Рождаются горы, чтоб в прах обратиться,

рождаются реки, чтоб в море пропасть,

для неба рождаются быстрые птицы,

но всё попадает в бездонную пасть.

И время, и время – дракон ненасытный,

всех нас, пожирая, разинувши пасть,

всё может решить за момент, за единый,

остаться в веках или сразу пропасть.

Лишь тот промежуток, что жизнью зовётся,

отпущен нам в лавке суровой судьбы.

На землю сухую пусть дождик прольётся,

чтоб всем нам хватило тепла и борьбы.

Судьба выбирает того, кто страдает,

страдает за тех, кто идёт позади.

И часто кровавую дань собирает,

взыскав у того, кто идёт впереди.

Гулко звучат шаги в бесконечном пустом каменном тоннеле, что ведёт во дворец Повелителей. Не самый лучший путь, скажу я вам, но всё же лучше, чем пробираться по поверхности в самый разгар лютой зимы, когда царствует невыносимая стужа, а все пути завалены непроходимыми снегами. Нет уж, увольте от такой романтики.

Когда-то путь под горой был очень оживлённым местом, где вам вряд ли угрожало одиночество. Ярко освещённый множеством светильников, он представлял собой своеобразный центральный проспект древней столицы, где можно было встретить как важного вельможу, одетого в роскошное платье, так и простолюдина в более чем скромной одежде.

Вырубленный в монолитной скале в незапамятные времена, чуть ли не раньше возникновения империи, тоннель этот был облицован полированными плитами чёрного диабаза, которые ярко блестели в свете горящих светильников. В стенах его было вырублено множество ниш, которые исполняли роль маленьких лавочек, ресторанчиков и ателье, где желающему предлагалось всё, что душе угодно, в зависимости от величины его кошелька. Когда-то путь под горой был любимым местом прогулок горожан.

Прошло каких-то пять лет, и вот я иду в полном одиночестве по слабоосвещённому коридору, никого не встречая на своём пути, лишь гулко отзываются мои шаги по каменным плитам.

Тишина и полумрак, царящие в тоннеле, сами по себе, меня не страшили, однако, когда помнишь лучшие времена, поневоле запустение, царящее вокруг, не улучшает настроение. А у меня и без того настроение было хуже не куда.

Я не был здесь уже пять лет, с тех самых пор, когда бежали от гнева отца мои старшие братья. По правде говоря, я и сам тогда еле ноги унёс и то, только потому, что меня в своё время хорошо обучили Искусству Мудрости. С тех пор я не терял времени даром и все эти пять лет занимался Искусством Мудрости, как раб на галерах. Скажу без лишней скромности, что в этом деле я преуспел. Именно тогда и возник у меня замысел небывалого заклинания.

Встреча, ради которой я и шёл во дворец, не предвещала мне ничего хорошего, но она была нужна, ибо являлась краеугольным камнем в задуманном. Кроме того я всегда очень хотел посмотреть на женщину, которая тридцать лет назад дала мне возможность жить на белом свете. Короче, я очень хотел и в то же время боялся увидеть собственную мать, которую я никогда не видел.

Сегодня мне исполнилось ровно тридцать лет, и я вправе просить аудиенцию у Повелительницы, которая и была моей матерью. Такие порядки в семье Повелителей империи – тёплые родственные чувства здесь противопоказаны. Поэтому младший отпрыск царствующих Повелителей мог рассчитывать на встречу с собственной матерью только спустя тридцать лет после рождения. Не скажу, что бы я очень уж желал этой встречи, но именно на неё у меня был основной расчёт.

До начала аудиенции оставалось ещё два часа, поэтому я не спешил и брёл по тоннелю, как говориться, нога за ногу. Я вспоминал, тем более было чего вспомнить. Однако Искусство во мне никогда не теряло бдительности и это неоднократно спасало мне жизнь, спасло и в этот раз. Мгновенно брошенное заклятие ещё в воздухе сожгло стрелу, выпущенную в меня неизвестным мне стрелком. Очень многообещающее начало.

Реакция, как всегда, сработала предельно точно; две другие стрелы не успели оторваться от тетивы, а тело уже распласталось в воздухе, пальцы правой руки сами собой сложились в жест атаки и в тоннеле передо мной вспыхнул и тут же погас яростный огонь. Я успел уловить несколько коротких полных предсмертного ужаса воплей. Путь был свободен, и я последовал дальше, стараясь не наступить на закопчённый участок мостовой.

Во мне бушевал гнев, стремясь вырваться наружу неудержимой лавиной ярости. Что ни говори, а это наша родовая черта, с которой я многие годы борюсь с переменным успехом и, в общем-то, справляюсь, хотя на это требуется некоторое время. Правда иной раз очень хочется не сдерживаться, особенно когда сталкиваешься с таким явным вероломством, как только что. Сделав над собой усилие, мне удалось подавить гнев и обрести очень нужное сейчас равновесие.

Ну вот, игра началась, и мне выпало играть чёрными. Первый ход сделан и у меня развязаны руки. Время терпит, поэтому не будем спешить. Посмотрим, какова будет реакция на мой удар. Вряд ли они всерьёз рассчитывали так быстро покончить со мной. Скорее всего, это с одной стороны был вызов, а с другой проверка моих возможностей. Господи, неужели серая немощь проникла и сюда – в самое сердце империи, поразив, при этом, разум моих противников? Как бы ни желал я поражения врагам моим, гибели Родины, тем более, от серой немощи, я никак не хотел и ради её блага готов был примириться даже с моими врагами.

В глубоком раздумье продолжал я свой путь. Не знаю, что ждёт меня в конце этого пути – славная победа или позорный конец и есть ли конец у этого пути. Это уже не важно. Теперь есть только игра, а всё остальное до поры не имеет значения.

Ты далеко зашёл сквозь синие просторы.

Куда торишь ты путь, и есть ли где предел?

быть может, впереди шкатулка ждёт пандоры,

а может позади лишь цепь ненужных дел?

Предела нет, но есть конец, конечно,

а может за концом ждёт новый поворот.

так вышло, под луной, увы, ничто не вечно,

и снова путь пролёг до неба от ворот.

И этот путь для нас судьбою был проложен.

пройти его сумей, чтоб не было потерь.

Чтоб никогда клинок не покидал бы ножен,

чтоб чист был пред собой, таким же, как теперь.

А если вдруг с тобой случится неудача,

вдруг станет, скучен путь, жизнь станет не мила,

на выпады судьбы всегда найдётся сдача,

такими уж на свет нас мама родила.

Глава 1. РОЖДЕНИЕ ДРАКОНА.

Дворец Повелителей некогда мощного, а ныне, доживающего остатки отпущенного ему времени государства, был, как всегда, мрачен и тих. Редкие в это время придворные передвигались совершенно бесшумно. Время от времени тишину нарушали чёткие шаги сменяющихся караульных да порывы ветра, что периодически завывали в каминных трубах. Был первый весенний месяц, который в этих местах отличался частыми снежными бурями. До настоящей весны с её обилием талых вод было ещё далеко.

В этот весенний день, когда на дворе бушевал особенно сильный снежный буран, перемешивая землю и небо, в жарко натопленных покоях Повелительницы на свет появился младенец. Этого события, которое было предсказано много лет назад, все ожидали со страхом, ибо всё связанное с его рождением было достаточно тревожным. Как всегда, предсказания были весьма туманны и запутанны, что приводило к многочисленным вариантам их толкования.

По одним толкованиям выходило, что рождение его знаменует конец света и всеобщую гибель. По другим, оно означает конец Империи и гибель всех её подданных. Короче, толкований было множество, но все они сводились к тому, что ничего хорошего от этого рождения ожидать не приходилось. Поэтому Повелитель – полноправный хозяин Империи, носящий титул Повелитель Драконов и отец данного новорождённого, был очень встревожен. Его тревога естественным образом передалась сенаторам и придворным. Поэтому в дни, предшествующие рождению ребёнка во дворце царили тревожные тишина и полумрак.

В день рождения сына Властелин с Канцлером и Верховным жрецом закрылись в тронном зале. О чём они совещались, не знает ни кто, однако, на другой день был оглашён высочайший указ Повелителя Драконов, в котором объявлялись, что каждый дракон, чья сущность была проявлена, лишается покровительства рода и каждый гражданин империи волен поступать с ним так, как того требует его долг перед своим родом.

Так получилось, что рождение рокового младенца совпало с указом, который ставил, по существу, всех прирождённых драконов, за исключением царствующих, вне закона. Для того, что бы читателю было понятно, о чём речь, скажу несколько слов о драконах Империи.

Много тысячелетий назад, когда Империя была ещё молода и полна сил, её населяли преимущественно драконы. Надо понимать, что они внешне выглядели как обычные люди, разве что несколько более высокие и хорошо сложенные. Но это только внешне. Люди эти обладали воистину ничем не ограниченным сознанием и поэтому были наделены такими способностями, которые казались обычным людям чем-то сверхъестественным. В числе их способностей было одно, которое особенно поражало людей. Это была их способность менять собственную форму. Поэтому каждый из них помимо обычного человеческого облика имел, как правило, один или несколько демонических или звероподобных. Наиболее часто они использовали облик крылатого ящера, которого люди называли драконом. Именно поэтому и носителей такого облика назвали драконами.

В то время люди и драконы жили, достаточно дружно, и не было вражды между ними. Вообще-то люди и драконы произошли от общих предков, просто на каком-то этапе сознание людей, вследствие ряда причин, стало закрываться и пути драконов, которые сумели сохранить своё сознание в целости, и людей разошлись. Пока пути их были достаточно близки, всё было хорошо, но чем дальше, тем больше расходились их пути. В конце концов, они разошлись настолько, что между ними возникла неприязнь, постепенно переросшая во вражду, и видят Боги, инициатором её были отнюдь не драконы.

С незапамятных времён в Империи преобладали родовые законы, то есть всю внутреннюю жизнь империи регулировали законы рода, имперские законы лишь регулировали взаимоотношения между родами, обеспечивая тем самым устойчивость всего государства. Род определял всё и никто из членов рода не мог пойти против него без страха стать изгоем. А стать изгоем в Империи было равносильно изгнанию на чужбину. Если же такой бывший член рода пытался остаться на Родине, то это было сродни самоубийству. Ибо любой законопослушный подданный Империи обязан был убить его, как бешеного пса, хотя, если бы был убит законопослушный член рода, то род имел полное право отомстить за него в виде выкупа кровью убийцы, либо в форме выкупа в денежном эквиваленте. Таков был древний закон Империи, и он до сих пор позволял относительно мирно сосуществовать людям и драконам.

И вот, с рождением последнего ребёнка у Повелительницы Драконов, издаётся закон, который ставит всех драконов, не смотря на принадлежность к какому-то определённому роду, вне закона. Иначе говоря, любой может убить дракона и ему ни чего за это не будет. Долго копившаяся ненависть людей к драконам наконец-то вырвалась наружу. Результатом этого указа стало массовое уничтожение драконов во всех родах Империи, за исключением царствующего рода, хотя именно там драконы были в большинстве. Обезумевшие люди без всякого повода просто убивали драконов, вымещая на них чувство собственной ущербности. Произошла серия погромов, в результате которых многие драконы погибли, многие просто сбежали, предупреждённые сочувствующими им людьми, но некоторые из них прорвались с боем, применив Искусство. Они ушли, оставив после себя гору трупов, отомстив за своих, но при этом преумножив ненависть к себе.

Драконов же царствующего рода погромы не коснулись, однако многие из них уехали в дальние имения, а многие затаились до поры до времени, и казалось, что времени этого совсем немного, ибо ненависть людей, не только не утихла, а наоборот многократно возросла, и теперь была направленна на царствующий род. Вот такие дела творились в канун рождения последнего отпрыска царствующей четы Повелителей Драконов.

Как только ребёнок родился, его тут же забрали от матери и передали в руки жрецов, которые провели с ним все необходимые в таком случае обряды. После этого его показали Повелителю, который только коротко взглянул на него и тут же сделал отстраняющий жест, так, как будто увидел нечто ужасное. Да, Повелитель умел видеть будущее.

После недолгого раздумья он произнёс, обращаясь к Верховному жрецу:

– Возьми его и отдай на воспитание надёжному человеку. Пусть его увезут в какую-нибудь дальнюю обитель и не спускают с него глаз. Обо всём, что касается этого ребёнка докладывать лично мне и незамедлительно. Называйте его Куваем и об его происхождении не должен знать ни кто. Всё, ступай. –

Он сделал отстраняющий жест и жрец низко поклонившись, покинул тронный зал.

Выйдя от повелителя, жрец с ребёнком на руках проследовал в свои покои. Оказавшись в своей комнате, обстановка которой, надо отметить, была более чем скромной, он положил ребёнка на свою кровать и вызвал секретаря, который не замедлил явиться. Молча выслушав распоряжения хозяина, он низко поклонился и совершенно бесшумно удалился так, что могло показаться, что он просто растворился в воздухе.

Отпустив секретаря, верховный жрец надолго задумался, не спуская взгляда с младенца. Никто не знает, что он видел, однако лицо его всё больше хмурилось. Из задумчивости его вывело появление всё того же секретаря, который привёл с собой кормилицу.

Это была дородная женщина лет тридцати с добрыми серыми глазами. Она тут же завладела младенцем и удалилась в соседнюю комнату, что бы покормить его.

Секретарь с поклоном сообщил хозяину, что Азару отправлена весть и уже получен ответ, так что в скором времени он прибудет в столицу. Выслушав его, жрец сделал жест, которым отпускал его, и тот низко поклонившись опять исчез.

Оставшись один, жрец прошёл к конторке, откинул столешницу и уселся за своё любимое занятие, которым являлось написание хроники событий, участником или свидетелем коих он являлся. Он всегда так поступал, спеша записать всё, на его взгляд, важное, пока не прошла острота восприятия, и память хранила мельчайшие подробности. На этот раз события были настолько важны, что старый жрец с особым волнением принялся за любимое занятие.

Жреца звали Ляргус, и был он очень стар. Сколько ему было лет, он уже напрочь позабыл, да и, по большому счёту, ему было на это наплевать. Он чувствовал, что силы его постепенно тают, и приближается закономерное окончание земной жизни, однако и на это ему было наплевать. Конечно, он мог бы воспользоваться Искусством, к чему постоянно прибегали владеющие Искусством Мудрости для продления своего бренного существования, но он никогда этого не делал, и делать не собирался. Это не было какой-то прихотью, просто он полагал, что недостойно прибегать к этому способу продления жизни.

Ляргус всегда был убеждён, что человек должен честно прожить свою жизнь, максимально используя каждое её мгновение и встретить конец с чувством исполненного долга. Для этого вовсе не надо прибегать к каким-либо ухищрениям, наподобие Искусства, которое должно служить для совершенно иных целей.

Кончив писать, жрец откинулся в кресле, на котором сидел и прикрыл глаза. Со стороны могло показаться, что он просто заснул, но это была только видимость. На самом деле жрец вошёл в особое состояние, при котором он мог видеть не только сиюминутные события, но и то, что им предшествовало и то, что за ними последует. Если прошлое не вызывало особых чувств, разве что чувство лёгкого сожаления, то будущее ему очень не понравилось, и чем дальше он смотрел, тем больше оно ему не нравилось. Он прекрасно знал, что при определённых навыках на будущее можно влиять, изменяя его в ту или иную сторону. Конечно, он имел эти навыки, но задача, стоящая перед ним была настолько сложна, что поневоле закрадывались сомнения в собственных возможностях. Действительно, если бы грядущие события зависели от ограниченного круга людей, то в этом случае он бы справился с задачей, затратив на это большие или меньшие усилия, но не сейчас. Сейчас в будущую ситуацию включился всесильный Закон Судьбы, и тут ни какие навыки, ни какие усилия не помогут. Единственное, что можно сделать – это смягчить последствия. Именно этим и был занят старый Верховный жрец Империи, и он нашёл выход, как ему тогда казалось.

Продолжая оставаться всё в той же позе, он то созерцал прошлое, то будущее, то погружался в короткий сон без сновидений. Много раз, с разных точек видения, перед ним развёртывались картины событий, приведших к рождению несчастного ребёнка, и он понимал, что тот ни в чём не виноват, и ему было жаль его. Перед ним вереницей проходило множество вариантов судьбы новорождённого, и ни один из них не понравился старому Ляргусу. Так прошла ночь, и день уже близился к своему завершению, когда из этого состояния его вывел секретарь, сообщив о том, что прибыл Азар и просит аудиенции.

С большим усилием старик пришёл в себя, и тут на него навалилась страшная усталость – казалось, что на плечи ему положили гранитную плиту, которая его вот-вот раздавит. Так случалась каждый раз, стоило только злоупотребить данной духовной практикой, и он понимал, что рано или поздно может зайти слишком далеко и возврата уже не будет. Единственным средством от этой усталость были плотный ужин и глубокий продолжительный сон. С первым вопросов не возникло – он просто приказал накрыть стол на двоих в гостевой комнате покоев, но второе, то есть глубокий продолжительный сон откладывался на неопределённое время – необходимо было дать исчерпывающие инструкции Азару, а никто кроме него этого сделать не мог. Устало вздохнув, тяжело переставляя ноги, направился он в гостевую комнату, где его уже ожидал прибывший по его приказу Азар.

1.

Получив приказ явиться со всей поспешностью ко двору Великого Жреца империи, я без промедления отправился в путь, выбрав самую короткую, но отнюдь не самую спокойную из возможных, дорогу. Приказ есть приказ, а приказ, полученный по каналу экстренной связи, подлежит незамедлительному исполнению.

Сразу же по прибытию, даже не успев сменить прожжённое в нескольких местах дорожное платье, явился я в приёмную жреца и тут же был принят секретарём, который молча провёл меня в небольшую уютную комнату, где несколько слуг накрывали роскошный ужин. Указав мне на удобное кресло, он молча поклонился и так же молча исчез. Только сейчас я почувствовал, как устал и проголодался. Я опустился в кресло, которое услужливо приняло мои усталые кости, и стал ожидать хозяина.

Слуги, закончив сервировку, молча удалились. Оставшись в одиночестве, я откинулся в кресле и закрыл глаза, дабы предаться любимому занятию – спокойным размышлениям. В этот раз они были мне просто необходимы, если вспомнить ту сумасшедшую гонку, которой я предавался последние сутки. Да дорожка была ещё та… Почему-то самая короткая дорога всегда самая трудная. Если бы не спешка – ни за что ни вступил бы на неё.

Вообще-то я старый бродяга и вряд ли смогу точно сказать, сколько дорог мне пришлось пройти, но есть такие, забыть которые просто невозможно. Только что пройденная дорога относилась именно к таким. Не успев сделать по ней и двух шагов, я тут же столкнулся с приключениями. Не знаю, кому как, а мне они в тот момент были совершенно без надобности. Я люблю приключения – они придают жизни некоторую пикантность и заставляют кровь веселее бежать по сосудам, но всё должно быть к месту. Возможно при других обстоятельствах я бы с удовольствием придался этому развлечению, но мне было совершенно не до них из-за необходимости спешить. А жаль – из этого могло бы получиться прекрасное приключение, было бы что вспомнить и рассказать приятелям при очередной встрече. Тогда я ещё не знал, что вряд ли в ближайшие десятилетия мне удастся поболтать с приятелями, да что там поболтать – просто увидеться.

Худо ли бедно ли, но я всё же сумел преодолеть путь в кратчайший срок, замучив при этом себя в конец. Еле держась на ногах, свалился я в этот мир, конкретно в приёмную старого Ляргуса – моего учителя и старого друга.