К сыну бросилась престарелая матушка. Она схватила юношу за руку, ощутив её холодность и безжизненность. Это настолько напугало старую женщину, что она едва сама не лишилась чувств. Она удержала себя в руках лишь по причине необходимости помочь единственному ребёнку. Несколько казавшихся целой вечностью минут она не знала, что делать, лишь охала и причитала. Но осознав, что её беспомощность не принесёт облегчение сыну, женщина взяла себя в руки и, подложив под голову больного свою шаль, выскочила из квартиры в коридор. Там на её удачу находился сын дворника, худощавый парнишка лет десяти.

– Коленька, – взмолилась женщина, – ради Христа поспеши к доктору, Серёженьки плохо. Он заболел. Путь доктор быстро прибудет к нам.

– Будет сделано, – отрапортовал мальчик и пулей вылетел на улицу.

Он действительно быстро обернулся, так как уже через 20-ть минут в квартире Степановых появился доктор, пожилой человек с седыми волосами и сильно поседевшей бородкой в слегка потрёпанном сюртуке с потёртым от времени кожаным саквояжем.

Доктор внимательно осмотрел молодого человека. Проверил пульс, попросил показать язык, расширил зрачки. Достав стетоскоп, слуховую трубку, приложив её к груди больного, долго слушал.

За всё время осмотра доктор не проронил ни единого слова, чем ещё более увеличивал тревогу матери. Она не находила себе места, но, не смея вмешиваться в работу врача, терпеливо ожидала окончательного заключения.

– Что Пётр Иванович? – как только осмотр был окончен, с мольбой в голосе обратилась убитая горем женщина к доктору.

– Видите ли, Анна Прокофьевна, дело необычное, – промямлил врач, явно подбирая подходящие слова, чтобы не расстроить мать пациента.

– Неужели так всё плохо? – едва сдерживала себя женщина.

– Уж, не так всё и плохо, – уходил от прямого ответа Пётр Иванович.

– Прошу вас господин доктор не жалейте меня, – взмолилась старая женщина. – Говорите всю праву.

– Страшного тут ни чего нет, я не вижу большой опасности, – принялся успокаивать встревоженную женщину доктор. – Простой обморок, вызванный эмоциональным всплеском. Такое случается у натур тонких, можно сказать, артистических. Что-то вызвало у молодого человека сильное потрясение. Произошёл скачёк внутренней энергии и как следствие обморок.

– Это опасно?

– Полагаю не очень, но следует понаблюдать за больным, – пояснил доктор.

– Это может повториться?

– К сожалению, да, – констатировал Пётр Иванович.

– А что, что делать? – не унималась Анна Прокофьевна.

– Обеспечьте больному хороший уход, питание, не помещает свежий воздух. Хорошо бы отправить его в деревню, – посоветовал доктор. – А самое главное, необходимо оградить больного от нежелательных эмоций.

– Понимаю, – утерев слёзы, немного успокоилась Анна Прокофьевна. – Мы может отправить сына в деревню, к моему брату. Он смотритель почтовой станции в Никольском. Там и воздух хороший, при почтовой станции большой яблоневый сад. И речка там есть, можно рыбу удить. Брат мой больно охоч до этого дела.

– Речка, это хорошо, – оживился доктор. – Я знаете, сам очень люблю рыбу удить. Жаль, что времени всё нет. Старею, да и пациентов много некогда отдохнуть. А раньше бывало, любил с удочкой на бережку посидеть.

– Ах, батюшка, только скажите, я похлопочу о рыбалке у братца, – услужливо предложила женщина. – Уж там у него в Никольском такая знатная рыбалка. Братец иногда и нам рыбу передаёт. Такая знатная рыба.

– Это как-нибудь потом, – смутился Пётр Иванович. – Я уж давно удочку в руках не держал. Не до рыбалки знаете. Времени нет, да и здоровье последнее время подводит. Старость знаете ли.

– Жаль, ах как жаль, – запричитала Анна Прокофьевна. – А то завсегда с радостью. Только скажите.

– Ну да вернёмся к нашему больному, – остановил женщину доктор.

– Да, да, – минутное оживление мгновенно слетело с лица пожилой женщины.

– Хорошо бы понять, что так расстроило вашего сына, – поинтересовался доктор. – Что так сказать послужило толчком к его эмоциональному срыву.

– Он получил письмо, – призналась Анна Прокофьевна.

– Что там?

– От одной молодой особы.

– Теперь понятно, – разочарованно заявил врач. – Дело обычное. Любовные переживания самые тяжёлые. Сколько молодых людей загублено на этой почве. Слаба стала наша молодёжь, чуть что ни так, депрессия. А сколько молодых руки на себя наложило.

– Ах, Господь с вами, – испугалась мать больного.

– Будем надеяться, что до этого дело не дойдёт, – попытался успокоить встревоженную женщину доктор. – Но всё же за больным стоит приглядывать.

– Это всенепременно, – обещала Анна Прокофьена.

– За сим, позвольте откланяться, – принялся упаковывать свой саквояж Пётр Иванович.

– А что может микстурку какую пропишите? – поинтересовалась матушка больного.

– Дайте ему этот порошок, – доктор выложил на стол, упакованный в свёрнутый лист бумаги белый порошок. – По чайной ложки каждое утро, предварительно растворив в воде.

– Уж не знаю, как вас благодарить, – запричитала Анна Прокофьевна, протянув доктору трёхрублёвую ассигнацию.

– Благодарствую, – невнятно пробурчал Пётр Иванович, спрятав деньги в карман пиджака.

Более доктора ничего не удерживало, и он, простившись, покинул квартиру Степановых.

Хозяйка, проводив лекаря, вернулась к сыну. Ему было лучше, дыхание стало ровным, и слегка порозовели щеки.

Анна Прокофьевна вздохнула с облегчением. Но все её попытки поговорить с сыном закончились неудачей. Сергей не хотел говорить.

Делать было не чего, пришлось пожилой женщине оставаться в неведении. Тревожить сына ей не хотелось. Она рассудила, что когда придёт время то Сергей всё о своём горе расскажет сам, без принуждения.

Так прошёл день. Ночью же Сергею стало совсем плохо. Он метался в бреду, что-то несвязное выкрикивал.

Бедная мать ни на минуту не отходила от сына. Она была в полном отчаянии, переживая от того, что ничем не может облегчить страдания ребёнка. Она лишь молилась. Изредка отпуская руку больного сына, чтобы встав на колени отпустить земные поклоны.

Очевидно, её молитвы не были напрасными. К утру, когда едва забрезжил рассвет и робкий солнечный лучик осветил полумрак спальни больного, Сергей упокоился. Он перестал метаться и стонать и мирно, как ранее в детстве, заснул на руках измученной матери.

Сергей продолжал крепко спать, даже когда в квартире Степановых вновь появился врач. Доктор осторожно, чтобы не потревожить больного, осмотрел его. И встретившись с тревожным взглядом женщины, умоляющей сообщить что-либо хорошее о сыне, заявил:

– Полагаю, что сейчас всё будет хорошо.

– Что? – то ли действительно не расслышав слова доктора, то ли не веря услышанному, робко переспросила пожилая женщина.

– Говорю, что кризис благополучно миновал, – слегка повысив голос, сообщил Пётр Иванович. – И теперь всё будет хорошо.

– Значит, он поправиться? – с мольбой спросила Анна Прокофьевна.

– Несомненно.

– А как скоро? – почувствовав некое облегчение, засыпала доктора вопросами мать больного.

– Это сказать затруднительно, – промямлил доктор, сердясь, что его диагноз подвергается сомнению. – Недуги подобного рода весьма затруднительно лечатся. Эта болезнь душевного свойства. Тут всё будет зависеть от самого пациента. Спешка в этом деле только навредит.

– Что и микстурку никакую не выпишите? – не унималась женщина, слабо воспринимая слова доктора.

– Я же пояснил, что всё будет зависеть от самого больного.

– А как же ему помочь?

– Есть один способ.

– Какой, говорите ваша милость, – взмолилась Анна Прокофьевна. – Это ж мой единственный сынок. Кровинушка. Жалкий мой. Мне для него ничего не жалко. Я всё сделаю.

– Да в том то и дело, что микстурка, как вы изволили выразиться тут бессильна.

– Что вы такое говорите?

– А то, что не лекарства ему нужны, – стал нервничать доктор. – Необходимо переключить его мысли на что-то другое.

– Как это? – растерялась женщина.

– А чем любит, занимается больной?

– Картины малюет.

– Художник значит.

– Ага, – кивнула Анна Прокофьена.

– Замечательно, вот пусть и займётся творчеством. Картины пусть пишет без перерыва. Глядишь за делами и отлегнёт.

Проводив доктора, женщина вернулась в комнату к сыну. Он был уже в сознании и слабый румянец на его щеках свидетельствовал о его удовлетворительном состоянии.

– Как ты сыночек?

– Маменька я совершенно обессилен, – признался Сергей. – К тому же я голоден. Хоть целую миску супа съел бы.

– Сейчас я тебя накормлю, – бросилась на кухню обрадованная женщина.

Она хорошо знала, что во время болезни кушать не хочется. А если больной испытывает голод, то он точно пошёл на поправку.

Накормив сына, женщина решила не откладывать разговора и осторожно, чтобы не навредить, поинтересовалась о его дальнейших планах.

– Я решил серьёзно заняться живописью, – заявил сын, чем очень обрадовал родительницу.

– Вот и славно, – не веря таким положительным переменам, облегчённо вздохнула Анна Прокофьевна. – Правильно сынок, жизнь не останавливается. Всё наладится. Время лечит. Станешь знаменитым художником, так все барышни по тебе сохнуть будут. Знаешь, как юные дамы падки на знаменитостей.

– Мне нет никакого дела до юных барышень, – резко оборвал мать Сергей, – пусть за бездарными поэтишками бегают. А я желаю серьёзно заниматься живописью и всё. И никто мне не помешает.

– Да, да, конечно, – затараторила Анна Прокофьевна, испугавшись, что своими наставлениями вновь ранит больное сердечко сына. – Конечно, в жизни необходимо достичь больших высот. Вон сколько у нас видных живописцев. Я верю, ты сможешь писать картины не хуже них.

– Да нужно вернуться к работе, – согласился с матерью Сергей.

– А хочешь, сынок поезжай в Никольское к дяде Андрею, – предложила Анна Прокофьевна. – Там сейчас хорошо. Лес рядом, по грибы с сёстрами станешь ходить. Речка, порыбачишь с дядькой Андреем. А какие там рассветы, а какие закаты. Век бы там жила. Это тебе не наш закопчённый заводскими трубами городишко. Там душа сама лечиться.

– А что, и вправду махнуть в Никольское, – согласился с матерью Сергей. – Там действительно такие пейзажи. Поработаю, да толстощеких сестриц давно не видел. Пойди уже невесты.

– Вот и славно, поезжай, – обрадовалась матушка. – Как вернётся отец, он тебя и свезёт в Никольское. А я брату и племянницам гостинцы соберу, передашь заодно. Сколько уже не виделись.