– У нас этой газеты нет и историка того тоже уже нет, – помер. Была эта газета давненько в школе, − я еще тогда прыткий был и отец живой. Батя, когда с той газеткой познакомился, ругался на историка, говорил, что много неверно он написал, напридумывал того, чего и не было вовсе.

Дед, вспомнив отца, несколько примолк – задумался и продолжил:

– Но газета – не листок бумаги. Тираж был несколько сотен, да и передавали их в библиотеки, да в архивы. Вот поедешь в университет свой, поинтересуйся. В советское время все хранили в архивах.

− А история эта не новая. О ней нет, нет, да и вспомнят к той или иной дате. А то, что ты о ней не знаешь ничего, это понятно – всему свое время. Раньше тебе это было еще не нужно, и услышанное пропускал мимо, а теперь думаю, пришло твое время. Каждый слышит и внимает то, к чему он пришел своим осознанием.

– Ладно, дед, спасибо. Все становится очень, очень интересно. Прямо-таки задачка для моего металлоискателя. Попробую найти эту газету. А может, ты мне поможешь? Походим вместе, поищем. Ты дедушка – тот еще следопыт!

– Эх, Женя. Какие мои годы, − возраст брат! А ты говоришь, пойдем искать клад! Развеселил ты деда! Или я и правда, еще ничего себе так! Может жениться?! Да, нет! Марию Васильевну свою я помню. Ее мне никто не заменит, – уже серьезно, дрогнувшим голосом ответил дед Силантий.

– Да, брось, дед! Ты еще у нас крепкий. Я про то, что может, чего подскажешь. Ты наши места на реке знаешь детально, – ответил Женя и обнял старика.

– Вот это я конечно запросто. Но думается мне, все это пустая затея. Столько годков прошло. Но я знаю, ты все равно на реке будешь пропадать со своим агрегатом, – дед Силантий покосился на металлоискатель, – поэтому помогу, а вдруг что интересное найдешь. Вот хотя бы медаль какую или орден, – дедушка взял в руки найденную медаль и стал внимательно ее изучать.

– На орденах номера ставили, а по ним можно узнать, – кто ее и когда получил через архив министерства обороны. Это брат уже большая история. История, в которой появляются заинтересованные персонажи, личные трагедии, исторические факты. А для кого-то появляется надежда найти потерянных на войне близких людей.

Поговорив с дедушкой и вдохновившись его рассказом о давних событиях, случившиеся в местах детства сто лет назад, Женька решил ехать в город.

С утра молодой человек, перебравшись через раскачивающийся над рекой подвесной пешеходный мост, вышел к остановке и первым же автобусом отправился в город.

В городе и университете последнее время вспоминали адмирала Колчака. Оказалось, что и университет учредили в далеком 1918 году Сибирским правительством, когда во всю гремела гражданская война и власть меняла цвета и оттенки флагов быстрее, чем листва на деревьях. И казалось поначалу странным, что адмирал и правительство создали и поддерживали университет в далеком сибирском городе в столь сложное для страны время: в СССР другой характеристики, кроме как кровавый, Колчак не имел.

Но, когда советская власть выдохлась, и навязанная идеология сошла на нет, оказалось, что не так односложен был адмирал Колчак. Выяснилось, что и Иркутск Колчаку город не чужой, – бывал здесь неоднократно, а вернувшись из второй тяжелейшей арктической экспедиции, обвенчался в местном Михайло-Архангельском храме со своей невестой Софьей. Но обвенчавшись, сразу же отправился лейтенант Колчак в осажденный Порт-Артур на войну с японцами. И упокоился этот человек на иркутской земле в водах священного для сибиряков Байкала.

Споры о личности адмирала не прекращались, велись и поныне. Было заметно, как сдвинулось тяжело, как смещается, вызывая землетрясения тектоническая плита, общественное мнение в сторону принятия и иной точки зрения. В один из дней в городе необыкновенным образом, со скандалом, за счет частных средств адмиралу Колчаку возвели величественный памятник. Да где поставили! У знаменитого Знаменского женского монастыря, − замечательного и старейшего каменного здания города, построенного в конце семнадцатого века в исторической оживленной его части, близ того места, где и был расстрелян зимней ночью адмирал.

И вот еще аномалия! Столько было при Советах разрушено в городе величественных церквей, а вот храм на берегу Ангары власти не тронули, а лишь упразднили монастырь: как будто уберег кто-то, чтобы здесь, в свое время появился редкостный, для своего времени, памятник. А в тюрьме, в камере, в которой провел последние дни своей жизни Колчак, учредили музей. И так случилось теперь, что порой на пути к памятнику или в последнее пристанище этого человека, − в тюремный каземат, приходилось передвигаться по улицам, носящим имена тех людей, которые оказались причастны к убийству адмирала. По всему выходило – эмоции по поводу далеких событий и громких имен стали угасать в обществе и остались актуальны только масштаб личности, исторические факты, с которыми приходилось все же считаться и самым горячим оппонентам. Вот, например, отчего союзники Колчака, представители Антанты, чешские и словацкие легионеры, владея ситуацией на железной дороге, произвели его выдачу противной стороне конфликта, обрекая на гибель? Очевидно, что этот человек, пробыв у власти в качестве Верховного правителя России чуть более года, их не только разочаровал, но просто серьезно мешал и в какой-то момент стал разменной монетой в споре с большевиками. Знать не в услужении был флотоводец, герой двух войн, полярник-исследователь адмирал Колчак у иностранцев. Несговорчив был адмирал, не торговал страной, даже ради победы в братоубийственной войне и тем более не ради собственного благополучия.

Об этом думал Женька, сидя в автобусе, которым он спешно отправился в Иркутск по извилистому с крутыми подъемами и спусками Култукскому тракту, что, рассекая тайгу ведет к юго-западной оконечности Байкала. Автобус натужно тянул свою ношу в очередной подъем, и так хорошо думалось под рокот мотора, наблюдая знакомую с детства таежную местность, обильную зелень трав, обступившие трассу сосны.

В городе, переночевав в своем студенческом общежитии с видом на величественную Ангару и плотину ГЭС, Женька отправился в областной архив, что располагался в тенистых улочках города.

Центр города, в котором властвовали прошлый и позапрошлый века, демонстрировал вековые деревянные резные ворота и ставни, покосившиеся от времени бревенчатые стены домов, забавные вычурные карнизы и мудреные водосливы, осыпающиеся высокие фундаменты из желтого песчаника. Много раз крашенные глухие заборы, резные ворота и ставни облупились, являя миру ветхость старости и извещая о бренности всего сущего.

Эти улочки города Женька любил. Ему нравилось бродить по тенистым улицам мимо церквей и старых деревянных домов, заросших черемухой и сиренью, теснимых кряжистыми тополями, любуясь стариной и размышляя о своих делах. Но нельзя было не заметить, что некоторые дома от времени практически провалились по самые окна, и было понятно, что суровый к старине новый век их добьет, если не будет обществом оказана срочная помощь.

Нужно сказать, что многое в городе восстановили. Но новодел чаще всего являл картинку лощеную, и дух старины испарялся безвозвратно. А здесь, среди старых обветшалых домов прошлого и позапрошлого веков, витал в воздухе, наполненном тополиным пухом, дух неподдельной старины.

Предъявив свой студенческий билет при входе в областной архив, и насочиняв несколько сонной, но делано ответственной и доброжелательной даме о задании научного руководителя собрать материал по истории сибирской деревни, Женька получил подшивку районной газеты середины прошлого века и стал аккуратно листать желтые ломкие страницы с наметившейся бахромой ветхости по краям.

Поиски всегда дело напряженное и часто утомительное, но стремление к находке интересного и нужного предмета множит силы. Отсидев в тишине зала несколько часов кряду, уже к закрытию архива, нужный номер газеты был обнаружен. И как не обнаружить – статья занимала целую страницу, и было в ней несколько старых фотографий родной деревни у знакомой величественной скалы и людей, когда-то живших в Шаманке. Была в статье и вычерченная старательно вручную схема-карта, на которой обозначалась река, деревня и пунктиром маршруты казаков и отрядов красногвардейцев, что преследовали в те неспокойные времена раздробленные, но еще боеспособные части армии Колчака.

Пересняв на планшет обнаруженную страницу и отдельно схему с подробным изложением маршрута белого отряда с загадочным грузом, Женька обратил внимание на едва заметные следы карандаша под строчками статьи, линии и штрихи на карте. Стало понятно, что кто-то уже интересовался и внимательно изучал этот исторический материал.

В статье, строгим языком с явно активной, тенденциозной и неказистой редакторской правкой, рассказывалось о нагрянувшем в деревню при отступлении отряде белоказаков и о том, как сельчане, вооружившись, сумели отстоять свою деревню и дать отпор озверевшим врагам советской власти.

О кладе в статье явно сказано не было, но приводились слова живших еще тогда очевидцев и участников событий о том, что тащили белоказаки таинственный груз. Упоминалось и то, что были замечены люди, явно не солдатского круга, а высокие чины, отличавшиеся подтянутостью фигур, надменностью лиц, утонченностью манер, в добротном обмундировании и с дорогим оружием. Было сказано, что груз, замеченный у казаков, выглядел как укутанный в брезент то ли ящик, то ли сундук и был он так тяжел, что два рослых коня, увязанные упряжью, натужно тащили его.

И уже в конце статьи историк-исследователь старины делал вывод о том, что, спешно отступая вдоль реки, с ее прижимами и скалами, не могли утащить далеко этот груз казаки. Тем более, что уходили они с боем под ударами преследовавших их отрядов красных героев и многие из врагов Советской власти в этом преследовании были ранены или убиты.

КРУШЕНИЕ ВЛАСТИ СИБИРСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА КОЛЧАКА

Верховный Правитель России адмирал Колчак долго колебался при принятии решения и отбыл из Омска в последний момент перед решающим наступлением Красной армии. Все имущество, канцелярию и конвой загрузили в семь поездов, из которых один был заполнен российским золотом – значительной частью золотого запаса Российской Империи.

Золото это теперь выскальзывало из рук. Тяжелый металл искал нового, более основательного владельца из-за жесточайшей с переменным успехом борьбы за власть в России и претензий западных держав – недавних союзников царского правительства.

Союзники проявляли настойчивость, надеялись на возврат выделенных России кредитов, накопившихся за годы войны, и просто наживались в этой неуправляемой, бьющейся в конвульсиях, истекающей кровью стране, которая более всего напоминала смертельно больного в состоянии горячки человека. Подобрались интервенты основательно: с севера вгрызались в плоть страны американцы и англичане, на юге французы, на западе насуплено сдвигали границу германцы, на Дальнем Востоке и в Сибири хозяйничали японцы, а на транссибирской магистрали, − транспортном «позвоночнике» огромной страны, обосновались чешские и словацкие легионеры, парализуя и по ходу дела обирая ее.

Сибирское правительство отбыло из Омска ранее, так, что на месте уже никто не руководил учреждениями и деятельностью правительственных структур. Колчак же тянул, не спешил в Иркутск, необъяснимо для многих ждал, отвергая советы поторопиться, и выехал, когда в пригороде стала разноситься канонада. Это арьергарды второй армии генерала Каппеля встречали передовые дерзкие разъезды армии красных под командованием бывшего подпоручика, а ныне командарма Тухачевского.

Из Омска Верховный Правитель России адмирал Колчак прибыл в Новониколаевск, сделав на пару недель будущий Новосибирск столичным городом. Две недели прошли в судорожной, мало организованной, но активной работе. Адмирал собирал аппарат правительства, отстранял от должности одних, делал назначения других, издавал, порой противоречивые распоряжения, энергично выступал с речами, так, что сорвал голос: все было направлено на исправление ситуации в борьбе с большевиками.

В Новониколаевске появилось эмоциональное «Воззвание Верховного правителя» к населению, в котором Колчак признавал неудачи на фронте и взывал вступать добровольцами в армию, организовывать отряды самообороны, помогать средствами. Впервые, давая себе отчет, что следует опираться все же на людей, обладающих состоянием, Колчак обратился к ним, назвав «имущим населением».

Но ощущалось во всем: активность Верховного не способна раскручивать практически остановившийся маховик власти.

В Новониколаевске оперативно был назначен на пост главы правительства Виктор Пепеляев, взамен отстраненного Петра Вологодского, с требованием от Колчака работать не в пример более активно и жестко.

Ситуация на фронте была крайне плачевной, что отзывалось смутой и в тылу. Казалось, при прибывании Верховного в городе, крепкий и преданный Барабинский полк, вдруг восстал после его отъезда: предательство шло за Верховным правителем России по пятам, ступая шаг в шаг с большевистскими агитаторами.

Развал фронта случился еще летом. Командующий Гайда проигнорировал приказ Колчака о приостановке наступления восточного крыла Сибирской армии под угрозой разгрома войск западного фронта. По решению Верховного требовалась оперативная перегруппировка войск и поддержка западного крыла обороны фронта. Этого сделано не было. Более того восточное крыло фронта продолжало двигаться вперед, не встречая должного сопротивления и этим практически затянуло удавку вокруг западной армии. В результате красные обошли, прошлись по тылам плохо управляемой армии и опрокинули фронт. К поздней осени провал обороны превратился в беспорядочное бегство и дезертирство боевых подразделений.

Генерал Анатолий Пепеляев, − молодой командующий, избалованный воинским успехом 1918 года, в результате отступления практически потерял армию. Сплоченные воинские соединения разложились за два месяца под натиском неудач и большевистских агитаторов. Пепеляев, оставшись только со своим штабом и ротой охраны, обвинил в развале фронта главнокомандующего Сахарова и самого Колчака.

В декабре, когда Верховный Правитель России прибыл на станцию Тайга, его поезд был задержан и окружен войсками генерала. Пепеляев тут же прибыл к поезду и в нелицеприятной беседе с Колчаком, выкрикивая обвинения, потребовал расследования предательства и причин сдачи Омска. Ситуацию спас только что назначенный на пост премьер-министра правительства Виктор Пепеляев, − он примирил Колчака и брата. Сахаров был смещен с должности, а распадающаяся, лишенная общего управления армия покатилась мелеющей рекой с запада на восток.

Целью передислокации Верховного Правителя России был теперь Иркутск, где еще была надежда удержать ускользающую власть над Сибирью.

Власть в Иркутске поддерживал гарнизон в несколько тысяч штыков, среди которых наиболее боеспособными были роты юнкеров, унтер-офицеров и несколько эскадронов казаков, преимущественно уральских и сибирских, на которых и рассчитывал адмирал.

Колчак надеялся закрепиться в Иркутске и, соединившись с армией атамана Забайкальского Казачьего войска Семенова, создать крепкий узел обороны, способный противостоять частям красных. В будущем была надежда сохранить в Прибайкалье власть, выстроить крепкий заслон от Красной армии вдоль Байкала и крепить силу, получая поддержку из Приморья и Забайкалья.

Тем не менее, события в Иркутске развивались в следующем порядке.

В декабре, последнюю неделю уходящего 1919 года произошло восстание в казармах Иркутского гарнизона в Глазковском предместье, раскинувшегося на левом берегу Ангары. Две роты повстанцев, перебравшись через реку, вошли в центр города и сумели захватить телеграф. Получив первый успех, восставшие развернули наступление на гостиницу «Модерн», в которой размещались члены колчаковского правительства. Всю ночь шел бой, но к утру повстанцы казаками и юнкерами были отброшены в сторону рабочего предместья за речку Ушаковку и на этом восстание практически провалилось.

Обыватели могли наблюдать, как бежали по улицам предместья в наступающей темноте в панике затеявшие переворот под натиском казаков. Бегущие толпой люди пытались отстреливаться из винтовок, но выходило нестройно и крайне неэффективно: казаки, проявляя настойчивость, неслись вперед, высекая из брусчатки искры подковами коней, настигали бегущих и яростно выкашивали шашками. Наиболее расторопные из убегающих успевали скрыться под мостом и разбегались по льду речки Ушаковка, прятались во дворах предместья. Вскоре бой утих, а на улицах еще двое суток лежали убитые.

Ангара в эту пору еще не встала под лед и парила, словно свежее стираное белье на морозе, коробились забереги отдельными льдинами. Понтонный мост через Ангару, соединявший Глазковское предместье с центром города, оставшись без присмотра, был разрушен осенним ледоходом с обильной шугой, что усложняло ведение боевых действий по усмирению бунтовщиков.

Начальник Иркутского гарнизона, генерал Сычев, решил привести взбунтовавшийся полк к порядку и решительно открыл с утра артиллерийский обстрел казарм на левом берегу. В ответ на активные действия по усмирению восставших генерал Жанен, − представитель Антанты при правительстве Колчака, неожиданно для начальника гарнизона сообщил, что не допустит обстрела и в свою очередь откроет огонь из пушек по центру Иркутска с бронепоезда.

– Это что за выверты! − ревел на заседании с командирами подразделений начальник городского гарнизона, потомственный забайкальский казак генерал Ефим Сычев. − Предатели, шкурники! Что прикажете делать в такой ситуации?

− Выхода нет, придется подчиниться, Ефим Георгиевич! У них сила многократно поболее будет. Если выступят, сомнут нас как кулек бумажный.

− А подавить мятеж почему они не хотят нам помочь? Это их союзнический долг. Удержим власть в городе, они смогут беспрепятственно отбыть на восток, − продолжал бушевать генерал Сычев.

− Своя рубаха ближе к телу. Берегут то, что имеют.

− Сукины дети! Делают из России как из шлюхи, − все что хотят! – Сычев устало выдохнул и прикрыл лицо руками, задумался и с горечью в голосе продолжил, оглядев подчиненных, собравшихся в ожидании распоряжений:

− Да, уж! Загуляла старушка на старости лет! Встряхнется небось, − омолодится!

Выходило, что генерал Жанен и весь корпус чешских и словацких легионеров заняли сторону восставшего полка против правительства Колчака. Формально это было так, но фактически продиктовано личными интересами, которые сводились к тому, чтобы сохранить в целости железнодорожные пути, вагоны и паровозы, − все то, что было необходимо для эвакуации подразделений легиона и представителей Антанты из пылающей Сибири во Владивосток.

Перед самым новым годом в порт Байкал пришли, вызванные Сычевым по телеграфу, три бронепоезда атамана Семенова из Верхнеудинска для подавления восстания взбунтовавшихся солдат гарнизона.