В отсутствии сожительницы Головин, привыкший к регулярному пользованию женскими прелестями, томился от вожделения. «Может по старой дружбе заглянуть к Катьке Чечуле на огонек? – размышлял он, уверенный в теплом приеме. – Выпьем, позабавимся, а то сперма на череп давит, организм требует разрядки. Нет, лучше повременить. Катька баба горячая, скандальная, язык, что помело. Прилипнет, как банный лист, распустит сплетни по селу. Куда меня черт из хаты понесет?

Рядом Светка – свеженькое, непорочное сокровище. А у Чечули мужиков побывало, что в бочке огурцов. С легкодоступной и покладистой бабой неинтересно. Наверное, нефтяникам, газовикам до чертиков надоедает бурить одну и ту скважину, так и мне хочется разнообразия, свежести и яркости ощущений. Только юная девица может доставить море наслаждений.

Со Светкой приятно поиграть в кошки-мышки, хитростью сломить ее страх, сопротивление, разжечь любопытство, возбудить и страстно овладеть, чтобы затрепетала, застонала от сладости. Сначала отправлю ее в баню. Потом угощу вином и приласкаю. Она разомлеет и дело будет в шляпе. Куй железо, пока горячо, пока нет Анки. Пусть Светка мне достанется по праву первой ночи. Войдет во вкус и потом уговаривать не придется, ведь это сладкая забава. В каждой женщине таится страстная, ревнивая и коварная самка».

7. Баня для нимфетки

С обещанной учебой ничего не получилось, да и Головин не настаивал. Он сам старательно, как заправский дояр, размяв вымя, выдоил Майку и принес парное молоко в подойнике на кухню. Тут же, не процеживая, выпил две литровые кружки. Незаметно за мелкими хлопотами, приготовлением обеда, а затем и ужина подкрался вечер. Федор, как и обещал, жарко истопил баньку. Дров не пожалел. Сухие березовые поленья весело потрескивали в оранжевых языках пламени.

– Иди, Света первой, ты заслужила, – пригласил он девушку. Она живо собрала сменное белье, зашла в предбанник и заперла двери на крючок. Разделась, оглядев себя в большом висевшем на стене зеркале. За весну и лето она заметно повзрослела, ноги стали длиннее, бедра округлились, а грудь и соски приобрели упругость, как у матери. Обычно они купались вдвоем. Светлана невольно сравнивала свое молодое с бархатистой кожей тело с немного огрубевшим с жировыми складками телом матери. Купались они, играючи и шаля.

Анна Васильевна ложилась на широкую лавку. Светлана усердно хлестала ее веничком по бледно-розовой коже. Так она сгоняла избыточный вес. Потом менялись ролями. Выходили на воздух распаренные с легкостью в теле. Светлана была поражена, когда однажды, придя вечером с танцев, застала мать и Федора вдвоем в бане.

Из-за двери парилки слышались их возбужденные голоса. Завернутые в белые простыни, выйдя на воздух, они нисколько не смутились ее недоумевающего взгляда, а Светлана долго не могла успокоиться. Для нее было дико представить, что обнаженная мать и отчим находятся вдвоем в бане и не испытывают при этом стыда. Она провалилась бы на месте.

Прихватив мочалку, тюбик шампуни и мыло, Светлана вошла в парилку. Плеснула ковш воды на разогретые камни гранита, повалили клубы густого пара и он, обжигая девичье тело, пополз под низкий потолок. Сбоку у стены были пристроены две широкие лавки. Светлана не стала ложиться, а стоя на деревянной решетке, густо вспенила на голове шампунь. Закрыла веки, чтобы пена не раздражала глаза. Вдруг замерла. Ей показалось, что в парилке она не одна. Поспешно смыла с лица пену и вскрикнула от неожиданности – у входа в парилку возвышался Федор в рубахе и брюках, но с босыми ногами.

«Вполне созревшая антилопа, – подумал он, впившись взглядом в ее изящное гибкое, молочно-белое тело, грудь с лиловыми сосками, тонкую талию и бедра с темным лобком. – Джульетте было четырнадцать, гораздо меньше, когда она отдалась Ромео. Светка в самый раз, пока деревенские олухи не испортили».

– Как вы посмели, дядь Федь!? – девушка беспомощно замахала руками, словно раненая птица. Испуганно скрестила ладони на ворсистом мыске внизу живота. Замерла в ожидании. Он остановил взгляд ненасытного самца на ее упругой смуглой от загара груди и сосках.

– Вот глупая, не бойся. Я столько голых баб не повидал, что тебе и не снилось,– улыбаясь, приблизился и развел в стороны ее руки, пристально, будто гинеколог, рассматривая юные гениталии. Не удержался и потеребил сочные губки пальцем. Светлана, сжалась в комок, желая раствориться. Присела на корточках, плотно сжав колени, затравленно с мольбой взирала на него.

– Как вам не стыдно?

–Эх, Светка– сладкая нимфетка, ты же сама, специально не заперла дверь, чтобы завлечь меня своей неземной красотой. Заходи, не ленись, покупай живопись, – вкрадчивым голосом обескуражил ее отчим.

– Дверь была заперта на крючок.

– Значит, ее домовой открыл, чтобы я мог полюбоваться своей дочерью. Не бойся, я пришел узнать, не холодна ли вода, устраивает ли температурный режим? Или может поддать жару-пару? – произнес он, сохраняя спокойствие.

– Режим нормальный, проверили и идите,– прошептала она и плачущим голосом пригрозила. – Я расскажу мамке, она вас выгонит из дома назад в общагу.

– Не шуми, не делай из пустяка трагедию, я что, голых баб до тебя не видел? Очень даже много, – он подошел к ней, легко поднял на руках и ласково пропел в розовое ушко. – Светка, Светка – сладкая конфетка. Что ты, как неродная. Ты же не прячешь от меня и чужих людей свое милое личико, уши, глаза, носик, губки. И остальные части тела, грудь, живот, бедра, мало, чем отличаются. Не смущайся, будь паинькой, моей сладенькой. Я тебя не трону, если сама не захочешь?

– Дядь Федь, стыдно ведь, – заметив его сосредоточенный взгляд, она прикрыла промежность с темно-светлым ворсом ладонью.

– Эх, Светка, бери пример с нудистов, – произнес Головин. – Они целыми семьями ходят, в чем мать родила, совокупляются, совершенно не стыдятся. Мы тоже с тобой дети природы и поэтому должны жить по ее законам, не отказывая себе в удовольствиях.

– Вдруг мамка узнает?

– Не узнает, если ты ей об этом сама не расскажешь, – ответил он и, заметив ее смущение, понял, что не расскажет, продолжил. – Ты вполне созревшая антилоп…, девица. Здесь, под южным солнцем девки-скороспелки быстро созревают, а вот на Севере, на Колыме … Ты должна испытать наслаждение, только не бойся. Рано или поздно это должно произойти и лучше, если раньше. На Западе мужчины и женщины моются в общих банях и саунах, а нудисты без всякого стеснения, в чем мать родила, загорают на пляжах вместе с женами и детьми. Чем мы хуже?

Федор жадно оглядел ее пахнущее молоком, тело и не удержался, прижался губами к ее вздрагивающей от волнения груди и поцеловал твердый сосок. Светлана затрепетала, ощутив смутное чувство.

– Ты великолепна, словно Афродита, – прошептал он.

Девушка беспомощно барахталась в его руках, попыталась укусить острыми зубами, но он, смеясь, увернулся. Испуг прошел, она обессилила в этом неравном противостоянии. Тогда отчим опустил ее на пол.

Светлана смотрела на него затравленным зверьком, не отпуская рук с темного лобка и пытаясь разгадать его замыслы. Постепенно испуг под добродушным участливым взглядом Федора уступил место любопытству.

«Что же будет дальше?» – этот вопрос занимал ее сознание. Она первой нарушила молчание:

– Как вы сюда вошли? Кто вам позволил?

– Дверь в парилку была открыта. Ты, шалунья, наверное, специально оставила ее незапертой.

– Обманываете. Я помню, что закрыла на щеколду.

– Эх, Светка, трусиха, ничего страшного не произошло, – рассмеялся он. – Я имею право посмотреть, как выглядит моя дочь. А голых женщин я за свою жизнь успел вдоволь насмотреться. Это для тебя все в диковинку, а для меня пройденный этап. Гляди на жизнь проще и веселее, она нам дана не только для труда, но и наслаждений.

– Нашелся мне отец, – возразила она. – Мой папа …

Замолчала, отвела взгляд в сторону и продолжила: – Он никогда бы не посмел так, без разрешения войти. Позвольте мне одеться.

– Ладно, Света, не сердись. Выкинь предрассудки из головы. Поверь, все произошло совершенно случайно, я не хотел тебя обидеть, – перевел он разговор в шутку. – Давай я тебя лучше веничком приласкаю. Твоя мама любит так париться. Ей очень нравится, когда я ее веничком по спине, животу и ягодицам. А у тебя попка еще красивее, чем у Анны.

Не дожидаясь согласия, Головин легко подхватил ее на руки и уложил на лавку вниз животом. И пока Светлана раздумывала, как поступить, стал легонько хлестать ее дубовым веничком по порозовевшему юному телу. Жар и нега разлились по телу. Испуг и смущение прошли, она уже не порывалась убежать из бани.

– Ах, Светка, шоколадка, конфетка! – произнес он с восторгом, восхищаясь ее великолепной фигурой. Отчим не казался ей злодеем, может потому, что не делал попыток овладеть ею. Светлана не сопротивлялась, когда он, как ребенка завернул ее распаренное тело в простыню и бережно вынес в предбанник. Она ловила себя на мысли, что ей приятно лежать у него на руках и плыть, словно на волнах теплого моря.

– Отдыхай, а я тоже попарюсь, – Федор положил ее на кушетку. Но не торопился раздеваться. Подождал, пока отдохнула. Отвернулся, позволив Светлане надеть белый с россыпями васильков сарафан на голое тело.

– Сколько будет крику, если мамка узнает? – прошептала она.

– Ты ей ничего не рассказывай. Пусть это останется нашей тайной.

Девушка утвердительно кивнула головой. Ей было приятно осознавать, что у нее появилась тайна, которую она не может поведать даже матери. И это возвышало ее в собственных глазах.

– Умница, – похвалил ее отчим. – Я знаю, что ты славная девочка и никому не причинишь вреда. Может, и меня угостишь березовым веничком? От девичьего тела и рук исходит энергия, элексир молодости, необходимые каждому мужчине для подъема тонуса.

– Нет, нет! – возразила она. Федор решил не торопить события. Он остался в бане, а она вышла во двор. На небо густо высыпали звезды, крупные и прозрачные, словно вымытые дождем.

В теплом воздухе плыл терпкий аромат яблок. Светлана глубоко вздохнула грудью, ощущая во всем теле приятную истому.

8. Искусный самец

Она вошла в свою комнату, села на кровать и принялась расчесывать длинные волосы. Смутное предчувствие чего-то необычного не оставляло ее. «Почему он без разрешения проник в баню? – размышляла она. – Наверное, я ему очень нравлюсь. Он назвал меня великолепной, сравнил с Афродитой. Меня еще никто так не называл. Мать чаще всего обзывала лентяйкой и дылдой, лишь перед отъездом в бане оценила. А Федор добрый, у него сильные руки. Он неспособен меня обидеть».

Светлана уже было решила пойти ночевать к Асе, но упрямство, отцовская черта, удержало ее. «Что подумает Федор? Скажет, сбежала трусиха,– искала она себе оправдание. – Я его совсем не боюсь. Мама ведь его не боится, а почему я должна дрожать, как заячий хвост? Если бы он захотел меня изнасиловать, то мог бы это совершить в бане. Никто бы ему не помешал…»

И страх, и желание испытать, познать до конца в себе женщину, а более всего любопытство, приковали девушку к кровати. Она все же переборола себя. Отчим застал ее на пороге.

– Куда ты, Света, на ночь, глядя?– спросил он ласково.

– К Асе Хрумкиной, как и в прошлый раз, – отозвалась она.

– Осталась бы дома. Уже поздно, не ровен час, бродячие собаки искусают или хулиганы в кусты затянут,– уговаривал он ее. – В гостях хорошо, а дома все равно лучше.

Светлана сдалась, успокоенная его уверенным голосом. Возвратилась в комнату. На ней был все тот же легкий сарафан, под которым отчетливо угадывались линии гибкого тела, поразившие отчима своей невинностью и доступностью. Но там, в бане он побоялся спугнуть ее поспешными грубыми действиями. Лучше, если она сама привыкнет к нему, перестанет остерегаться его прикосновений. Федор тонко понимал психику просыпающейся в девушке женщины, охватившее ее состояние и страха, и неодолимого желания.

– Что пригорюнилась?– сказал он, войдя в ее комнату. – Нечего себя голодом морить. Мы с тобой заслужили знатный ужин. Накрывай на стол, будь настоящей хозяйкой дома, как тебе велела Анна.

Эта просьба отвлекла ее от сомнений. Она с завидной быстротой собрала на стол салат из овощей, поджарила соломкой картофель. Федор достал из холодильника бутылку портвейна. Сели за стол. Он налил себе полный стакан, а Светлане половину.

– Сегодня мы молодцы! – поднял отчим стакан. – Хорошо поработали, с аппетитом и удовольствием поедим, что бог послал. Верно, говорят, в здоровом теле – здоровый дух. А у тебя тело, как у богини. За тебя очаровательное создание. Он опрокинул и одним залпом выпил содержимое стакана. Ермакова пила медленно, ощущая сладковато-тягучий привкус вина. Впервые она попробовала вино на школьном вечере. Оно тогда слегка вскружило ей голову и сделало веселой и смелой.

Светлана удивилась тому, как Федор лихо, одним залпом, выпил вино. А ведь в присутствии матери пил нехотя, сдерживал себя и Анне это очень нравилось. Отец Степан, узнал от кого-то из собутыльников завещание Наполеона о том, что «если бутылка укупорена, то она должна быть выпита до дна». Поэтому не поднимался из-за стола, пока не убеждался, что все выпито до последней капли.

Девушка наблюдала, как отчим охотно уминал салат. Он и раньше не жаловался на отсутствие аппетита. Вино взбодрило ее, развеяло одолевавшие сомнения. Она усмехнулась своему намерению пойти на ночлег к подруге. Ей даже показалось странным уходить из родного дома в поисках убежища. Голова кружилась от выпитого вина, а услужливый отчим налил ей полный стакан.

«А будь, что будет»,– поддержала она тост за свое здоровье и выпила, втягивая в себя хмельную жидкость. Ей стало легко и просто.

– Дядь Федь,– прошептала она словно в беспамятстве.– Ты меня не обидишь? Правда?

– Не обижу,– ответил он, воочию представив ее обнаженную фигуру в бане. До момента, как она обнаружила его присутствие, успел всласть запечатлеть в памяти каждую черточку ее неискушенного тела.

Хмель разобрал, сморил Ермакову, что не ускользнуло от его цепкого взгляда. Федор поднялся из-за стола, взял ее на руки. Остановился, раздумывая куда нести: толи в ее комнату, толи в супружескую постель. Перед его взором опять возникло манящее своей молодостью и чистотой девичье тело и он, отбросив сомнения, решился. Бережно положил Светлану на широкое брачное ложе.

– Дядь Федь, пустите, не надо. У меня есть жених Андрей, он служит в армии, – напомнила она, но он зажал рот ладонью.

– Пусть служит, салага, мы ему не мешаем. Не бойся, деточка, все будет хорошо, испытаешь неземную сладость и радость,– шептал он.

На какой-то миг к ней возвратился трезвый рассудок. Она поняла, что находится в постели матери. Открыла глаза и увидела над собой отчима, его широкую заросшую курчавыми волосами грудь. Хотела выбраться из-под него и убежать, но он властно, словно впечатав, положил ее на спину. Нити волос рассыпались по подушке.

– Света, ты когда-нибудь с пацанами занималась сексом? – поинтересовался Федор, хотя и не сомневался в ее целомудрии.

– Нет, нет, как можно? – испуганно прошептала она. – Мамка меня предупредила, что это большой грех, до свадьбы нельзя…

– Это раньше, в древние и старые времена было нельзя, родители и попы запрещали, а теперь, если очень хочется, то можно. Глупо себе и другим отказывать в удовольствиях, – ласково поучал отчим. – Я догадывался, что ты еще девочка. Поэтому займемся твоей дефлорацией.

– А что это такое? – жгучий интерес проснулся в ней.

– В переводе означает «сорвать цветок», превратить девушку в женщину, – пояснил Федор. – Ты еще нетронутый, ароматный полевой цветок, нежный, свежий и сладкий, как нектар. Я очень люблю срывать первые цветы, превращать девочек в страстных, темпераментных женщин. Только не бойся. Рано или поздно, но это приятное событие происходит с каждой девушкой. И чем раньше, тем лучше, больше испытаешь наслаждений за жизнь. Ты же не хочешь остаться старой девой, неудовлетворенной и злой на весь мир из-за неудачной судьбы.

– Не хочу. Никто не хочет…

–Тогда, Светочка, будь хорошей, умной девочкой. Не бойся, не дрожи, ничего страшного, наоборот, тебе скоро станет очень сладко. Ложись удобнее, согни ножки в коленях …

Девушка, словно под гипнозом алкоголя, затуманившего ее сознание, последовала его совету, лишь на миг, осознав происходящее.

– Дядь Федь, что мы делаем? Отпустите меня,– отрешенно взмолилась она, не имея сил для сопротивления. – Какой ужас…

– Ничего страшного, девочка. Тебе жарко, тебе очень жарко,– повторял он, торопливо снимая с нее сарафан, под которым не было больше никаких препятствий к желанному телу. Светлана ощутила, как его тяжелая ладонь скользнула по ее груди, потом вниз к паху и бедрам.

– Вначале тебе будет немножко больно, – шептал он, подавляя ее сомнения. – А потом очень, очень сладко…

Она, охваченная проснувшейся страстью, затрепетала, как осенний листок. У нее в какой-то момент появилась мысль оттолкнуть его и убежать: «Зачем я осталась дома, лучше бы ушла к Асе». Но в следующее мгновение какая-то дурманящая сила, встревоженные гормоны, девичье любопытство заставили покориться судьбе.

«Ты же сама этого желаешь,– усыплял ее внутренний голос.– Так мамочке и надо, чтобы не забывала свою дочь». В ней пробуждалось чувство ревности, и она отдалась течению времени. Сладкая истома охватила девичье тело, до сего момента не ведавшее мужских прикосновений.

Федор почувствовал ее покорность и действовал умело, как искушенный любовник. Легко раздвинул ее сомкнутые колени, рукой убрал с лобка вздрагивающие руки, бережно прижался телом к ее шелковистой груди, чувствуя, как она невольно тянется к нему. Широкой ладонью охватил ее грудь, ощутив упругий сосок. «Она еще девственница, – по тому, как испуганно дрожала Светлана, безошибочно решил он.– Надо постараться не причинить ей боль, чтобы не вызвать рефлекс неприятия. Она должна почувствовать наслаждение и тогда никто и ничто не сможет вырвать ее из моих рук. Какой-нибудь недотепа мог своей животной, дикой грубостью все испортить».

Этими соображениями зрелого мужчины, давно познавшего тайны интимной жизни, Головин пытался сейчас оправдать свои действия: «Если не я, то все равно это неизбежно сделает кто-то другой. Почему я должен отказывать себе в праве первой ночи, в наслаждении, доставляя его и Светлане? Такого уникального шанса может не быть. Глупо не воспользоваться до возвращения Анны».

Федор не торопился. Он бережно ласкал каждую клеточку ее тела, впившись губами в кожу. Лизал мочки ушей и щекотал мягкими губами соски. Сознательно не погасил свет в спальной, чтобы видеть ее во всем очаровании, любоваться ее гибким, изнемогающим от желания телом, пылающими губами с жемчужинами зубов.

Светлану охватило неодолимое желание и она, слабо владея собою и не задумываясь о том, что творит, плотно прижалась к его большому, горячему телу. Опытный самец осторожно овладел ею.

Это был не суетливый подросток, а опытный и искусный в плотских утехах самец. Он, не спеша, медленными движениями все глубже проникал в ее хрупкое и такое желанное тело. Знал, что сейчас ей будет больно, но это неизбежно, когда девушка становиться женщиной. Главное, чтобы эта боль была мгновенной и надолго не запечатлелась в ее памяти.

– Ой, мамочка, прости меня,– прошептала она, чувствуя, как постепенно боль угасает, уступая место доселе неведомому ей блаженству. Возглас восторга невольно вырвался из упругой груди, и она плотно свела ноги, стараясь продлить сладостные ощущения.

«Как я была глупа, когда жалела мать, считая, что Федор причиняет ей боль, – на миг подумала Светлана. – Она же стонала от сладости, которую только что постигла я сама…»

– Так тебе и надо,– вслух произнесла она, радуясь, что отчим предпочел ее матери. Наслаждение, которого она давно жаждала и боялась, как тягучий мед, заполняло каждую клеточку ее молодого, гибкого тела. Светлана затрепетала, распахнув бедр, из груди ее вырвался крик восторга. Движимая инстинктом, она потянулась горячими губами к лицу Федора и он с радостью, что все получилась так, как и хотел, поймал ее долгий и искренний поцелуй.

– Тебе больно, девочка?