– Знал, конечно, – кивнул Сиверцев. – Жаль Петьку. Как же это его угораздило?

– Пошел он в одиночку на сохатого да, видно, споткнулся, упал как-то неудачно или еще что. В общем, как потом выяснили, ногу он сломал. Тут серые на него и налетели. Всего изорвали, только по берданке его и признали. У нас с Авдотьей детей нет, вот и забрали Егорку к себе. А теперь только он у меня и остался.

– Да, волков тут много, – задумчиво произнес Сиверцев.

– Не то слово, – с горечью усмехнулся Строев. – В наших краях, сам знаешь, их издавна великое множество было. Уж каждые пять лет их отстреливают, пальба стоит, как на фронте, ан нет, новые плодятся пуще прежнего. И людей-то уж не страшатся, иной раз ночью прямо в село заходят. Даже днем их на околице видят. А недавно появился здоровенный волчара, матерый. Я сам-то его не встречал, слыхал только. У него, говорят, уши рыжие. Так этот даже на птицеферму забрался. А прошлым летом на коз напал – ребятишки их пасли, перепугались насмерть. Часто люди с ним сталкиваются. Никого, говорят, не боится, но на людей пока ни разу не нападал. А все ж таки в одиночку никто в лес не ходит.

Мужчины еще раз опрокинули по стопке.

– Ты закусывай, закусывай, – сказал Строев, пододвигая к гостю тарелку с огурцами. – А ты чего возле дома торчал? Уж не жить ли там собрался?

– Угадал, дядя Степан.

– Да ты внутри-то был? Крыша в дырах, пол прогнил, в стенах щели, печь обвалилась. Все ваше семейство разъехалось, твои родители последними были. Как бабку схоронили, так и уехали, ты уж в армии был. С тех пор там никто и не жил. Сколь лет уж прошло.

– Да, дом, конечно, надо будет подремонтировать, – согласился Сиверцев. – Ничего, справимся. А первое время в леспромхозовской общаге поживем.

– Не смеши, Коля. Видел я их халупу. Там зимой в тулупах спят, а летом не знают, куда по ночам от комаров деться. Ты когда переезжать собираешься?

– Через три дня уже надо на работу выходить. А своих думаю в начале лета привезти, как учебный год закончится. В городе придется комнату в общежитии освобождать.

– Ну, вот что. Ты шибко-то не торопись. Жилплощадь в городе освободить успеешь. Я с председателем поговорю, мужиков соберу после посевной. За неделю дом твой подлатаем. Крышу перекроем, хотя бы первый этаж в порядок приведем, чтобы жить можно было. Печь я сам тебе переберу. А дальше уж своими силами со временем все подправишь.

– Да вроде неудобно как-то помощи просить. Не заслужил я таких почестей.

– Что ты опять заладил, неудобно да неудобно. С каких это пор таким скромником стал? Я ж не только о тебе, я о всей детворе нашей беспокоюсь. Учителей-то у нас шибко не хватает. Марья Федоровна не раз жаловалась. Помнишь ее? Учительша твоя ведь была. Директор сейчас.

– Да как не помнить! Я даже видел ее уже сегодня, разговаривал с нею.

– Ну вот, сам все должен понимать. Как жилье будет человеческое, так и у жинки твоей дела пойдут лучше. А иначе померзнет полгода да и плюнет на все, сбежит отсюда. Или, не ровен час, захворает она или дочка.

– А вот за это, дядя Степа, можно не переживать, – Сиверцев рассмеялся. – Здоровье у моей Натальи отменное, ни разу в жизни даже не чихнула. И дочка вся в нее.

– Раз на раз не приходится. Ну, стало быть, решено. Так все и сделаем. А потом можешь привозить своих.

Сиверцев взглянул на часы и встал из-за стола.

– Извини, дядя Степан, но мне пора. Я сюда на попутке добрался, сейчас этот парень обратно поедет, обещал подхватить меня у правления. Я еще заеду на неделе.

– Ну что ж, не буду тебя задерживать, коли так.

Строев проводил Сиверцева до калитки. Мужчины пожали друг другу руки и расстались.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Каждый вечер Сиверцев возвращался из леспромхоза в свой старый дом, где к его появлению уже кипела работа. Стараниями Строева и колхозников, призванных им на помощь, дом все более обретал жилой вид. Второй этаж по-прежнему оставался заколочен, но крыша была перекрыта, стены проконопачены, а окна первого этажа сверкали новыми стеклами. Строев полностью перебрал печь и даже привез на колхозной лошадке воз дров. Кроме того, мужики восстановили забор.

Когда ремонт большей частью был закончен, Сиверцев на леспромхозовском грузовике отправился в город за семьей.

К назначенному сроку у дома собрались мужики, пришедшие помочь с разгрузкой. Ожидая новоселов, колхозники толпились у крыльца, переговариваясь меж собой.

– Дядя Степан, долго ждать-то? – спросил кто-то нетерпеливо.

Сидевший на крыльце Строев неспешно поднял голову, взглянул, прищурившись, на солнце и невозмутимо сказал:

– Жди себе. Чего торопиться? Скоро должны быть.

– Может, застряли где, – предположил тракторист Наскоков.

– Не должны, – возразил Строев. – Сейчас не распутица, дороги сухие. Не суетись, покури. Подождем, чай, не под дождем.

– Да чего там! – воскликнул рыжий Борька, известный на всю округу гармонист. – Ждать – не устать! Слышь, Василич, а угощение-то будет? Никола как-то эту тему не поднимал.

– А что, «спасибо» уже не в почете? – язвительно осведомился Строев.

– «Спасибо», сам знаешь, дядя Степан, в стакане не булькает и в карман его не положишь. Кроме того, людей уважить полагается – новоселье, все-таки, соседи теперь, как-никак. С ремонтом, опять же, помогали.

– Много ты напомогал, балабол, – усмехнулся Наскоков.

Борька не успел ответить. В калитку вбежал племянник Строева Егорка и крикнул:

– Едут!

Из-за поворота показался грузовик, груженный мебелью.

– Хорош курить, мужики, – скомандовал Строев, втоптав «беломорину» в землю. – За дело.

Едва машина развернулась и заехала во двор, кузовом к крыльцу, мужики открыли задний борт. Борька тут же забрался в кузов.

Из кабины выпрыгнул Сиверцев. Махнув мужикам, он обошел кабину и помог спуститься девочке и молодой красивой женщине. Поздоровавшись с колхозниками, Сиверцев представил им своих:

– Вот она, моя Наталья. А это Настя.

– Ну что ж, давай, хозяйка, показывай, куда что нести, – сказал Строев и полез вслед за Борькой в кузов.

Сиверцева улыбнулась и взглянула на мужа.

– Пусть Николай командует.

Мужчины принялись за работу. Шифоньер, диван, кровать и прочая мебель друг за другом перекочевывали из кузова в дом.

– Дайте и мне хоть что-нибудь унести, – с улыбкой попросила Сиверцева.

– Тут и без вас носильщиков хватает, – откликнулся Наскоков. – Вы лучше в дом идите, там хозяйничайте.

Сиверцева послушалась его совета и ушла в дом, захватив все-таки с собой коробку с посудой.

– Бог в помощь, – послышался ровный басовитый голос.

У калитки стоял мужчина в черной рясе священнослужителя. Он был высок, лет тридцати, в очках, с аккуратной рыжеватой бородкой.

– Бог-то бог, да и сам бы помог! – весело отозвался рыжий Борька.

– Отчего же не помочь добрым людям, – согласился чернец, сильно окая.

Взвалив на спину тюк с бельем, священник направился к дому. Заметив удивленный взгляд Насти, Егорка пояснил:

– Это отец Василий. Вон, видишь, церковь стоит, – Он указал на купол церквушки. – Он там попом работает.

– Не работаю, а служу, – поправил парнишку священник, выходя из дома уже налегке.

Он снова направился к машине за очередным грузом.

Настя стояла у крыльца и с явным неудовольствием озиралась вокруг. Похоже, от переезда она совсем не испытывала никакого восторга.

– Меня Егором зовут, – решил завязать знакомство парнишка.

– Знаю, – без всякого энтузиазма ответила Настя. – Слышала уже.

– А ты чего такая кислая? – спросил Егорка. – Обидел кто? Или село наше не нравится?

– А чего хорошего в вашей деревне? Грязь одна, пыль да елки. Комары вон летают. И воняет. Что это? Навоз, что ли? – Настя поморщилась. – Ни театра тут, ни кино. Глухомань.

– Грязь только весной и осенью, – возразил Егорка. – Летом у нас хорошо.

– Да уж, – Настя скривилась. – Могу себе представить.

– Да ты чего?! – обиделся за свое село Егорка. – Тут знаешь, какая красотища?! К нам даже из города туристы отдыхать приезжают. И грибы тут, и ягоды. А рыбалка какая! А кино у нас есть – кинопередвижка приезжает, каждые выходные в клубе фильмы крутят.

– Егорка! – окликнул его с машины Строев. – Хорош лясы точить! Забирай коробку.

Тем временем у забора собрались любопытные соседи.

– Глянь, Колька своих привез, – переговаривались они.– Вон дочка его стоит. Хороша девка, красавицей вырастет.

– А жинку его видали? Учительша новая. Ух, какая краля, очуметь можно.

– Ты б только на баб и глазел. Мало тебя твоя Нинка лупила!

– Глянь-ка, и отец Василий тут. Неравнодушен батюшка к делам мирским.

– Стрижет поп души заблудшие! – хохотнул кто-то.

– Окстись, охальник! – осадила дерзкого скрюченная бабка Агафья.

– Эй, дядя Степан, помощь нужна? – спросили из толпы.

– Вы б еще позже пришли, – отозвался Строев. – И без вас уже справились.

Он передал Наскокову последнюю коробку и довольно проворно спустился с кузова.

– Ну ты даешь, дядя Степа! – хохотнул Борька. – С твоей-то ногой скачешь как горный, извиняюсь, козел.

– Сам ты козел, – беззлобно огрызнулся Строев. – Брешешь без продыху, пес рыжий. Язык у тебя без костей.

Борька снова заржал.

– Спасибо, мужики, – поблагодарил помощников Сиверцев.

– Никола, обмыть бы надо, – предложил Борька. – А то не по-людски как-то.

– Само собой, – кивнул Сиверцев. – Только вечером, мужики. Часикам к семи подтягивайтесь. Все приходите! – крикнул он односельчанам, облепившим забор.

Вечером огневцы друг за другом потянулись к дому Сиверцевых. Одним из первых примчался Борька со своей гармонью.

Пользуясь теплой погодой, стол организовали прямо во дворе под открытым небом. Из досок наспех сколотили длинные столы, покрыли их скатертями и простынями.

К семи часам весь двор уже был забит односельчанами. Пришли поздравить новоселов и председатель колхоза Сергеев, и Мария Федоровна, директор школы.

Многие огневцы помнили большую семью Сиверцевых, многие в свое время учились с Николаем, вместе в детстве бедокурили. Большинство гостей пришли с подарками, бабка Агафья даже принесла гуся.

– Да куда же я его дену, бабушка?! – попробовал было отказаться хозяин дома.

Но старуха не желала ничего слушать:

– Бери, милок. Какое хозяйство без живности? Бери, не сумлевайся.

Сиверцев передал гуся жене. Попав в руки женщины, птица вдруг забила крыльями, загоготала и едва не вырвалась.

– Испугался, – объяснила бабка Агафья. – Привыкнет еще. Дай-ка, милая, я сама его в загон определю.

Строев вручил хозяину дома длинный сверток. Сиверцев развернул тряпку и извлек на свет карабин.

– Узнаешь? – спросил Строев.

– Как же, дядя Степан! Отцовский!

– Отец твой, как уезжал, просил сберечь. Вот и сохранил. Держи, владей.

– Надо ли? – скептически спросила Наталья, с неодобрением глядя на оружие в руках мужа.

– Надо, хозяйка, – ответил Строев. – В наших краях это необходимо. Места у нас глухие, а в лесах не только зайцы водятся.

– Забыла уже, кого дорогой встретили? – спросил жену Сиверцев. – Мы ведь, дядя Степан, рыжеухого видели.

– Да ну?!

– Точно. Колесо я пробил, в лесу мы встали. Только я запаску поставил, инструменты начал собирать, будто спиной почувствовал, обернулся, а он сзади на обочине стоит. Действительно серьезный зверь, матерый. Наталья вышла из кабины ко мне да Настя проснулась, он как увидел, что я не один, так и убежал.

– Вот потому ружьишко в доме никогда не помешает, – наставительно произнес Строев. – А разрешение тебе, Коля, потом участковый оформит. Бог даст, мы с тобой еще по лесу походим.

– Никола! Чего ждем-то?! – окликнул Сиверцева из-за стола Борька. – Водка стынет!

Под общий смех все расселись за столы. Строев произнес незамысловатый тост о возвращении блудного сына в родные края, все выпили, дальше праздник новоселья покатился сам собой.

– Эх, Колька, и чего тебя в леспромхоз понесло? – сетовал Борька, опрокидывая стопку за стопкой. – У нас в колхозе, что ли, работы мало? Шел бы на трактор или хоть дояркой.

– Чего к человеку привязался? – осадил его Наскоков. – У него, может, призвание к баранке. Неважно, где работать, главное работать. Колька наш человек, пролетарий. Это ты день-деньской баклуши бьешь, только на гармошке и умеешь пиликать. Тебе уж сороковник скоро стукнет, а тебя все Борькой кличут, даже отчество себе не заработал. Тунеядец несчастный.

– Ну, уж ты скажешь, Сидор, – обиделся Борька. – Мне вот понять охота, каким калачом его в этот леспромхоз заманили. Может, и мне туда податься?

– Да кому ты там, на хрен, нужен?

– Ну, не скажи. А вдруг кому и сгожусь. Ты смотри, Колька, пока по дорогам колесить будешь, жену-красавицу уведут.

– Не уведут, – рассмеялся Сиверцев, обняв жену одной рукой.

– Ну, чего зубоскалишь, пес рыжий? – проворчал Строев. – Лучше музыку дай народу. Играешь баско, а вот язык как помело.

Борька не заставил себя долго упрашивать. Он взял гармонь и растянул меха, пальцы его пробежали по кнопкам. Двор наполнился веселыми переливами.

Старенькая учительница Мария Федоровна разговаривала с Сиверцевой, объясняя ей особенности работы в сельской школе.

– Вы не переживайте, голубушка, – говорила она. – Легкой жизни не обещаю, но, думаю, вам у нас понравится. Оболтусов, конечно, хватает, а в целом ребята хорошие. Будете вести старшие классы. Придется и летом немного поработать, позаниматься с нашими лоботрясами, подтянуть.

– Работы я не боюсь, – сказала Сиверцева.

– Вот и славно. А вот, кстати, один из этих самых лоботрясов, ваш будущий ученик.

Рядом появился Егорка.

– Балабанов, ты «хвосты» свои думаешь сдавать? – строго спросила директор школы.

– А как же, Мария Федоровна! Обязательно! – ответил парнишка, не моргнув глазом. – Дядя Коля, можно я Настю с собой заберу?

– Куда это? – недоверчиво спросил Строев.

– Просто погуляем. Идем, Настя, я тебя с ребятами познакомлю.

Настя неопределенно пожала плечами.

– Иди, дочка, – кивнул Сиверцев. – Чего тебе тут сидеть?

– И то верно, – поддержал его Наскоков. – Успеешь еще на пьяных насмотреться.

Настя вышла из-за стола и последовала за Егором. Строев крикнул вдогонку:

– Егорка! На мельницу не ходить!

– Ладно, – отмахнулся племянник.

Строев хотел еще что-то сказать, но в этот момент Борька снова растянул меха и дурашливо заорал во всю глотку:

– Вот пуля просвистела, в грудь попа-а-ала мне-э-э!..

– Чего поешь, дурак, – Строев саданул его кулаком под ребро. – За такие песни в наше время знаешь, что было?

Борька не обиделся, снова заржал.

– Ладно, Василич, можно и другую. Специально для тебя.

И, перекрывая шум застолья, гармонист звучно запел:

– Ой тума-аны мои, растума-аны…

Что ни говори, а петь Борька умел. Голос у него был звучный и мелодичный. Песню подхватили:

– … Уходи-или в похо-од партиза-аны,

Уходи-или в поход на врага-а-а…

Егор и Настя вышли за калитку, где их поджидали двое мальчишек и девчонка. Один из мальчишек держал на сворке лохматого щенка. Егор познакомил Настю со своими друзьями.

– А это Пушок, – указал он на щенка.

– Настоящий охотничий пес, – с гордостью добавил Костя, владелец щенка.

– Да уж! – фыркнула Оксанка. – Он даже кур боится!

– Неправда, – обиделся Костя. – Он просто маленький еще.

– Какой он славный! – восхитилась Настя.

Она протянула было руку к щенку, но тот вдруг коротко тявкнул и щелкнул зубами. Настя отдернула руку. «Настоящий охотничий пес» поджал хвост и спрятался за ноги своего хозяина.

– Чего это с ним? – удивился Санек. – Такой добродушный всегда был.

– Не укусил? – заботливо спросил Егорка.

– Да нет, – ответила Настя. – Только испугал немного. А почему дядя Степан запретил к мельнице ходить? Что там?

– Водяной с русалками, – сказал Санек без тени улыбки. – Утащить могут.

– Ну да, так я и поверила, – кивнула Настя. – Нет, я серьезно, что там такое?

– У нас там вроде клуба своего, – пояснил Егор. – Иногда там собираемся. Это старая водяная мельница, она уже давно не работает. Только она за околицей, вечером туда ходить запрещают.

– Почему? – снова спросила Настя.

– Волки, – коротко ответил Егор.

– Но мы, вообще-то, как раз туда и собирались, – сообщил Санек. – Можешь с нами. Если не боишься, конечно.

Ребята выжидающе уставились на городскую девчонку. Уже темнело, надвигалась ночь и Насте совсем не улыбалось идти на какую-то заброшенную мельницу, где вокруг рыщут стаи голодных волков. Но гордая девчонка не могла допустить, чтобы эти деревенские считали ее трусихой.

– Идем, – решительно сказала Настя.

Ребята отправились в дальний конец села. До мельницы они дошли, когда уже совсем стемнело. В темноте Настя даже не могла толком разобрать, куда ее привели.

Поддерживая новую приятельницу под руку, Егор помог ей взобраться на крышу мельницы. Остальные последовали за ними. Ребята уселись рядком на самом краешке крыши.

Стояла тишина, лишь журчала речная вода да чуть поскрипывало колесо мельницы, давно застопоренное.

– Ну и чем вы тут занимаетесь? – спросила Настя.

– Просто сидим, разговариваем, на звезды смотрим, – беззаботно ответила Оксанка.

– И страшные истории рассказываем, – добавил Санек. – Только Костька боится их слушать. Такой же, как его собака.

– Неправда! – возмутился Костя.

– Настя, а ты знаешь какую-нибудь страшилку? – спросила Оксанка.

Настя пожала плечами.

– В лагере я их много слышала, но сейчас уже не помню. Да и не люблю я их слушать. Глупости все это, детство. Скажите лучше, почему село ваше Огневым называется? Пожары, что ли, часто были?

– Да нет, – Егор засмеялся. – Пожаров не было. Огонь тут вообще ни при чем. Наше село раньше немножко по-другому называлось, просто название со временем сократили и переделали. Мне дядя Степан рассказывал. Когда здесь люди впервые поселились, тут волков было очень много. По ночам из лесу со всех сторон их глаза светились. Потому и село назвали Волчий Огнь. А теперь просто Огнево. Но волков у нас до сих пор много. Для тех, кто в школу из других деревень ходит, даже интернат при школе организовали. Зимой они там всю неделю живут, только на выходные их домой отвозят. А иначе серые могут дорогой налететь.

– А мы сегодня тоже волка видели, – сообщила Настя. – Здоровенный такой. Я не разглядела, но папа говорит, что у него уши рыжие были.

– Да ну! – сразу оживился Костя. – А ты знаешь, что это волк-людоед?!

– Да уж не бреши! – фыркнула Оксанка. – Никого он не ел.

– Но мог бы, – не пожелал отказываться Костя от своих убеждений.

– Обычный волк, – сказал Егорка. – Просто большой очень и наглый. Да окрас необычный, приметный. Вот и плетут о нем небылицы, а ты подхватываешь.

В этот момент Пушок, сидевший у Кости на коленях, встрепенулся и затявкал куда-то в темноту. Оксанка ойкнула и испуганно прошептала:

– Смотрите.

Во тьме блеснули и погасли два огонька. Потом снова засветились, но уже ближе.

– Светлячки, – неуверенно произнес Саня, стараясь успокоить скорее себя, чем приятелей.

Но вот из-за облака выкатилась луна и осветила огромного зверя в нескольких шагах от мельницы. Волк стоял неподвижно и смотрел на ребят.

Настя машинально сжала руку Егора. Ей казалось, что зверь смотрит прямо ей в глаза.

– Это он, рыжеухий, – прошептал Костя.

– Много ты знаешь, – так же шепотом ответила Оксанка. – Когда это ты его ухи разглядеть успел?

– А кто еще подойдет так близко?

– Эй! Пошел прочь! – крикнул Егорка.

Ребята присоединились к нему, пытаясь криками прогнать непрошенного лесного гостя. Волк даже не шевельнулся. Насте казалось, что зверь по-прежнему смотрит ей в глаза.

Наконец, волк попятился, потом развернулся и потрусил к лесу.

– Идем! – поднял всех Егорка. – Быстрее возвращаемся!

– А если вернется? – с опаской спросила Настя.

– Не вернется. А если что, нас много, все равно не кинется.

Всю обратную дорогу молчали. Облегчение почувствовали, лишь когда оказались в центре села и услышали переливы гармони, повествующей о печальной истории Хаз-Булата. Словно вторя рыжему Борьке, из леса донесся протяжный тоскливый вой.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ