***

– Крутой этот ваш Гагин, – высказал уважение Рома. – Из скупых ресурсов смог построить такой щит. Не дрогнул, сам присутствовал на поле боя. В наше время таких бы лидеров.

– Михаил Вячеславович был человеком-исключением, – откликнулся Станислав Константинович. – Некоторые называли его малым Суворовым за то, что ценил каждого бойца, вне зависимости от количества звёзд и полос на погонах. Майора крупно недолюбливали, особенно чины свыше, ибо было очевидно, что он вечно отклонялся от генеральной линии. Однако Гагин был чрезвычайно нужен со своим талантом, и, видимо, репрессии по отношению к нему отложили на потом. После 1945-ого власти фронтовиков боялись, боялись и новых самородков, и закрепившихся маршалов. Михаила Вячеславовича не трогали и вскоре отправили в Корею, чтобы не мозолил глаза. А после смерти народно обожаемого диктатора государственный натиск слегка ослаб, и Гагину больше нечего было боятся. В 1975 он благополучно уйдёт в отставку и будет доживать последние дни, полный почестей и наград.

– Мне больше всего понравилось, как КВ-2 раскидывал немцев, будто котят, – по-детски захихикал Доброградский. Его очки при этом мелко задрожали. – Бум, и как мухобойкой, бац, и пробил самую защищённую машину.

– Тот КВ-2 сыграл нам добрую службу тогда. Хороший танк с плохо раскрытым потенциалом. К сожалению, он сгинул где-то под Ржевом вместе с ребятами, которые его обслуживали. По окончании боевых действий его остатки наверняка распилили на металлолом либо просто оставили в земле. Грустная судьба, как очень грустна история всей войны в целом.

– Отлично, про Москву мы от вас узнали. – Профессор присел рядом с последним ветераном, устав жариться на открытом солнце. – Но что же происходило с вами в то время в Санкт… в Ленинграде? Вы наверняка угодили туда в самый пик обострения ситуации?

– Это да. Ленинград. Подумать только: град святого Петра, пафосно переименованный в честь первого советского лидера, скорейшим образом взят вражескими силами в кольцо. Куда опять же глядели наши высшие чины? Где вся эта мишура, клявшаяся защищать нас от правого фашистского ига? Куда вы прячетесь, товарищ Молотов? Зачем бежите под стол, мистер Ворошилов? Какого пса заливаетесь алкоголем, когда немцы бешеными темпами рвутся к столице, месье Сталин? А нас тем временем жестоко бомбили на Дороге жизни, тяжёлые автомобили проваливались на дно Ладоги. Налетали проклятые «Юнкерсы», сирен которых я боялся, как чёрт ладана, после того случая на «Красной стреле». Хуже всего было гражданским: скоро начнётся страшнейший ленинградский голод.

Глава четвёртая

Богатырёва окутало странным холодом, точно неким невидимым саваном. В настоящее время снаружи властвовала ледяная зима. Он поёжился, обхватив предплечья замерзающими ладонями. Знобило то ли из-за страха, то ли из-за подхваченного заболевания. Безумно хотелось тёплого чая, от которого из простой жестяной кружки не спеша плыл вверх приятный согревающий пар.

«Я определённо брежу, тут что-то нечисто», – хлюпнул красным носом солдат.

Внезапно послышалось монотонное урчание автомобильного двигателя. Сонно мотнув головой, воитель медленно открыл глаза. Он был под Ленинградом.

– Чёрт знает что, – проворчал водитель грузовика, справа от которого, простуженный, сидел наш герой. – Порядок в танковых частях. Весь день вообще без происшествий!

– Вы считаете, это плохо? – равнодушно отозвался Станислав. – Зато мы живы, и это самое главное.

– Знаете, товарищ ефрейтор, нюх у меня на такие дела. Затишье перед бурей это называется, – махнул свободной рукой шофёр. – Быть неприятностям.

– Отставить разговоры не по делу! – в заднее окно кабины просунулась голова младшего лейтенанта Добровольского. Командир альтруистично уступил место в кабине болеющему солдату, а сам пересел в кузов к остальным бойцам и перевозимому грузу. – Как ваше состояние, товарищ ефрейтор? Температура не беспокоит?

– Никак нет, товарищ младший лейтенант, – хлюпнул Богатырёв, не желая показывать свою слабость. – Мне кажется, уже чуть получше. Скоро выкарабкаюсь, если не рухну в холодную водицу.

– Это прекрасная новость, боец. Для сражений нам нужны только самые здоровые.

С этими словами командир скрылся под покровом тента.

Наш герой без особого интереса уставился сквозь слегка запотевшее стекло, стараясь ни о чём не думать. Окружающая обстановка оказалась бедна на детали и не живописна. Проплывали заснеженные деревья и кусты. Казалось, лес во все стороны простирался бесконечно. Он давным-давно уснул, и граница между ним и дорогой походила на вход в царство мёртвых. Небо заполонили полчища тяжёлых серых облаков, которые вот-вот были готовы извергнуть сносящий с ног поток свирепых осадков.

Не было видно ни единого просвета, будто солнце навсегда покинуло грешную землю. Кроме рычания моторов и кряхтения утопающих в белой массе колёс, снаружи не доносилось ни звука. Беззвучно шёл пар из ртов и носов. Ехавшие солдаты и командиры старались как можно дольше хранить молчание, чтоб не накликать неведомую беду.

Никто не собирался спорить с этой вечной зимой, наглой и жестокой старухой, кровь которой в незапамятные времена превратилась в багровую густую жижу, а сердце – в потухшую алую льдину. Это было её время, это было её место. Страшная королева правила свой скупой и чудовищный бал. Вечная зима застряла в душах русских людей, и не имелось предела её ужасному царствованию.

«Екатерина…»

Смертельное кольцо захлопнулось над Ленинградом ещё осенью, с падением Шлиссельбурга, окружая часть советских войск и обрекая большинство жителей города на наивиднейшую участь. Определённое географическое расположение, отрывавшее его от ресурсных баз, опасная близость к вражеским государствам играли роковую роль. В случае захвата бывшего Петрограда Рейх получил бы доступ к огромной экономической базе СССР, уничтожил бы Балтийский флот, который встал как кость в горле группе армий «Север», смог бы дать простор действий для этого громадного скопления войск. Нельзя отбрасывать и идеологический аспект: захват Колыбели коммунистической революции был бы важнейшим политическим и пропагандистским ходом.

Тяжёлым для Красной армии выдался сентябрь 1941 года: оборона оказалась прорвана, и германцы находились в пяти километрах от административного центра, встав в пригородах. Сам Сталин считал положение дел катастрофическим и допускал, что Ленинград мог быть потерян. В конце сентября от авианалётов значительно пострадали корабли Балтфлота. Население было решено уничтожать непрекращающимися бомбёжками и артобстрелами. К сожалению, с этой задачей нацисты справлялись очень эффективно.

Тем временем командующий Георгий Жуков принимал суровые меры. Вскоре блицкриг провалился в данном регионе, и РККА к октябрю – ноябрю удалось вновь перейти к обороне. Нехватка продовольствия, вызванная названными выше причинами, стала ощущаться ближе к зиме. Люди, попавшие в эту ловушку, были вынуждены умирать от голода и холода. Паёк оставался слишком скудным для поддержания жизни, а мороз оказался безжалостен к любому живому существу. Судьба граждан града на Неве стала абсолютно фатальной, так как Гитлер в любом случае мечтал стереть город с лица земли. Имелась бы вместо блокады сдача – современники бы вовсе не увидели так полюбившегося русским людям Санкт-Петербурга.

Колонна из девяти грузовиков и одного командирского автомобиля выехала на берег Ладожского озера. Она не являлась ни первой, ни последней: ушёл один конвой перед Добровольским, за товарищами Богатырёва ползла ещё одна транспортная группа. Снабжение должно было быть постоянным.

Семь «полуторок» нагрузили пехотой и важнейшим грузом, необходимым для поддержания жизни граждан, оказавшихся в блокаде: боеприпасами, горюче-смазочными материалами, углём и, конечно же, продовольствием. Остальные два «газика» исполняли роль зениток: на каждом из них устанавливалось по две спаренной паре пулемётов «Максим».

Тем временем твёрдая поверхность льда уходила на многие километры вперёд. Перед затвердевшей водой находилась надёжная линия укреплений, состоящая из дзотов, окопов, противотанковых ежей, артиллерии и колючей проволоки. Люди в ней готовы были умереть, лишь бы не дать немцам перерезать единственный путь сообщения с городом.

Обособленный блокпост на свободной от сооружений земле являлся последней точкой перед отправкой в град Петра. Создавалось ощущение, что везде не находилось ни одного человека. Тем не менее подобное чувство оказывалось ошибочным: русские бойцы продуманно укрывались посреди линии обороны. Иногда можно было разглядеть знакомые силуэты и быстрые передвижения.

Машина с командирами была готова отправиться первой.

Бодрый регулировщик вышел из протопленной кабины блокпоста и махнул флажком. Командиры осторожно выдвинулись. Перемещаться по озеру близко друг к другу или вообще скопом было запрещено. Имелась высокая возможность вызвать резонанс, из-за которого мог треснуть лёд, и тяжёлые автомобили ушли бы под воду. Поэтому выработали решение минимальное расстояние между каждой транспортной единицей сделать сто метров и равномерно держать на всём пути только определённую скорость. Для этого и поставили регулировщиков.

ГАЗ-АА Станислава находился в самой середине колонны. Ожидание стало неприятным, тягучим. Чудилось, что отправление нарочно затягивается, а оно само по себе было слишком медленным, неорганизованным. Но в реальности советская армия делала всё возможное, что имелось в её силах. Многие в душе понимали, что зимнее Ладожское не в состоянии обеспечить потребности огромного административного центра.

Некоторые пехотинцы в опаске поглядывали на пасмурное небо, будто оттуда вот-вот был готов разразиться астероидный дождь, сжигающий любую дышащую тварь на своём пути. И правда, спокойствие приходилось очень неестественным, можно сказать, даже лживым.

Водитель нетерпеливо побарабанил по рулю.

– Ну быстрее, быстрее… – проворчал он.

Теперь настала их очередь. Маленький флажок не спеша поднимался, как заколдованный. И шофёр, и ефрейтор напряжённо уставились на этот кусок материи. Секунды тянулись подобно резине. Следующий грузовик уже было довольно-таки трудно увидеть за белёсой пеленой. Указательное устройство резко опустилось вниз. Двигатель аккуратно рыкнул, будто пёс, снимаемый с цепи.

– Ни пуха ни пера, товарищи солдаты, – послышалось из кузова наставление Добровольского. – Не сметь волноваться, нас прикрывают «Максимы». Более того, погода в эти минуты однозначно нелётная.

«Вот только вы забываете, что помимо авиации у противника есть ещё и артиллерия», – пессимистично подумал наш герой, однако виду о своих роковых догадках не подал.

Держались на умеренной скорости. Немного покачивало, колёса время от времени едва заметно проскальзывали, повизгивая. Некоторые пытались вздремнуть. Станислав проверил свою «трёхлинейку»: та оказалась в полной боевой готовности. В кузов проникал холодный ветер. На какой-то миг можно было поверить, что эта группа бойцов здесь одна: посреди нескончаемой стылой пустыни, после страшного Апокалипсиса, застыв, как изваяние, она плывёт сквозь несуществующую вечность.

Знакомо заныло в груди. Богатырёв прищурился, вцепившись взглядом в горизонт. Облака начинали потихоньку рассеиваться, становясь не такими плотными, как ранее. Сомнительно, что немцы отважатся пикировать при таких условиях. Для подобного рода действий нужна была хорошая видимость с высоты четырёх тысяч шестисот километров. Однако внезапно в постепенно исчезающий пелене появились знакомые силуэты: «восемьдесят седьмые „Юнкерсы“» стремительно приближались линией к ползущей колонне. Авиация летела с северо-востока, со стороны Финляндии. И она вовсе не собирались атаковать вертикальным способом.

– «Штуки»! – крикнул ефрейтор.

– Ё-моё, – изумлённо кинул водитель. – Дождались…

Загудели германские пропеллеры. Штурмовики безжалостно открыли огонь по транспортным средствам. Пули отламывали ото льда немалые куски и оставляли значительный след. Ехавший впереди «газик» вспыхнул, как факел: в нём перевозили большое количество топлива и других быстровоспламеняющихся материалов. В кузове началась суматоха, вот-вот готовая перерасти в панику. Ещё немного бы, и солдаты без команды повыкидывались бы из грузовика.

– Спокойно! – рявкнул Добровольский, достав из кобуры ТТ.

Богатырёв готов был прыгнуть на мороз, готовясь открыть ненадёжную дверь. Шофёр с трудом маневрировал по Ладожскому, стараясь уйти с линии атаки.

– Это не гоночное авто, чтоб я тут мотался зигзагами, – причитал испуганный мужчина.

Станислав оскалился, надеясь разглядеть за стеклом самолётной кабины рожу наглого немецкого пилота. Рявкнув, «Юнкерсы» моментально пронеслись над конвоем. По подчинённым младшего лейтенанта из пушек практически не попали, лишь брякнуло что-то о корпус.

Завизжали бомбы. Одна из них рванула слева, не причинив особого вреда русским бойцам и технике. Вторая взорвалась далеко позади. Но вот третья попала в место прямо на пути желавших спастись солдат. Поднялся огромный фонтан воды, залив стекло и капот. Правое колесо угодило в образовавшуюся дыру, и «полуторка» застряла, накренившись.

Слава богу, разлом был не настолько большим, чтобы ГАЗ-АА мог провалиться в него и утонуть. Во многих местах брезента теперь виднелись большие отверстия.

Лётчики Люфтваффе решили заходить на второй круг. На ближайшей плоскости льда появились немалые трещины.

– Ааа, ааа… – постанывал один красноармеец внутри. Осколками ему задело руку и ногу.

– Всем вылезти из чёртового грузовика. Живее! – прорычал младший лейтенант, помогая раненому бойцу. – Рассыпаться по местности, ну! Нас в порошок сотрут, если останемся здесь.

Русские военные исполняли приказ главного, как могли. Негде оказалось спрятаться на озере: вдоль и поперёк встречал воителей неприветливый простор. Доставал злобный ветер, но внезапность нападения в некотором смысле возбудила и разгорячила воинов. Все оказались раздосадованными фактом того, что штурмовиков нечем было достать.

Станислав и водитель успели отбежать метров на двадцать от застрявшего «газика». Пролетев по растянутой дуге, противники возвращались. Ефрейтор встал в полный рост перед направляющейся к нему махиной. Шофёр поглядел на него, как на ненормального, и, махнув рукой, принялся дальше спасаться бегством.

– Богатырёв, не останавливаться! – рявкнул Добровольский, уходивший в противоположном направлении. – Не дай на себя нацелиться, беги, чтоб тебя!

Вдруг оживилась зенитная батарея с линии обороны. На юге показалась «полуторка» со спаренными «Максимами». Вернулся с севера аналогичный транспорт противовоздушной обороны. Застрочили пулемёты, залаяли орудия. Стройный ряд «штук», гордо двигавшихся, как на параде, дрогнул. Неуклюже и криво пилоты Люфтваффе маневрировали, изворачиваясь от смертоносного потока свинца. Там тоже началась неразбериха. Повторная атака сорвалась, и «Юнкерсы» решили отступить, разворачиваясь в обратную дорогу. Одному из них оторвало неубираемое шасси. Стрелки в кабинах безуспешно огрызались из своих MG.

Неожиданно, когда казалось, что бой уже окончен, у ведущего «лаптёжника» отвалился значительный кусок от борта. Ненатурально дёрнувшись, самолёт развернулся в противоположном направлении, стал медленно снижаться, но затем полностью свалился в штопор, крутанулся вокруг собственной оси и буквально за несколько секунд камнем рухнул в лёд, превратившись в груду металлолома. Взрыва не произошло.

Над Ладожским в следующий миг раздались победные возгласы, полные торжества и триумфа. Защитники России, забыв, что минуту назад их ждала жестокая смерть, радовались, как дети, прыгая на месте, выбрасывая вверх руки с оружием. Спокойно стояли лишь наш ефрейтор да младший лейтенант.

– Урр-рра, так им!

– Есть, ха-ха, знай наших!

– Молодцы, зенитчики! Сдохните, фашистские гады!

– Что, долетались, паршивые ублюдки?!

– Тоже мне асы, чёрт!

– Урр-рра, горите, говнюки!

К Богатырёву подбежал Добровольский.

– Что-то вы в ступор какой-то впали, – отметил командир. – Приказы нужно исполнять, товарищ солдат.

– Виноват, – кивнул наш герой, всё ещё находясь в мутной прострации. – С ними покончено?

– Думаю, в ближайшие часы не сунутся, – усмехнулся младший лейтенант. В его синих глазах блеснула крепкая уверенность. – Хотя и прежде я думал, что нападения не будет.

– У меня просто… некий подсознательный блок возникает, – в который раз признался боец, – когда появляются «штуки». В самом начале со мной случай произошёл на поезде, когда я только поступал на службу. И с тех пор…

– Всегда с корнем уничтожайте свои страхи, товарищ ефрейтор. Если это застрянет в вас до конца жизни, последствия могут быть самыми непредсказуемыми. – Добровольский похлопал Станислава по плечу. – Расправьтесь со ними, как следует, ефрейтор.

– Вас понял, – бодро отозвался Богатырёв. Ему была приятна такая поддержка со стороны не только опытного командира, но и просто хорошего человека.

Рискуя провалиться на глубокое дно, застрявший ГАЗ-АА вытащили подоспевшим тягачом. Лёд затрещал и начал проваливаться, едва только техника отъехала на безопасное расстояние. От чернильной воды в проруби шли мурашки по коже. Выживших с полыхавшей «полуторки», оказав тем первую помощь, забрали в свою машину вместе с уцелевшими припасами. Командиры, несмотря на опасность, вернулись на автомобиле проверить, не остался ли кто умирать в муках на зимнем воздухе. Успели забрать всех живых, на глади остались лежать лишь обугленные трупы в советской форме.

Станислав решил не наглеть и залез обратно в кузов к сослуживцам, освободив переднее сиденье для Добровольского. Полевой врач подобающе следил за ранеными. Богатырёв аккуратно зажал рану сержанту, которому угодило в грудь и предплечье. Разрезанное осколком, в брезенте сбоку образовалось широкое отверстие. Перед взором проплыли убогие остатки «штуки». Стекло её кабины изнутри было густо запачкано красным. Сидевший перед отверстием пехотинец, приподнявшись и высунув за развевающиеся края голову, пренебрежительно плюнул в сторону того, что осталось от штурмовика. Снаружи начали проникать снежинки, мгновенно таявшие на разгорячённых лбах. Путь продолжился.

До точки назначения колонна снабжения добралась без происшествий.