Зимы в Сибири холодные. То мороз, то метель. А детям стужа нипочём! Играют на улице, в старой одежде, голодные, орут и хохочут. Можно подумать, что они смеются над суровой зимой и своим голодным детством. А взрослым, стоило смех их услышать, сразу легче на душе становилось, потому что появлялось понимание: нужно вынести невзгоды, есть ради кого!
По улице двигалась колонна пленных немцев. Анна и мать, надев платки, вышли за дверь. Немцы выглядели смешно – закутанные в тряпки, хлопали себя руками, пытаясь согреться. Один немец голову закутал в китель, а когда проходил мимо дома Рязанцевых, то вытащил из кармана кителя зажигалку; покрутил ей над головой и закричал: «картошку! картошку!».
– Глядеть больно, – вздыхая, сказала Агафья Кирилловна, показывая немцу пустые ладони.
– У меня жалости нет к захватчикам! – резко ответила Анна. – Кто их звал?
– Подневольные они, лучше скажи: кто их гнал сюда? – проговорила, покачав головой, Агафья Кирилловна.
Колонна заполнила улицу. «Может, и Васька ходит так же у немцев» – рассматривая колонну, подумала Агафья Кирилловна. И защемило сердце у неё, когда снова подумала, что не пишет с фронта сын. Как будто поняв мысли матери, Анна сказала:
– Василий не пошёл бы так у немцев, он скорее бы перегрыз горло конвоиру.
Мать с благодарностью глянула на Анну, почувствовав гордость за сына Ваську, которого дочь сделала героем в её глазах. Зашли в дом. Агафья Кирилловна сунула в печку поленья. Анне сказала:
– Возьми хлеб в столе, ты ведь не ела.
– Возьму, – ответила Анна, открывая стол. – Нет ничего. – Махнула рукой, глянув на племянников. – Я не голодная…
Сашка боком подошёл к бабке и приблизил рот к её уху:
– Баба, хлеб Вовка съел, а мне мало дал, – показал на кончик пальчика.
– Бессовестные! – зашумела Агафья Кирилловна. – Тётку оставили голодной. А ты лежишь, не мог присмотреть за малыми! – накинулась она на Семёна. – Я-то забегалась, второй день не везут хлеб, простояла зря. Чего замолчал?
– О чём говорить? – буркнул дед Семён из комнаты. – Хлеб на деньги дают, на карточки не дождёшься.
– Так давай деньги, пёс шелудивый, чего прячешь? – с собой не унесёшь в могилу!
– Сама скорей подохнешь! – хриплым голосом отвечал старик, трогая карман.
– Щупаешь карман! Как уснёшь, я отрежу его! – закричала Агафья Кирилловна. – Не моешься по месяцу, а раздеться боишься! Деньги прячешь, а жрать садишься! Ни стыда, ни совести!
– Не вымогай, сука, прибью! – закричал, трясясь в постели, Семён.
Вечерело. В печной трубе засвистел ветер.
– Ума не приложу, как жить, – сокрушённо проговорила Агафья Кирилловна, натягивая носок младшему внуку на ножку.
– Баба, мы куда? – спросил малый, шмыгнув носом.
– Отвезу тебя к Полине, может, возьмёт.
– Куда в стужу потащишь! – донёсся голос деда.
– Не твоё дело!
Закутала бабка в одеяльце внука, посадила в сани и подалась в сторону станции, наполненной гудками. Навстречу подул ветер. Агафья Кирилловна ладонью размазала по лицу слёзы. Перед станцией дорогу пересекли железнодорожные полотна; дальше дорога обогнула озеро, скованное льдом. Чтобы прикрыться от ветра, бабка сошла с насыпи. Но глаза продолжали слезиться. Поняла – от нервов. И нахлынули на неё воспоминания о прошедшей жизни, но только мат супруга и могла вспомнить.
– Не замёрз, Саша? – посмотрела она на закутанного в тряпьё внука. – Ножки не замёрзли?
– Глазки замёрзли, – раздался голосок.
– Ты закрой их, всё равно ничего не видно.
– Не буду закрывать! – прокричал Сашка. – Я зайчика белого увижу.
– Ну, гляди, гляди. – Старуха попробовала возвратиться к воспоминаниям, но беседа с внуком отвлекла её, и она стала думать, как будет просить Полину оставить у себя мальчика.
Завершался третий год войны. Василий служил на миноносце «Нахимов» механиком. Ненадолго команда корабля ступала на берег. В порту пополняли запас продуктов и боеприпасов, и сразу же отправлялись на задание – бить фашистов на бескрайних просторах Чёрного моря. И немало вражеских судов отправилось на дно морское после походов корабля.
И вновь «Нахимов» устремился на задание. Всматриваясь вдаль, вахту нёс штурман Константин Назаров. Плотный, роста невысокого, с грубыми чертами лица, он олицетворял решимость. Стоял неподвижно, но неуловимым движеньем рук его корабль поворачивался в нужном направлении.
На палубу вышел механик. Не узнать Ваську Рязанцева в могучем молодце. За ним вышел его друг, высокий, тоже богатырского сложения. Покуривая, они поглядывали на бескрайние просторы моря. На горизонте виднелась белая полоса, она всё росла.
– Туман надвигается, – сказал Рязанцев.
– Ох-хо-хо, моя вахта скоро… – грустно проговорил его приятель.
– Фёдор, что с тобой? – спросил Василий. – О чём печалишься?
– Всё о том же, – пробасил Фёдор, – не могу выспаться. – А вообще смутно на душе…
– Я о печали твоей наслышан, – сказал, усмехаясь, Василий.
– Видишь ли, Вася, медведем не зря меня звали дома: летом ничего, а зимой всегда тянет спать, как медведя.
– Пересиливай сон, не маленький.
– Ни один медведь не пересилил спячку, если не помешают.
– Тут немцы помешают, – сказал Василий.
На судно текла белая масса, сгущаясь вокруг корабля; на расстоянии десятка метров ничего не было видно.
– Скоро уже зона опасная, и такой туман, – заметил Василий.
Но вскоре посветлело, стали видны волны и клочок небесной синевы.
– Васька, подлодка! – ахнул Фёдор, вглядываясь в море.
– Показалось… – почему-то шёпотом отозвался Василий. – Не вижу…
А на мостике всё увидели: полным ходом корабль рванулся вперёд.
– По правому борту торпеда! – заорал Фёдор и кинулся к полубаку.
Взрыв сопровождался толчком; тут же раздался ещё один взрыв, корма судна поднялась, но, продержавшись недолго в высшей точке, стала опускаться в тёмную пучину.
– Полундра! – закричал кто-то. И тут же раздался взрыв внутри корабля.
Василий грёб, сплёвывая солёную воду. Увидев факел исчезающего судна, понял безвыходность положения. Взрывной волной его отбросило далеко от судна, оглушило, но холод привёл в чувство. Казалось, разорвётся бьющееся бешено сердце. Он поискал глазами друга, но на морской зыби никого. Поплыл. Но куда?
Он с ужасом понял, что лишь ненадолго отодвигает предсказуемый финал. Вдруг различил барахтающегося человека. Словно к желанному берегу, Василий ринулся к нему. Перед ним качался на воде молодой моряк, пришедший на судно недавно. Лицо его было страшно искажено.
– Крепись, браток! – крикнул Василий. – И заметил на юноше пояс спасательный. – Да ты с пояском, уж точно не пропадёшь … – Василию захотелось ободрить морячка, практически мальчика.
– Помоги скинуть его… – попросил тот слабым голосом.
– Кончить с собой? Сопляк! Надо держаться! – крикнул Василий.
– Не могу… Ногу разворотило… Больно… Нет сил…
«Плохо дело…» – шепнул себе Василий, сказал же бодро:
– Больно, понимаю, но ты терпи! Я рядом буду.
– Не могу… Вся кровь из меня вышла…– выдохнул раненый.
Ему вдруг удалось отстегнуть пояс… Оттолкнув его от себя и прощально махнув рукой, он по кругу ушёл в глубины. Потрясённый, Василий протянул руку к поясу, но отдёрнул её. «Нельзя брать… Но его нет. Нужно постараться выжить».
Прошло с час. Василий неожиданно услышал крик: «Васька! Васька!». Голос знакомый.
– Васька, ты? И когда успел раздобыть пояс? – подплыл Фёдор, в лице усталость и тревога.
Василий обрадовался появлению друга, будто оно сулило спасение, и рассказал историю пояса.
– Правильно, что взял, – сказал, сплюнув воду, Фёдор. – Жалко парнишку. Но что делать: мёртвым – дно, а живым – камбуз, – пошутил. – Боюсь, нам тоже крышка, а не камбуз…
– Если заштормит, хана сразу… – отозвался Василий. – Теплее бы было.
– Ну, нет: в тёплой водице быстрее раскисли бы, а так нужно шевелиться. Давай, лишнее скинем.
Переваливаясь с боку на бок, моряки освободились от куртки и башмаков. Темнело.
– Братцы-ы! Э-э-эй! – послышался крик, сопровождаемый крепкой руганью.
– Э-ге-ге, плывём! – отозвался Фёдор.
– Ребята, быстрей, а то к рыбам… – голос оборвался.
– Нажмём, Вася! – крикнул Фёдор, узнав голос Назарова.
Моряки, в тельняшках, выскакивая по пояс из воды, рванулись на голос.
– Потянул руку, черт побери… – пожаловался Назаров, держась здоровой рукой за доску. – Болтаюсь, ноги стянуло…
– Ничего, поясок надевай, – подбодрил его Василий, и помог ему надеть спасательный пояс.
– А мы рядом на досточке потянемся, – добавил Фёдор.
Широкая доска удерживала на плаву моряков, давая возможность ненадолго расслабить мышцы.
Устала Агафья Кирилловна тащить санки с малышом по шибко заснеженной дороге. Стало темно. Но вот ясный месяц высветил заснеженные кусты близ реки. Осветил он и двухэтажное здание, стоявшее средь маленьких изб. Оглянувшись, бабка спросила:
– Саша, ножки не замёрзли?
– Немного… – сонно ответил Сашка.
Агафья Кирилловна потащилась к двухэтажному строению, из трубы которого плыл дымок, истыканный искрами. Дорога шла к крыльцу, расходясь перед ним на дорожки, присыпанные снегом. Сашка, высунув нос из тряпья, промямлил:
– Приехали, баба?
– Приехали; это пекарня, где тётя Полина работает.
– Мы на работу к ней? – оживился малый.
– Нет, домой: за той дверью хлебушек делают, а за этой она с дочкой Зиной живёт, – терпеливо объяснила бабушка внуку.
Полина встретила улыбками гостей. Квартира её – образец уюта: пол в сенях выскоблен добела, а в маленькой комнате на полу коврики. На правой стороне жаром веяла печь, слева, у стены, стояла скамейка. Окно прикрыла занавеска. У окна расположился стол, служа для стряпни и приёма пищи. Ещё здесь находились две кровати – широкая, с пышными подушками, и односпальная – с подушкой, прикрытой кружевницами.
Полина, продолжая улыбаться, посадила малыша на скамейку, и расшнуровала ему ботинки.
– Ножки не замёрзли? – спросила.
– Ботинки замёрзли, их на печку нужно, – вяло ответил Сашка, боязливо глядя на тётю.
– Что сказал? – спросила Полина.
– Ботинки замёрзли, – повторил Сашка.
Полина, сняв ботиночек, ахнула: носок был в инее.
– Батюшки, ты обморозила ему ножки! – воскликнула она, повернувшись к бабке. В самом деле, пальцы на маленькой ноге побелели. – Зинка, скорее снег принеси! – крикнула Полина дочке, стянув с малыша другой ботинок.
Зина, бросив книгу, выбежала из дома. Вскоре малый лежал в постели, облепленный горчичниками.
– Тётечка Поля, – хныкал он, – хватит: больно.
– Ничего, потерпи, – строго сказала Полина, – зато не заболеешь.
Ночью у малыша начался жар, он метался, просил пить. Полина с матерью просидели рядом с ним до утра. А утром тётка привела домой врача из местного Дома отдыха. Оглядев мальчика, врач, маленький и седой, приказал везти мальца в больницу.
– Может, серьёзно, бабоньки, – высказался, качая головой. – Похрипывают лёгкие…
Полина взглянула на Сашку жалостливо.
– Как же такого везти? Может, оставить?
– Баба, не дури! – прикрикнул врач. Он что-то накарябал на листке. – Вот записка, примут без промедленья.
Сашка продолжал бредить, не узнавая никого. Пришла Зина, которую Полина отправляла куда-то:
– Еремеев запрягает!
– Слава богу, есть добрые люди… а то чтобы мы делали без лошади… – сказала Агафья Кирилловна.
– Это наш конь, Еремееву в город и так ехать, попутно и подвезёт, – пояснила Полина.
В окошко виден был мерин-тяжеловес.
– Справный! – удивлённо сказала Агафья Кирилловна.
– Уже месяц, как у нас. Теперь за мукой сами ездим.
Возчик щёлкнул кнутом, конь побежал рысью, откидывая с копыт белые лепёшки. Вот и бугор, на который тащила бабка Агафья сани. Сашка застонал. Агафья Кирилловна заглянула под платок. Показался пар.
– Закрой, а то сильней простудишь, – подсказала Полина. – Еремей, быстрей!
Еремеев взмахнул кнутом. Сани помчались быстрей ветра.
«Не удаляйтесь, братишки», – просил Назаров. Усталость и стужа заглушили боль в его руке, и он попробовал даже ей грести. Мгла окутала море, оно, как ночной хищник, становилось всё энергичнее, без жалости швыряя моряков из стороны в сторону, как будто пыталось отнять у несчастных моряков доску. Но и с этой деревяшкой долго им не продержаться: холод становился невыносимым, зубы стучали, как часовые механизмы. У Василия затвердела нога, ему в голову пришло постучать пальцами по ней, но страшно было оторваться от доски.
– Что ж, пора, – сказал Фёдор.
– Подыхать? – мрачным голосом спросил Василий.
– Зачем подыхать? – отвечал Фёдор, и, как будто волшебник, откуда-то достал фляжку. – Эту посудину ношу у себя на поясе, и даже сплю с ней. Отхлебни!
Василий отвернул пробку и глотнул. Это был спирт! Огненная влага согрела переохлаждённые сосуды, Василий даже почувствовал боль в затвердевшей ноге. А Фёдор, глотнув пару раз, сытно крякнул, как обычно делается перед закуской.
– Жизнь хороша! – пошутил.
Недалеко болтался на волнах Назаров. Живой ли? Загребая воду, моряки подплыли к нему. Живой, только голова его опустилась, а руки повисли, как плети. Фёдор открутил пробку и поднёс ко рту товарища фляжку. Тот с усилием приподнял голову, глядя мутными глазами перед собой: сознание его не работало. Но через минуту – ай да лекарство! – оцепенение его убавилось, и он попросил добавки.
– Хватит, будем тянуть, – сказал, убирая фляжку, Фёдор.
Прошло ещё некоторое время; море продолжало болтать моряков, но это был не шторм. Однако уже опустела фляжка. Замерзающие моряки почувствовали конец. И вдруг раздался невдалеке звук двигателя! «Эй!» – пытался крикнуть Назаров, но лишь прошептал. Однако, что это за шум? Ниспосланная судьбой награда за муки? Не хотелось думать, что это фашисты: зачем судьбе сложности, они и так почти мертвецы. Это, конечно, свои!
Луч прожектора ударил по зыби морской, в полста метров от моряков из темноты вырвался катер. Свет обжёг глаза морякам; от катера, покачиваясь на волнах, отделилась шлюпка.
Спасённые моряки проспали десять часов после того, как их растёрли спиртом, напоили обжигающим губы бульоном и заставили проглотить горсть таблеток. Подобравший их катер покачивался у берега. Под сочувствующие взгляды спасшей их команды, отдохнувшие и выспавшиеся, троица сошла на берег.
Фёдор стал на колено и сжал в ладони горстку земли.
– Милая! – шепнул.
– Побереги слово для барышень, – сказал, засмеявшись, Василий.
– Э-э нет, мне землица важней девиц. Я хлебороб, и, когда купались, думал, увижу ли её, – засерьёзничал Фёдор.
Они подошли к высокому кирпичному зданию. И только здесь обратили внимание на одежду. Дело в том, что одели их на катере в то, что попалось под руку. На Василии висел старый бушлат, вымазанный в мазуте, бескозырка тоже была в пятнах; у Фёдора же наблюдалось другое несчастье: рукава бушлата доставали лишь до локтей, и он их постоянно натягивал, при этом в плечах нешуточно трещало; лишь Назарова одели сносно. Махнув рукой на внешность: всё равно сейчас ничего не исправить, вступили моряки в здание, под крышей которого висела серьёзная надпись: «Управление Морского порта».
В широком вестибюле толпились молодые солдаты, бравые моряки, мелькали женщины. По лестнице поднималась девушка.
– Извините, дамочка, – обратился Фёдор к ней, – где занимается начальник Управления?
– Начальник Управления? – тоненький голосок. – На правом крыле второго этажа. Но его пока на месте нет.
Василий глянул на неё внимательней. У девушки на щеках вспыхнул румянец.
– Вы тут трудитесь? – спросил Василий.
– Да, – ответила она, справившись со смущением, – пропагандистом от горкома партии.
В дальнейшем разговор их продолжился глазами – они глядели друг на друга, его же товарищи были будто далеко.
– Дамочка, проходите, – из глубины пробасил Фёдор. – А ты, Вася, перестань засматриваться на девиц, не время.
– Интересно, почему не время? – спросила, засмеявшись, девушка. Похоже, она не думала уходить.
– Потому что мы пока здесь, а завтра неизвестно, куда пошлют, – пояснил за Фёдора Назаров, поправляя руку, в повязке. – Видишь, какие мы? Погорельцы…
– Слышала, корабль потопили, вы не с него?
– С него, – подтвердил Фёдор.
– Ой… Тогда пойдёмте к секретарю, – сказала она, глянув на Василия сочувственно, и бодро застучала каблучками по ступенькам лестницы. – Не отставайте!
– Зачем нам секретарь? Нам начальник Управления нужен или комендант, – шагая за ней, ворчал Назаров.
Она остановилась у двери с надписью: «Секретарь парторганизации», кинув взгляд на Василия. Троица вступила за девушкой в кабинет, где сидел за письменным столом, погружённый в раздумья, мужчина неопределённого возраста: моложавый вид не гармонировал с шапкой седых волос.
– Александр Сергеевич, – обратилась девушка к нему, – это люди с «Нахимова».
Партийный работник, быстро встав из-за стола, пожал морякам руку и показал на диван:
– Присаживайтесь. С того, значит, света прибыли…
– Похоже на то, – смущённо ответил Фёдор.
– Пережили… Так, а члены партии присутствуют средь вас?
– Присутствуют, – ответил Василий.
– И как давно вы в партии?
– Три года.
О проекте
О подписке