– Для первого раза неплохо, – заметил дон Педро, – тут мой недосмотр, надо было захватить что-то более подходящее, например люгер семь шестьдесят пять. Но думаю, что мы еще продолжим. Здесь есть охота, дон Эрнесто? Я бы с удовольствием побродил по лесу и горам с ружьем. И заодно поучил бы ваших замечательных детей, как среди дикой природы выслеживать дичь… не только четвероногую или пернатую!

Отец кивнул – конечно, будет лучше, если его сыновья научатся этому благородному искусству. А Эрнесто-младший спросил:

– Дон Педро, а как бы вы успели достать оружие, если бы на вас напали злодеи? И еще примкнуть приклад, и зарядить?

Гость улыбнулся – и вдруг в его руке оказался маленький никелированный пистолетик.

– Всегда со мной – даже в доме друзей и в моем собственном. Уж простите, дон Эрнесто, но эта привычка дважды спасала мне жизнь. Калибр 6-35, но экспансивные пули. Хватит, чтобы в десяти шагах остановить любого разбойника, даже самого крепкого телосложения.

С этого дня дон Педро стал частым гостем в доме семьи Гевара. В трудное время – когда выяснилось, что коммерческие авантюры и увлечение излишествами дона Эрнесто, равно как и траты доньи Селии на помощь приезжим друзьям и своим обездоленным привели семью к грани финансового краха. И больше не будет средств на содержание богатого дома с прислугой и не станет возможности вывозить детей на лучшие курорты атлантического побережья, и даже на дорогостоящие лекарства для Эрнесто-младшего денег может не хватить. Продав плантацию, можно было протянуть еще год или даже два. Но дон Педро сказал:

– Если вам так дороги этот дом и плантация, то я могу купить ее у вас. Разумеется, вы можете пользоваться домом, как прежде. Дайте мне лишь две недели, чтобы нужную сумму собрать.

– Вы слишком добры, дон Педро. И настолько богаты?

– Увы, донья Селия, доброта в наше жестокое время выживает, лишь когда подкреплена успешным бизнесом. И я не могу отказать себе в случае помочь хорошим людям и еще получить прибыль. У вас есть большая и благоустроенная плантация – вот только дело на ней организовано очень дурно. А ведь ваш великолепный чай матэ можно с выгодой продавать в Европе, – и я знаю серьезных людей там, кто был бы в этом весьма заинтересован. И согласился бы одолжить мне нужную сумму на развитие бизнеса.

– Ну а если вам не удастся вернуть долг? – с тревогой спросила донья Селия.

– Как можно думать о поражении, еще не начав дело? – улыбка дона Педро показалась Эрнесто-младшему хищной. – Тем более что если я проиграю, то мои друзья будут очень огорчены. А это крайне нежелательно!

Ретроспектива

Декабрь 1945-го, Буэнос-Айрес, посольство США.

Через две недели после разговора из предыдущего эпизода

– Будь я проклят, если это не Джо Бишоп! Сколько лет прошло! Какими судьбами здесь?

– Десять лет, Гарри. Мы ведь последний раз виделись в Нью-Йорке в тридцать пятом. Только уж прости, сейчас я не Бишоп, а Бельмонте. Подданный испанского короля – там ведь монархия сейчас.

– Снова игры плаща и кинжала? Ты и сейчас на службе?

– Ну, Гарри, когда идет битва со всемирным злом, каким без сомнения являлся Гитлер, джентльмену и патриоту грешно не принять участие. Вот только погон я не носил никогда – предпочитаю оставаться «вольным стрелком по найму».

– Если парни из Вашингтона ведут какую-то игру на моей территории, я должен о ней как минимум знать.

– Гарри, в данном случае я здесь как частное лицо. С всего лишь коммерческим интересом. К нашей обоюдной выгоде, если войдешь в долю.

– Слушаю тебя очень внимательно. Надеюсь, ты не потребуешь от меня сделать что-то противозаконное?

– С каких это пор мирный бизнес мог стать противозаконным? Видишь ли, Гарри, в мои годы уже пора задумываться о будущем. Обзаведясь множеством полезных знакомств и получив богатый жизненный опыт, я, к своему прискорбию, скопил на черный день меньше, чем хотелось бы – впрочем, денег никогда не бывает слишком много. Желаю, оставив всякие рискованные игры молодым, заняться наконец собственным бизнесом. Однако в Штатах конкуренция слишком велика и все лужайки уже поделены. Ну а Европа, с одной стороны, пресыщена, с другой – разорена, а с третьей – почти вся лежит под коммунистами.

– И ты решил стать преуспевающим аргентинским плантатором? Так должен тебя предупредить – это общество крайне щепетильно относится к чужакам.

– Большие деньги делаются на «разности потенциалов», границе культур. Вся Аргентина пьет чай матэ, в то время как этот восхитительный напиток малоизвестен в Европе. А ведь его когда-то звали «парагвайским» или «иезуитским» – да, Гарри, в эти авантюрные годы так уж вышло, что я очень плотно работал с парнями в сутанах. И представьте, там еще помнят вкус чая матэ – есть люди, готовые вложиться в рекламу и продажу этого товара на европейском рынке. Ну а я должен лишь организовать производство и отправку в Испанию, а куда мои кредиторы продадут его дальше… Слава господу, чай не является стратегическим товаром – так что пусть его хоть неграм в Африку поставляют, если бы те могли хорошо платить.

– И ты уже что-то предпринял? Я мог бы дать ценный совет.

– Присмотрел уже одно райское местечко. В провинции Кордова – не слишком далеко отсюда. Вам известна семья Гевара?

– Ну как же! Очень древний аристократический род, едва ли не от первых конкистадоров. Однако нынешний глава его, скажем так, не слишком удачлив в делах…

– Будь он удачлив, не согласился бы уступить мне контрольный пакет своей фирмы, и по дешевой цене. При этом номинально оставшись парадным главой – ты правильно заметил, Гарри, вовсе не надо шокировать соседей, которые вполне могут решить, что какому-то европейскому выскочке не место в их круге с древними традициями. Не слишком удачлив – это мягко сказано. Плантация имеет очень хорошие перспективы, но работы на ней организованы очень плохо. Но это можно поправить!

– Однако супруга сеньора Гевара имеет репутацию смутьянки с крайне левыми взглядами.

– Знаю – по моему убеждению, именно ее мягкость и разболтала нанятый персонал. Но я полагал, что в этой стране господствуют взгляды патриархальные – то есть решающее слово за мужем, а не женой? Также она показалась мне умной женщиной – которая вряд ли променяет привычный комфорт на свое право орать перед толпой и кидать ей подачки. Она могла себе позволить роскошь иметь свои убеждения – пока кто-то оплачивал ее счета. Ну а сейчас их кредитором буду я – еще нужны пояснения?

– Ну а я чем могу быть тебе полезен?

– Гарри, я слышал не раз, что Аргентина – это весьма коррумпированная страна, как, впрочем, и все лежащие к югу от Рио-Гранде. И здесь случается, что успешный бизнес становится жертвой алчности обладателей министерских чинов или больших погон. Но мне хотелось бы верить, что мнение посла США кое-что значит даже для таких шакалов. Со своей же стороны – полагаю, пять процентов прибыли будет достойной платой за беспокойство?

– Если честно, мне бы больше нравилась счастливая семерка. Зато могу тогда гарантировать, что вас не посмеет тронуть даже сам el Presidente, вместе с Верховным Судом и министерством юстиции.

– Что ж, это справедливо, Гарри. Но ты понимаешь, что эта плата будет, лишь пока ты пребываешь на этом посту.

– Года до пятидесятого точно, если не накосячу по-крупному. Однако учти, что я могу прикрыть тебя лишь от больших акул. А провинция Кордова – это довольно дикое место, хотя и самый центр страны.

– Природа показалась мне похожей на север Италии. Горы, заросшие мелким, но густым лесом, и речки с водопадами. А у подножия – пампасы.

– Про подобные места у нас во Флориде говорят: закон – болото, шериф – аллигатор. Это к тому, что там водятся мелкие, но опасные хищники – и не только четвероногие. Народ там простой, у каждого на поясе мачете, и свои споры привыкли решать, не тратясь на адвокатов.

– Ну, Гарри, я ж сказал: у меня остались связи в очень специфических кругах. Думаю, на плантации хватит места для двух-трех десятков надежных парней, хорошо умеющих отличать дуло от приклада. Которые обойдутся очень дешево – ну ты понимаешь, о ком я…

– Беглые наци? Поприличнее не нашлось?

– Хорошие парни требуют хорошую плату – в зеленых бумажках, а то и в чеканной монете. А плохие примут немалой долей – саму сохранность своей шкуры. Впрочем, я не настолько беспринципен, чтобы нанимать убийц из Ваффен СС, это очень вредно влияет на репутацию. После великой войны хватает и прочих – итальянцев, испанцев, французов, сербов, поляков, – которым лучше не появляться дома до тех пор, пока не забудутся кое-какие их дела. Однако могу заверить – все они не настолько идиоты, чтобы доставить проблемы законопослушным аргентинцам.

– Должен тебя предупредить. Если с сеньором Геварой что-то произойдет – большие проблемы будут у тебя. Я-то понимаю, бизнес, – а вот доны-соседи очень не поймут.

– Гарри, ты меня за дешевого гангстера считаешь? Тем более что дон Гевара показался мне вполне благоразумным человеком. Как и его старший сынок, которого отец мечтает вовлечь в дело. Хватит парню гонять на мотоцикле и лапать сеньорит, пора уже браться за ум. Тем более что дон Эрнесто сам попросил меня сделать из его наследника – настоящего мужчину. И если у меня найдется свободное время, я этим займусь.

– И если король вспомнит о суверенитете, у тебя в рукаве уже будет готовый претендент на престол – которого примут прочие доны?

– Ну, Гарри, если бы мы умели в бизнесе предсказывать конъюнктуру на годы вперед, то были бы уже богаче Дюпона. Так ты участвуешь?

– Желаешь виски? Чтобы скрепить наш договор.

Снова Эрнесто Гевара-младший (будущий Че)

Он мечтал стать врачом – чтобы помочь матери, у которой вдруг обнаружили рак. Продумывал планы коммерческих авантюр – вроде торговли обувью или изобретения патентованного средства против тараканов. Но дон Бельмонте и тут оказался добрым ангелом семьи, оплатив дорогостоящее лечение, – и болезнь доньи Селии отступила. Дом и плантация формально больше не принадлежали семье Гевара – однако никто не выгонял их из дома и даже не рассчитывал слуг (по крайней мере, большую их часть), – а младшие дети, наверное, и не заметили разницы. Зато в жизни Эрнесто изменилось очень многое.

Дерево матэ растет только в дикой природе. Молодые растения пересаживаются в питомник, и там развиваются год, при тщательном уходе, поливе, укрытии от палящего солнца. Затем дерево пересаживают на то место на плантации, где ему надлежит быть – и еще год ухода, пока не укоренится. Дальше стрижка, чтобы дерево было густым и не слишком высоким. И только с уже зрелого дерева можно собирать первый урожай – не чаще, чем раз в два-три года, исключительно зимой, с мая по сентябрь, – тогда дерево успевает восстановиться и почва не истощается. И расстояние между деревьями должно быть не ближе трех метров, чтобы не мешали друг другу.

Ясно, отчего дон Педро выбрал уже существующую плантацию, а не стал заводить дело с нуля – слишком долгим был бы тогда срок до самого первого сбора чая. Именно терпения, тщательности и знаний не хватило дону Эрнесто – дон Педро тоже не знал об особенностях выращивания матэ, но старался узнать не только из чтения книг по агрономии, но и из бесед с теми, кто растил матэ – не только плантаторами, но и просто крестьянами. Осмотрев купленную плантацию, он составил план, что надлежит изменить, – и работа закипела.

Собирают листья матэ только руками. Одно дерево может дать до 25 килограмм листьев. Затем листья перебирают (тоже ручной труд) и выкладывают на солнце, чтобы чай не горчил. А основной процесс сушки должен начаться не позднее суток с момента сбора. Первым шагом листья надо подержать 5–10 минут над сильным огнем. А затем есть несколько способов сушки: на движущейся над огнем решетчатой ленте или в особом сооружении из нескольких этажей-настилов – и обязательно на огне из сосновых или лиственных дров. Тут много тонкостей, как поддерживать огонь, как перемещать материал для сушки, процесс очень долгий и трудоемкий, но обеспечивается высокое качество. На фабриках это делается быстрее, в огромных вращающихся барабанах, стоящих последовательно (листья из одного в другой по конвейеру перемещают), вся сушка занимает час, – но лист становится хрупким и ломким, легко рассыпается в пыль. После сушки лист подвергается измельчению в особых жерновах, но это совсем другое, на выходе должны получиться мелкие пластинки, кусочки листьев, а не порошок! И до этой процедуры еще не измельченный лист подвергается выдержке – в мешках, в больших помещениях с естественной системой вентиляции. Длительностью (для чая высокого качества) от девяти месяцев до трех лет – причем через каждые три-пять месяцев мешки должны переворачиваться! При промышленной технологии (с искусственной продувкой горячим воздухом) срок сокращается до двух дней. Затем, как уже было сказано, измельчение, и фасовка – последнее, для высшей категории, тоже вручную.

– Сейчас это твой университет, – сказал дон Педро, – и Карл Маркс, что стоит у тебя в шкафу, абсолютно прав, говоря: новая стоимость возникает лишь в процессе производства. А все прочее при этом лишь распределение уже произведенного, а также обслуга и охрана. Отсюда вывод – знать, как изготовляется какой-то продукт, пользующийся спросом, будет намного полезнее, чем тратить годы на удовольствия. Любые деньги имеют свойство заканчиваться, а благосклонность сильных мира сего тоже весьма переменчива. Но если ты у тебя есть дело, умение и опыт – то ты всегда удержишься в седле.

Всего через пару месяцев на плантацию привезли новые машины – для чая низших сортов, зато стоящего дешевле и производимого в большем количестве. При том что выпуск элитного чая не был свернут. Также появились новые люди – святой отец, падре Диас, и еще сеньор дель Рио (к которому дон Педро иногда обращался «господин майор»), и еще с полсотни угрюмых типов, похожих на переодетых солдат и говорящих между собой не по-испански.

– В большинстве славяне: сербы, хорваты, чехи, поляки, украинцы, – сказал дон Педро в ответ на вопрос Эрнесто. – Здесь помогут с техникой, ну и конечно, в охране. Ну а падре присутствует не только ради заботы о наших душах, но и как представитель нашего кредитора. Церковь, мой мальчик, это не молельный дом, а старейшая и успешнейшая корпорация – раз существует уже скоро как две тысячи лет, задолго до Ротшильдов и Рокфеллеров, пережив всяких там ломбардских ростовщиков и флорентийских банкиров. И, как любая организация, какие бы цели она ни заявляла, – не может существовать без денег. А деньги любят оборот и прибыль.

Падре Диас был вездесущ и шумлив – в первый же день, собрав всех работников, произнес речь, смысл которой сводился: мы все как одна семья, дон Эрнесто нам как отец, строгий, но любящий и справедливый, – и все мы должны помнить, что если его бизнес не будет успешен, то и мы станем бедны. А в следующие дни он носился по плантации, всюду совал нос, выспрашивал доверительным тоном – и об особенностях производства чая, и что нового у прихожан. Дон Педро тоже часто ходил по плантации, заглядывал в цеха, но больше слушал и смотрел, говорил же мало и лишь по делу. Ну а дон Эрнесто-старший продолжал играть роль хозяина фирмы, но исключительно для соседей, внутри плантации он ничего не решал. Что до Эрнесто-младшего, то он следующий год провел в имении, хотя раньше думал сразу после колледжа поступать в университет в Буэнос-Айресе. Но дон Педро сказал:

– Может быть, ты никогда не станешь владельцем плантации. Но в жизни тебе всегда пригодится умение управлять людьми. Чтобы быть вожаком, за которым идут, надо разбираться, кому можно доверять, от кого сколько требовать и что кому-то поручать нельзя, потому что не справится. И в плане получения такого опыта чайная плантация, учитывая особенности организации труда на ней, – это самый лучший твой университет.

Рабочий день был сокращен до девяти часов (вместо прежних десяти). Но никому больше не дозволялось сидеть без дела, каждый должен быть чем-то занят – пойманных лентяев без жалости штрафовали, а уличенных в небрежении тотчас же выбрасывали за ворота. Дон Педро при этом не давал поблажки и себе (а также Эрнесто), иногда даже обедая не в господском доме, а за одним столом с рабочими, такой же простой пищей из простой посуды. А по вечерам дон Педро еще и учил Эрнесто разным полезным вещам. Например, стрелять из пистолета, и прицельно, и по-ковбойски, «с бедра». Или хитрым приемам боя без оружия. Или же они играли в шахматы – дон Педро оказался сильным игроком. Или просто беседовали, на самые разные темы.

– Эксплуатация? Верно написано у Маркса, что рабочая сила – это товар, который присваивает капиталист, – поскольку имеет такую возможность. Но, как на любом рынке, другая сторона также желает отдать меньше, получить больше. Честно ли поступали те, кто получал плату от твоего отца – за свою плохую работу?

– Отец просто был добр, – не соглашался Эрнесто, – у других плантаторов рабочие за ту же или даже меньшую плату работают не десять, а двенадцать, даже четырнадцать часов. И за провинность их бьют плетьми, как во времена рабства сто лет назад. А сколько бы стоил труд наших пеонов, если по-честному, без вычета прибавочной стоимости?

– Без вычета? – заметил дон Педро. – А на общие нужды? Машины, еще два цеха и склад, что построили, удобрения, электричество – это вложения в основной капитал, но ведь и рабочим выгодно: больше продаж, больше прибыль, больше и трудящимся перепадет. Дорогу вымостили, по которой все ходят и ездят. Отец Диас лазарет открыл, уже кого-то бесплатно лечили, и даже жалованье выплачивали за эти дни, хоть и в половинном размере. Со следующего года для детей и школа будет, хотя бы начальная. Ты учти, что Маркс – это прежде всего экономист, с его «Капиталом», который во вполне себе капиталистических университетах изучают господа эксплуататоры. Хотя у Маркса есть хорошая политика – ты «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» читал? А вообще, политические аспекты гораздо лучше у Ленина – но его желательно прочесть на русском. Поскольку в переводе иные вещи не так понятны – в русском языке многие слова разные смысловые оттенки имеют, которые ты и не поймешь.

Эрнесто лишь пожал плечами. Ему не доводилось общаться с русскими – хотя провинция Кордова лежала не так далеко от парагвайской границы, где уже полтора десятка лет, с «войны Чако», была многочисленная и влиятельная русская община, члены которой бывали и в Аргентине. Но те русские, как слышал Эрнесто, были беглыми роялистами и смотрели на «левых» (репутацию которых имела семья Гевара) совершенно не дружески, а потому их не было в круге друзей семьи.

– Я могу тебя научить, если хочешь, – сказал дон Педро, – и лишним тебе не будет. Неизвестно, куда тебя еще забросит судьба – а русские сейчас одни из двух мировых игроков. Да и русская литература очень познавательна.

– Откуда вы знаете их язык, дон Педро? Вам приходилось говорить с русскими? Вы были в России?

– Мой мальчик, я знаю два десятка языков – так уже меня гоняло по миру. Да, я общался с русскими, и даже советскими – в Испании, когда там шла война, и в Италии, в войну последнюю. А на последний вопрос – прости, не отвечу.

Русский язык был труден – в отличие от английского, имеющего с испанским много общего. Совершенно другой алфавит, лишь отдаленно схожий с латиницей. И как сами русские различают целых шесть падежей? И как они обходятся без артиклей? Лексика также совершенно чуждая – если в испанском, французском, итальянском много слов с латинскими корнями, в английском и немецком они тоже есть, то в русском они редки и, как правило, заимствованы из вышеперечисленных языков. И свободный порядок слов в предложении – впрочем, как и в разговорном испанском. Ну и каждое слово может иметь различный смысл, зависящий от контекста – который лишь русский поймет. Но очень хотелось прочесть в подлиннике Ленина – который, как слышал Эрнесто, был столь велик, как Маркс!