Глава 1
«Неприкасаемая тайна». Официальная служба перлюстрации в Российской империи: возникновение и развитие в XVIII–XIX веках

1. Частная переписка в законодательстве Российской империи

С появлением регулярной почтовой связи возникла необходимость в охране почтовых отправлений, их неприкосновенности. В России впервые такое требование было представлено в указе Петра I от 12 ноября 1698 года «О сборе в сибирских и поморских городах таможенных пошлин». Там, где речь шла об учреждении сибирской почты, указывалось: «Отнюдь ничьей грамотки не распечатывать и не смотреть»¹⁷⁸. Затем тайну переписки подтвердила Екатерина II. Высочайшее повеление в январе 1782 года, направленное губернаторам генерал-прокурором А.А. Вяземским, гласило: «Дабы должное к почтам доверие не токмо сохраняемо, но и далее распространяемо было и вследствие того, чтобы никакая власть или начальство или кто бы то ни был, не дерзали открывать писем на почтах, пересылаемых внутри империи или же их удерживать»¹⁷⁹. Взойдя на престол, Александр I уже 12 апреля 1801 года повелел главному директору почт Д.П. Трощинскому дать секретное предписание местным почтовым начальникам, чтобы «корреспонденция, производимая между частными людьми, была неприкосновенна и вообще изъята от всякого осмотра и открытия»¹⁸⁰. Когда в 1819 году санкт-петербургский военный губернатор М.А. Милорадович и губернское правление обратились в Санкт-Петербургский почтамт с требованием о выемке пакета на имя купца Лагутина, Комитет министров постановил, что такое действие было бы противно почтовым правилам и могло бы поколебать доверие публики к почте¹⁸¹. В 1823 году, «в видах вящего поддержания доверия публики к почтам», последовало высочайшее повеление, «чтобы заведывающие разными частями отдельных управлений не обращались к почтовым местам с требованиями о выдаче им с почты корреспонденции частных лиц, или о непринятии от кого‐либо вовсе корреспонденции на почту»¹⁸². Николай I 23 января 1827 года по докладу главноначальствующего над Почтовым департаментом князя А.Н. Голицына распорядился, чтобы «казенные места и лица, управляющие различными частями, отнюдь не делали требований об удержании чьей‐либо корреспонденции или непринятия таковой от находящихся под присмотром или арестом, исключая тех случаев, когда бы последовало на сие Высочайшее повеление; в случае же необходимой в том надобности представляли бы об оном министрам или главным своим начальникам, которых обязать будет испросить на то Высочайшее повеление»¹⁸³. Циркуляр главноначальствующего над Почтовым департаментом В.Ф. Адлерберга от 27 апреля 1844 года напоминал почтовым служащим об особом высочайшем повелении, коим подтверждалось издавна существующее правило о неприкосновенности частных писем¹⁸⁴.

В докладе главноначальствующего над Почтовым департаментом Ф.И. Прянишникова в 1859 году Александру II отмечалось, что «Почтовое управление, охраняя неприкосновенность письменных сношений, как не подлежащих оглашению, постоянно отказывало… не только в выдаче с почты частных писем в посторонние руки, но и вообще в доставлении каких‐либо относительно этой корреспонденции сведений. Изъятия допущены в этом отношении только для корреспонденции банкротов, которая, по закону, передается в учреждаемые над ними конкурсы». На подлиннике этого доклада Прянишников сделал пометку, что 30 июля 1859 года Александр II «повелел руководствоваться и впредь правилами о неприкосновенности частной корреспонденции»¹⁸⁵.

24 апреля 1868 года Почтовый департамент МВД отправил во все подчиненные ему учреждения циркуляр. Он вновь подтверждал «правило о неприкосновенности частных письменных сношений, в силу которого никакие требования присутственных и судебных учреждений не только относительно частной корреспонденции, но и сведений о ней, не подлежат исполнению со стороны почтовых учреждений»¹⁸⁶.

Судебное законодательство Российской империи предусматривало уголовную ответственность за незаконное вскрытие почтовой корреспонденции. В Уложении о наказаниях уголовных и исправительных, утвержденном 15 августа 1845 года, статья 379‐я гласила: «За распечатание с намерением казенной или принадлежащей частному лицу или надписанной на имя оного бумаги, без особенного на то права или предписания виновный приговаривается: к строгому выговору, или к вычету от трех до шести месяцев из времени службы, или к отрешению от должности, смотря по обстоятельствам…»¹⁸⁷. Но если эта статья касалась тайны переписки лишь косвенно, то статья 153‐я прямо говорила об ответственности почтовых служащих: «Почтовый чиновник или служитель, распечатавший, хотя бы из одного только любопытства, отданное для отправления с почтою или полученное по почте письмо, адресованное на имя другого лица, подвергается за сие удалению от должности. Буде же сие учинено им для сообщения содержания письма кому‐либо другому, то он приговаривается: почтовый чиновник к исключению из службы, а почтальоны к определению в военную службу рядовыми»¹⁸⁸. Таким образом, почтмейстер Иван Кузьмич Шпекин, герой комедии «Ревизор», рисковал потерей службы с грозной записью в формуляре.

В последующем наказания за подобные проступки лишь ужесточались. Согласно указу «Об изменении некоторых статей Свода законов» от 22 марта 1860 года, почтовый чиновник мог за подобные действия получить уже от шести месяцев до одного года заключения в смирительном доме¹⁸⁹. Поскольку указом от 24 апреля 1884 года смирительные и работные дома были ликвидированы, то Уложение о наказаниях уголовных и исправительных издания 1885 года в статье 1104‐й устанавливало за нарушение тайны почтовой корреспонденции, «хотя бы из одного только любопытства», удаление от должности и заключение в тюрьму на срок от четырех до восьми месяцев. Статья 1102‐я карала почтового чиновника, почтальона или иного служителя почты за передачу кому‐либо письма, адресованного другому человеку, «без дозволения последнего» лишением всех прав состояния и заключением в тюрьму на срок от восьми месяцев до года и четырех месяцев¹⁹⁰. Наконец, Уголовное уложение, утвержденное Николаем II 22 марта 1903 года, касалось этой проблемы в статьях 542‐й и 680‐й. В статье 542‐й объявлялось, что «виновный в самовольном вскрытии заведомо чужих письма, депеши или иной бумаги наказывается арестом на срок не выше одного месяца» или штрафом не свыше 100 руб. Если же вскрытие почтовой корреспонденции или телеграммы из корыстных побуждений совершал служащий почтово-телеграфного ведомства, то он, согласно статье 680‐й, подлежал тюремному заключению. То же наказание предусматривалось и в случае допуска к таким действиям другого служащего или иного лица¹⁹¹.

Действительно, когда поступала информация о незаконных действиях почтово-телеграфных чиновников, проводилось служебное расследование. Например, в августе 1867 года управляющий Петрозаводской губернской почтовой конторой П.И. Ломачевский сообщил в Министерство почт и телеграфов, что, по имеющимся сведениям, «каргопольский почтмейстер [Ф.В. Елошин] позволяет себе читать проходящие через вверенную ему почтовую контору не принадлежащие ему письма». Управляющий министерством Н.И. Лаубе распорядился провести секретное дознание и, если сведения подтвердятся, сделать «строжайшее внушение», предупредив, что «в случае повторения будет уволен от службы». Но почтмейстеру удалось опровергнуть обвинение¹⁹².

Неприкосновенность частной переписки внешне ограничивалась лишь специальными законами или распоряжениями императора. В Артикуле воинском, утвержденном Петром I 26 апреля 1715 года, имелся параграф 124, в котором объявлялось: «Никто из пленных да не дерзает письма свои сам запечатывать… и тайным образом оныя пересылать. Но должен, не запечатав, коменданту вручить»¹⁹³. Согласно Уставу о банкротах, принятому 19 декабря 1800 года, их письма должны были пересылаться до учреждения конкурса в судебное место, а по учреждении конкурса – в конкурс и распечатываться при банкроте и его кредиторах¹⁹⁴. Постановление Комитета министров от 26 февраля 1818 года предусматривало получение страховых отправлений нижними чинами через полковое начальство. Особый случай представляла переписка «политических преступников». В 1826 году, после восстания декабристов, Николай I повелел, чтобы вся корреспонденция для отправленных на каторгу и в ссылку «была выдаваема им и принимаема от них на почту через начальников губерний». Для этого из МВД в Почтовый департамент присылались списки сосланных «государственных преступников»¹⁹⁵.

После польского восстания 1830–1831 годов, а именно в 1833 году, появилось секретное повеление Николая I, чтобы командиры воинских частей «не позволяли нижним чинам из поляков самим отдавать письма на почту и проезжающим лицам, но требовали оные к себе и ежели, по рассмотрении не окажется в них ничего противного порядку, то отправляли бы их по принадлежности». Вновь это повеление было восстановлено в декабре 1863 года в связи с новым восстанием в Польше и Литве¹⁹⁶.

Положение об устройстве почтовой части, высочайше утвержденное 22 октября 1830 года, разрешало почтовым служащим «при подозрении о недозволенном вложении в письмо денег или вещей требовать от посылателя вскрыть его». Если подозрение подтверждалось, должна была следовать конфискация этих денег и вещей при передаче одной четвертой части недозволенного вложения открывателю и трех четвертых частей – в казну. Также предусматривалось, что не полученные в срок рестовые (отправленные до востребования) письма через месяц вскрываются для обнаружения адреса отправителя¹⁹⁷. Циркуляр Почтового департамента от 13 сентября 1834 года извещал о соглашении главноначальствующего над Почтовым департаментом князя А.Н. Голицына и министра юстиции Д.В. Дашкова в том, что получение арестантами писем, денег и посылок будет производиться через прокурорский надзор¹⁹⁸. По сути, возможность нарушения неприкосновенности тайны частной переписки предусматривалась статьей 369‐й Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года: «Не почитается превышением власти: 1) когда министр или другой государственный сановник отступит в своих действиях от обыкновенных правил по особенному на сей случай или вообще на случай сего рода данному от верховной власти уполномочию»¹⁹⁹.

Александр II 26 апреля 1863 года утвердил положение Комитета министров «О надзоре за лицами, обнаружившими вредные политические стремления». Во исполнение этого документа МВД издало инструкцию полиции. В параграфе 7 указывалось, что почтовая переписка лиц, «обнаруживших вредные политические стремления», «оставаясь неприкосновенною, должна обращать на себя внимание начальника полиции, по отношению к лицам, с которыми производится, и к местностям, куда направляется». Поэтому почтовые конторы должны были «по требованию полиции, словесно или письменно сообщать, кому и куда посылаются письма от отданного под надзор лица, если это имя известно и, во всяком случае, должны извещать о том, из каких местностей получаются адресованные на его имя письма»²⁰⁰. 2 января 1864 года император утвердил доклад министра внутренних дел П.А. Валуева «О подчинении наблюдению лиц, сосланных в разные губернии» – о просмотре корреспонденции лиц, высланных из Царства Польского и Западного края Российской империи во внутренние губернии²⁰¹. Дальнейшим шагом стал секретный циркуляр Валуева губернаторам от 5 февраля 1865 года, предписывавший уже письма всех политических ссыльных иностранным дипломатам и за границу направлять в III Отделение²⁰². В том же году был поднят вопрос о праве «политических преступников» переписываться между собой. Александр II утвердил мнение о праве их на переписку и о необходимости просмотра этих писем начальниками губерний Западной и Восточной Сибири. Но одновременно делалась многозначительная оговорка: «Переписку их [политических ссыльных] следует допускать в известном ограниченном размере»²⁰³.

Именным указом по докладу министра внутренних дел А.Е. Тимашева 24 февраля 1868 года Александр II дал согласие, чтобы «в видах содействия возможно большему раскрытию преступных деяний» судебные учреждения, «в случаях особой важности», обращались с требованиями сведений о частной почтовой и телеграфной корреспонденции в Министерство юстиции и получали через министерство эти сведения²⁰⁴. В июне 1872 года последовал циркуляр Тимашева о «надлежащем просмотре» переписки всех без исключения «поднадзорных по политической неблагонадежности, а равно и осужденных по приговорам судов политических преступников» и объявлении им об этом²⁰⁵. 27 апреля 1873 года Александр II повелел «просмотр почтовой и телеграфной корреспонденции высланных по политическим причинам из Западного края и Царства Польского поляков, находящихся ныне под надзором полиции в Европейской России, прекратить». Но на запрос ярославского губернатора И.С. Унковского, касается ли это бывшего варшавского архиепископа Сигизмунда-Феликса Фелинского, последовал ответ из Министерства внутренних дел, что циркуляр «ни в каком случае на Фелинского и его свиту не распространяется» и вообще не распространяется на лиц, высланных «особым Высочайшим повелением» или «о надзоре за коими имеется особая переписка с Министерством». Касается же циркуляр «лишь общей массы… высланных за политическую неблагонадежность». В результате олонецкий губернатор Г.Г. Григорьев сообщал в МВД, что, по его мнению, в губернии имеется лишь один ссыльный поляк, переписка которого может быть освобождена от просмотра²⁰⁶.

В декабре 1875 года начальник III Отделения и шеф Корпуса жандармов А.Л. Потапов обратился к министру внутренних дел Тимашеву (почтовое ведомство в это время входило в состав МВД), указывая «на крайнюю необходимость в быстром и своевременном задержании на почте корреспонденции лиц, привлекаемых к делам политического характера, так как эта корреспонденция часто служит единственным вещественным доказательством преступных замыслов ее авторов и указывает их соучастников». Потапов просил, чтобы «изъятие из правил о неприкосновенности частной корреспонденции, допущенное для Министерства юстиции», допустить также и для начальника III Отделения.