Могло показаться, что активная фаза борьбы закончилась, силы повстанцев иссякли, пал дух сопротивления и следовало затаиться или уйти за границу. Однако к осени возник новый импульс для борьбы за власть в Якутии.

Во Владивостоке к лету 1922 года оживились силы, еще способные активно действовать против большевизма. События развивались так, что в первых числах августа усилиями оппозиции во Владивостоке, где еще не установилась Советская власть, был созван Приморский Земский собор, а военным диктатором был избран сорокавосьмилетний монархист генерал Михаил Дехтерикс. Земской собор учредил государственное образование − Приамурский земской край на основах монархии, восстановления династии рода Романовых и деятельности православной церкви.

Инициативу группы генералов и офицеров по осуществлению военной поддержки военному и партизанскому движению в Якутии генерал Дихтерикс поддержал и активно взялся агитировать вступать в ряды Сибирской добровольческой дружины, которую возглавил молодой тридцатилетний генерал Анатолий Пепеляев. Перед Сибирской дружиной, сколоченной наспех из офицеров, была поставлена задача овладеть Якутском и установить новую власть в северной республике.

К руководству частями дружины подключились, следуя за авторитетом Пепеляева, опытные генералы Ракитин и Вишневский, и другие бывшие командиры частей Сибирской армии Колчака.

План был сверстан на эмоциях, спешно и как всякий скороспелый проект был значительным по форме, экспрессии, но крайне скудным на конкретику: захватить Якутск, создать свободную от большевиков республику и, взаимодействуя с Приамурским земским краем, отразить агрессию Советов. Какими силами, за счет каких средств и под какими лозунгами способными объединить крайне малочисленные, но столь разнообразные по устремлениям силы, вышеозначенный план не раскрывал.

Сибирская дружина на теплоходе в начале сентября отправилась морем на побережье, чтобы, высадившись, пешим маршем дойти до Якутска и атаковать столицу края.

Часть войск приморского десанта под командованием генерала Ракитина высадилась в Охотске и двинулась вглубь таежной территории в направлении Якутска. Планировалось вести боевые действия против власти на местах и собирать в свои ряды новых повстанцев по ходу наступления.

Анатолий Пепеляев с частью войска занял побережье в Аяне и, двигаясь вглубь республики, планировал подойти с юго-востока к Якутску, тогда, как генерал Ракитин должен был атаковать с северо-востока. Так, забирая город с двух сторон, мятежные силы стремились закончить бои окружением и захватом столицы края.

Отряд корнета Коробейникова, потрепанный красными частями под командованием Яна Строда в летних боях, вышел навстречу дружине генерала Пепеляева и соединился с прибывшим воинством для борьбы во имя почившей Империи Романовых.

Пепеляев, молодой человек с открытым лицом и несколько насмешливым взглядом голубых внимательных глаз, с небольшими усами над губами, готовых разойтись в доброжелательной улыбке. Одет генерал был в полевую изрядно ношенную форму из добротного сукна с Георгием на груди. При встрече с отрядом Коробейникова, Пепеляев одобрительно оценил боевую выправку повстанцев. Отсалютовав взмахом руки к козырьку, генерал шагнул навстречу и приветствовал корнета пожатием руки и последовавшими крепкими объятиями.

– Рад встретить в такой-то глухомани соратника по борьбе, сослуживца и героя, – высказался после объятий Пепеляев, оценив кивком головы рядок Георгиев на груди корнета.

– И мне волнительно приветствовать в этих, уже обжитых нами краях, героя войны с большевиками, – в тон генералу ответил Коробейников.

Тут же в якутском летнем доме, собрали совещание. После обмена мнениями и сверки позиций с учетом реальной обстановки было решено вести наступление в направлении Якутска и одновременно собирать все разрозненные силы в единый боевой кулак.

Подруга корнета Коробейникова София была рядом в качестве помощницы. Молодая женщина овладела верховой ездой и активно участвовала в жизни отряда, порой мотаясь в качестве посыльного и неотлучного ординарца. Роль Софии была разнообразна: она выполняла поручения и просьбы корнета по организации жизни лагеря и участвовала и в боевой работе. Теперь Софию в обтягивающих стройные ноги галифе в коротких дамских сапогах, сшитых на заказ, и бекеше из овчины и круглой кубанке можно было видеть в разных местах полевого лагеря или при штабе. Совещания руководства отряда и штаба не проходили без нее и ее советов: в ладной грузинке проснулись способности организатора и задатки будущего лидера.

После совещания София уединилась с Коробейниковым, и возник разговор о новом командующем Пепеляеве. Генерал, известный своими громкими победами во время гражданской войны произвел впечатление на Софью и, посмеиваясь над корнетом, она спросила:

− Вот скажи, Вася, как так получается, что Пепеляев тебе ровесник, но давно генерал, а ты всего-то корнет? Служили то оба в армии Колчака?

− Не за чины воюем милая моя. Теперь звания не имеют значения. Вот Пепеляев генерал, а со мной сидит за одним столом, и мы вместе планируем действия нашей армии. А вот если все сложится, и наши действия дадут результат, и я стану генералом. Неужто я не заслужил? – занервничал корнет, и было видно, что вопрос задел его самолюбие.

− Заслужил, Васенька, − рассмеявшись, ответила Софья и обняла корнета.

В ноябре 1922 года с участием прибывшего в Аян подкрепления из Владивостока под командованием генерала Вишневского были захвачены Анга и Чурапчи – поселки в дневном переходе до столицы якутского края.

Под Чурапчей отряды Попеляева сошлись в боях с подошедшими из Якутска отрядами красных. Заранее заняв оборону на выгодных высотах, бойцы Пепеляева умело встретили красных и после короткой перестрелки и удара с фланга, который нанес отряд кавалерии из местных якутов на своих низкорослых неутомимых конях, перешли в атаку и смяли порядки не успевших окопаться красноармейцев.

Красные побежали по заснеженному полю, через лед реки Кухоара, путаясь среди кочек замерзшего болота, в отчаянии озираясь на озверевших якутов. Самые стойкие успевали отстреливаться на бегу. Для стрельбы устраиваясь за поваленными стволами деревьев. Тут и оставались убитые, а живые, снова бежали и били из винтовок, обернувшись навскидку. Не на шутку разошлись якуты, почуяв кровь и смятение врага. Вооруженные самодельными саблями, за неимением боевых шашек, и пиками якутские воины с гиканьем неслись по редколесью и вдоль реки на своих крепких низкорослых конях, настигали убегающих и сбивали с ног лошадьми, рубили саблями, пронзали несчастных пиками.

Победа была яркой, стремительной, достигнута в порыве неизрасходованной пока ярости и энтузиазма.

К вечеру войска Пепеляева вошли в Чурапчу и заняли в центре поселка дома, где размещался сельский совет. На два месяца до февраля в Чурапче действовала власть повстанцев, но положение было крайне зыбким, − ждали, что вот-вот подойдут снова новые силы красных уже с артиллерией. Зрела сила большевиков в Якутске и все понимали, основные бои еще впереди.

Но политика – дело переменчивое. Так случилось, что поздней осенью власть Земского собора во главе с генералом Дихтериксом, − зыбкая, непрочная, как погода в Приморье, пала. Боевые отряды, прибывшие из Владивостока после падения власти в Приморье, потеряли боевой настрой. Уныние перекинулось и на местных лидеров, и теперь окончательно разуверившись в успехе, якутские отряды стали покидать боевые порядки.

Столкновения и скоротечные бои Сибирской дружины и отрядов Красной армии продолжались до весны, а на местах и летом 1923 года, но закончились поражением войск дружины.

Анатолий Пепеляев со  своим боевым подразделением Сибирской дружины попытался разбить отряд Яниса Стродса, окружив его в  зимовье Сасыл-Сысыы. Двухнедельная осада на лютом морозе закончилась с началом марта. Отряд генерала Пепеляева был вынужден отступить под нажимом прибывшего из  Якутска многочисленного красного отряда, и ушёл в сторону побережья Охотского моря, где пытался найти выход из  проигранного ими похода на  Якутск. Но  в  июне прибывшие из  Владивостока подразделение Красной Армии под командованием Степана Вострецова разгромило части отряда генерала Пепеляева в  Охотске и  Нелькане, а  сам генерал и  последние его соратники были окружены в селении Аян и сдались по приказу Пепеляева без боя.

Генералы Ракитин и Вишневский бежали в Охотск. Вишневскому удалось спастись, напросившись на шхуну японских рыбаков, а Ракитин погиб летом 1923 года в боях на побережье, угодив со своим отрядом в засаду. Дело разгрома офицерской дружины и приставших к ним повстанцев довершил отряд Красной Армии, прибывший из Владивостока на корабле к исходу лета.

После поражения в Чурапче при отступлении к побережью Охотского моря повстанцы двигались таежными тропами. Отряд корнета Коробейникова таял на глазах: многие просто уходили, не желая покидать родные места, другие искали возможности скрыться за кордон в направлении Китая и Монголии, кто-то желал уйти на запад, растворившись среди городских или сельских жителей большой Сибири.

В один из дней, после неудачной сшибки с разъездом красных на переправе группа корнета был настигнута отрядом красногвардейцев и прижата пулеметом к земле. Пришлось уходить ползком по болотной грязи, теряя последние припасы и оружие. Многие остались в этом болоте навсегда. Корнет был серьезно ранен и только с помощью своего ординарца Ивана Шкетова и Софьи мог передвигаться. На берегу моря по гальке было идти тяжело и оставшиеся в живых направились в Охотск, где была надежда передохнуть, подлечиться и найти какое-то плавательное средство, − баркас, шхуну, и отправиться по морю подальше от побережья, где им уже не было места. На пути в поселок у устья речки наткнулись на группу отступающих числом несколько человек, которые рассказали, что Охотск уже захвачен красным отрядом.

Оставалось угодить берегом и искать варианты скрыться в лесу, но Коробейникову требовались операция и серьезное лечение. Остатки отряда, еще вчерашние соратники, ушли, тяжело ступая и не оглядываясь, оставив своего командира, Софью и ординарца корнета на берегу.

Оставалось ждать только чудесного спасения.

На горизонте вдруг появилось судно, поначалу, как видение, но скоро обрело четкую форму и даже были видны суетившиеся на палубе люди.

Когда судно подошло ближе к берегу, стало понятно, что это японская рыболовная шхуна. Промышляющих в акватории Охотского моря японских рыболовецких суденок было довольно. Японцы уверенно хозяйничали в чужих водах уже долгие годы без присмотра со стороны России.

Шхуна шла вдоль берега, и были видны уже люди на ее палубе. Софья, чтобы привлечь внимание рыбаков, взялась сигнализировать черным своим платком, а когда увидела, что со шхуны спустили шлюпку и та пошла к берегу, стала размахивать руками, надеясь, что теперь-то японцы подойдут к берегу и заберут их. Такие примеры чудесного спасения уже были, и были они не редки, поскольку японцы рассчитывали заработать и при всяком подвернувшемся случае часто подходили к берегу и забирали тех, кто мог заплатить за свою эвакуацию.

Иван Шкетов, рядовой казак, преданный командиру, извлек из вещевого мешка небольшой увесистый самородок, взвесил в широченной своей ладони и подмигнул ободряюще Софье.

Шлюпка уверенно шла к берегу, и надежда на спасение стала абсолютно реальной.

В это время со стороны Охотска стал выдвигаться вдоль берега отряд верховых числом около десятка. Скоро стало ясно, что это красные решили провести рейд, чтобы зачистить побережье.

Иван заметил вовремя красный разъезд. В отряде также отметили, что к берегу идет шхуна и пустили коней в намет и уже скоро, после шумного перехода в брызгах прозрачной воды через впадающую в море реку, должны были оказаться рядом. Шкетов, понимая, что следует спешить, предложил идти в воду навстречу лодке, чтобы хоть немного выиграть время. Софья и Шкетов подняли корнета с земли повели в воду. Они зашли в море по самую грудь, когда у них за спиной загремела под копытами коней галька и голос, зычный решительный приказал выходить и сдаваться.

Шкетов и Софья затравленно оглядывались: они видели, как на берегу толкаются на неспокойных после скачки конях несколько всадников. Красные конармейцы размахивали карабинами и решительно требовали выходить из воды, угрожая пристрелить всех в случае неподчинения.

Лодка с японцами была уже совсем рядом, и можно было видеть лица японских моряков. Они были напряжены и несколько испуганы, но продолжали грести, рассчитывая забрать беглецов. В то же время японцы с тревогой поглядывали на берег на толкущихся у кромки воды вооруженных всадников.

С берега прозвучали выстрелы. Били поначалу поверх целей, давая понять, что готовы применить оружие и более точно, ‒ на убой.

До лодки оставалось уже не более десяти метров, до берега метров сорок и казалось, что можно успеть и спастись. Но при звуке выстрелов японцы не решились подплывать к несчастным, стоящим по грудь в воде, и стали спешно разворачивать шлюпку, а затем отчаянно погребли назад в направлении шхуны. Гребцы отчаянно налегали на весла, сидели, пригнувшись и было заметно, как они напряжены.

Софья, корнет Коробейников и Шкетов стояли в воде и смотрели в полном отчаянии в сторону удаляющейся шлюпки. Они видели лица рыбаков, а один из гребцов только развел руками, показывая всю тщетность попытки спасти попавших в сложнейшую ситуацию и словно извинясь за эту неудачу.

Софье не хотелось смотреть в сторону берега, где у самой воды толклись несколько вооруженных всадников и в азарте ждали окончания развернувшейся у них на глазах трагедии.

− Я не выйду на берег, − с меня достаточно, − выдавила из себя Софья, готовая разреветься, и, поддерживая обмякшее тело корнета, шагнула в сторону моря.

Корнет подчинился ей молча и только глянул через плечо в сторону берега, обвел отрешенным взглядом заросшие густым лесом дальневосточные сопки, высокое небо, зажмурился под лучами полуденного солнца, улыбнулся и шагнул в море вслед за подругой.

Иван Шкетов, глянув на молодых своих товарищей с тоской в глазах, сразу, как-то осунувшись ликом, снял с плеча и выпустил в воду карабин, поднял руки и направился, подгоняемый волной, к берегу.

Поручик Николаев

После боя из засады с отрядом Нестора поручик Николаев, поначалу необычайно воодушевившись победой, оказался скоро в состоянии полного отчаяния. Николаев готовился в атаке долго и тщательно, как самой главной в своей жизни. Атака удалась, − поручик показал себя настоящим боевым стратегом, но удовлетворения не было. Огромные просторы края растворяли все усилия, и этот скованный холодом континент был недвижим, и не было сил его всколыхнуть и подтолкнуть к активной борьбе, значительным переменам.

Самостоятельно вести боевые действия он не мог. Сил было ничтожно мало, и таяли эти силы как масло на сковороде над огнем. Местные ерепенились и, если, что было не так, не по ним, − поднимались и уходили. Командовать подчиненными жестко, давать приказы, как солдатам в боевой обстановке, не получалось. Любое воинское насилие устава на теперешних не действовало. Свои, − те, кто, отступая из Прибайкалья, попали в эту якутскую западню, также не горели отдавать жизнь за спасибо. Большинство удерживал образ существования, ибо другого они не могли придумать, истончив потребности и мысля просто: сегодня живой, добыл кусок к ужину какой-либо ценой, − и ладно. Они все вместе, со своими желаниями и амбициями были никому уже не нужны, не справившись на фронтах гражданской войны с большевиками. Теперь же только насилие, ломка примет новой власти, еще как-то встраивало обветшавшее белое движение в матрицу жизни, объясняло их незавидное существование. Лозунги, звучащие еще совсем недавно громко, мало кого теперь увлекали. За годы борьбы все призывы были использованы и показали свою несостоятельность, а в итоге обветшали и удушливо пахли нафталином. Только жесткая сила и неистовая вера врагов коммунизма были способны держать народ окраин бывшей империи в узде и вести, хоть и под конвоем, к цели. К цели, которая становилась все более расплывчатой, спорной, плохо осязаемой.

Все сомнения выплеснул Николаев при встрече с Коробейниковым, приняв с мороза пару стопок крепкого, как спирт самогона.

− Все подмяли, корнет, большевики Россию под себя. Наши трепыхания – дерготня лягушки на столе исследователя живой жизни. Большевики нас препарируют, как студенты-медики, отделяя сердце от желудочка. А Россия-матушка только лежит распятая и попискивает, то ли от боли, то ли от удовольствия. Как же: сбылась давняя мечта Емелек и Степок по задрючиванию Отечества! Сбылась мечта угнетенных, угнетать угнетателей, чтобы самим угнетать. Как ни ставь слова и определения – подташнивает. Вышло так, что сами угнетенные и клюнувшие на большевистские лозунги попали под пресс, от которого кишки лезут теперь через рот у всех вовлеченных.

− Что же делать-то, поручик? – устало выдохнул Коробейников.

− Два варианта: сдохнуть или уползти в уголок дальний и сидеть тихо-тихо, чтобы не заметили. За кордон отбывать противно. Побитым псам не место на чужой ярмарке жизни.

После пьяных посиделок по прибытии стала ясной в основном бесперспективность всей этой возни по опрокидыванию Советов, которые, как глисты вползли в мясо и мышцы, отравили мозг народа своими простецкими правилами – подчинить – отнять и поделить, а если не согласен – прибить или мучить так, чтобы другие ежились от ужаса.

Медсестричка Мария, что сидела в уголке бледная, совсем не притронувшаяся к еде, испуганная непорочная девчушка пошла безропотно за Николаевым, когда он позвал за собой. В предоставленном доме, пьяный поручик, без предисловий увлек девушку, едва она скинула свою дурно пахнущую шинельку.

На ощупь была она совсем девчушка. Острые ее углы не скрывал бабий жирок и ноги, словно жердочки, были так тонки, что Николаев подивился и даже испугался. Такая, впрямь тощенькая и дохлая, как бы ее не сломать, не искалечить. Но женщины народ крепкий, так устроены, что хрупкость и утонченность только залог и прелюдия первообладания. Когда, распалившись, поручик добрался до заветных мест и, торопясь, впопыхах от нетерпения, овладел бастионом девственности, сразу стало ясно, кто здесь силен, а кто только способен войти и тут же ослабеть и выдохнуться с возгласом удовлетворения и досады.

Маша вскрикнула чуток. Этот крик был не от боли, а от удивления. Она тут же обняла Николаева и из слабенькой девочки превратилась в женщину, трепетную и желающую любви пополной. Николаеву это не помогло. Он тут же уснул, выплеснув злую энергию последних месяцев, проведенных в снегах, неуютных местах ночевок, в сутолоке и холоде среди нижних чинов, мужичья, недосыпе, недоедании.