начать восстановление города. Вероятно, оно началось с постройки детинца. Так на Руси называлось изначальное внутреннее укрепление города.
Детинец, возведенный в 1164 году, расположился на том же месте, где стояла сгоревшая крепость Юрия Долгорукого – на Княжьей горе. С востока территорию древнего детинца теперь ограничивает улица Ворожейкина…
Дав указания по строительству вала и рва окольного города, Андрей Боголюбский покинул Городец. Перед отъездом князя городчане начали его молить, чтобы он оставил в городе икону Божьей Матери. Андрей даровал им Феодоровскую икону. Во имя ее здесь был основан монастырь.
От Городца князь Андрей поехал сухим путем. Он переправился через Волгу, Санохту (в современном Чкаловском районе) и через территорию нынешней Ивановской области вернулся в центр своих владений – к Кидекше (Китежу)…
Из Кидекши Андрей Боголюбский во главе войска водным путем, по Нерли, Клязьме и Оке, направился в поход против булгар».
Ареной боевых действий выступил район нижнего течения Камы. Русские высадились несколько выше устья реки, где и произошло сражение с основными силами булгар. Войска Андрея взяли верх в жестокой битве: «… и помог им Бог и Святая Богородица над болгарами: самих иссекли множество, а стяги их захватили, и едва с малой дружиной убежал князь болгарский в Великий город». «Великим городом» на Руси называли булгарскую столицу, которой тогда был, вероятно, город Биляр, на реке Малый Черемшан. После победы русские войска продолжили движение по Каме – в коренную область Волжской Булгарии.
Им удалось захватить пять булгарских городов. Какие из них были сожжены, а какие были оставлены платить дань, источник не сообщает. Самым крупным из этих городов был, очевидно, упоминаемый в летописи Бряхимов, местонахождение которого неизвестно. Надо полагать, что территория Булгарии, обложенная данью, непосредственно примыкала к владениям Андрея Боголюбского. К самому «Великому городу» он не пошел: для этого требовались гораздо большие силы. Князья отплыли обратно в русские земли.
Булгарский поход приобрел особую значимость в Северо-Восточной Руси. «Одержанная князем победа была воспринята и им самим, и окружающими его людьми прежде всего как новое свидетельство Божественного покровительства князю и всей Русской земле, как зримое торжество Православия. День, в который была одержана победа, – 1 августа – стал отмечаться во Владимиро-Суздальском княжестве как один из главных церковных праздников».
Именно после похода 1164 года можно с большой уверенностью датировать начало строительства Городца, первое достоверное упоминание которого приводит Лаврентьевская летопись в статье под 6680 (1171) годом: «Был князь Мстислав на Городце, объединившись с братьями своими, с Муромским и Рязанским, на устье Оки». В 1171 году Городец на Волге уже стоял.
Почему было выбрано то место, где и сейчас расположен этот очень живописный город? Об этом можно только строить предположения, летописи подсказок не содержат. Местные историки и краеведы дают такой ответ: «Основным градоформирующим фактором стало важное стратегическое значение города, обусловленное его местоположением на свободных землях в 53 км от устья Оки, на высоких кручах, господствующих над берегом Волги. Это определило роль Городца как пункта сбора войск и опорной базы для наступательных действий на Волжскую Булгарию… Это единственное место низинного левобережья, где край верхней надпойменной террасы вплотную приближается к реке, образуя массив Кирилловых гор. Пойма и нижняя надпойменная терраса к северу от исторического ядра Городца изначально были достаточно обширными. Ныне эти территории частично затоплены водами Горьковского моря».
Пудалов добавляет немаловажное обстоятельство: «Определяющими могли стать близость территории будущей Городецкой округи к землям, уже освоенным русскими, и “незанятость” этой территории: летописи не сообщают о существовании здесь племенных центров поволжских народов, тогда как к устью Оки примыкали земли мордвы, а в низовье Оки, близ устья Клязьмы, находились владения мещеры (в более поздних источниках упомянут их центр – Мещерск, ныне Горбатов). Все это во второй половине XII в. неизбежно осложняло оборону устья Оки от возможного нападения булгар, делая предпочтительнее место, выбранное для основания Городца».
Любопытно, что древнейший город на Нижегородской земле, по сути дела, остался без имени. Ведь «Городец» – не имя, а просто «маленький город». Впрочем, летописи XII–XIV веков упоминают около десятка «городцов» в разных частях Руси. Так нередко называли начавшие строиться города, еще не получившие официального названия. И именно поэтому в начале его истории использовалось уточняющее название – «Городец на Волге».
Почему же нижегородский Городец так и остался без имени и с уменьшительным суффиксом? Дело не в его «незначительности». Напротив, это был, как мы увидим, крупный и стратегически значимый город. Похоже, он просто не успел обрести официального имени, сохранив древнейшее.
Видный советский историк русской архитектуры и градостроительства Гали Владимировна Алферова в свое время указывала, что статус города с незапамятных времен предполагал обязательное наличие нескольких составляющих: «укрепленная территория (крепость), посад, слободы и прилегающие земли». При этом существовал ритуал закладки городов и поселений, постановки в них храмов и организации жилищного строительства. В Кормчей книге XII–XIII веков был раздел о градостроительных нормах, а значит, существовал богослужебный ритуал закладки и завершения строительства города.
Пудалов уверен: «Совершенно очевидно, что несоблюдение любого элемента градостроительного ритуала и отложенное на длительное время освящение вновь сооруженного города также должны были привести к тому, что город воспринимался как незавершенный и не получал имени… Летописные известия о начальном периоде истории Городца ничего не сообщают о строительстве городского собора – главного храма, в котором должен был совершаться молебен с освящением вновь сооруженного города и наречением ему имени. Без этого формального акта поселение – хотя бы и значительное по площади, количеству сооружений и населению – неизбежно считалось незавершенным, неполноценным, не достигшим статуса города».
О проекте
О подписке